О моём удивительном отце

Именно Он был рядом со мной и в те мгновенья, когда…

Я видел в полумраке этот профиль – видел, как важно двигается на шее кадык, проглатывая очередную рюмку водки. У него была стать борца: широкие плечи растягивали тонкую футболку, а тщательно выбритая голова изредка поворачивалась к девушке, сидевшей рядом. «Сержант» (так я мысленно назвал Хазея) не мог меня видеть, да и вряд ли узнал бы во мне нынешнем того бритоголового новобранца. А я знал, я видел цель – то место на шее, куда войдёт мой нож, лежавший на моей тарелке. Нож с тёмными капельками куриного жира на краешке лезвия. Я представлял себе тот момент наслаждения от свершающегося правосудия, когда я немного поверну нож, чтобы ударить во второй раз. В кадык. Чтобы этот кадык более не двигался…

Я шёл рядом с отцом по праздничной первомайской улице, и прохожие то и дело останавливались, чтобы поприветствовать его. Казалось, что в нашем городке отца знают все, хотя обращались к нему по-разному. Высокий дядька в шляпе сказал: «Здравствуйте, товарищ Евелев! С праздником! Вы в этом году сделали образцовую Доску Почёта! Наши заводская ткачиха на портрете вашей работы выглядит лучше, чем актриса Быстрицкая!» Мы повернули за угол, на проспект имени Карла Маркса. Женщина потянула отца за рукав: «Исачок, дорогой! Вы сфотографировали мою внучку! Какое фото! Чтобы вы были здоровы, и ваша жена, и ваши дети! Заходите ко мне, если вам что-то надо! Нам иногда выделяют суповые наборы для ветеранов. Просто заходите, и всё!»

У магазина «Военная книга» стоял человек в чёрном пиджаке с орденскими планками. Когда мы поравнялись, мужчина резко повернулся к стеклу и стал рассматривать витрину с портретами членов Политбюро. Я оглянулся на прохожего: тот внимательно смотрел нам вслед. «Папа, – прошептал я. – Кто этот дядя? Он какой-то страшный! Ты с ним знаком?»

Отец как-то странно потупил глаза и тихо ответил: «Я тебе как-нибудь расскажу одну историю, связанную с этим человеком. Не поворачивайся в его сторону, сынок!»

Интересно, как глубоко войдёт нож в шею «сержанта», если ударить немного сбоку?

И сразу вытащить и ударить в спину чуть ниже левой лопатки. Если он упадёт со стула, и девушка не будет мешать, я смогу ударить ещё раз. Но уже лицом к лицу. Чтобы он меня увидел. Да, обязательно, чтобы он увидел и узнал. А я должен буду улыбаться той самой улыбкой, которая приклеилась к его лицу тогда – там, в казарме, когда он мочился на меня, привязанного к нарам сержантскими ремнями. Да, я обязан улыбаться. Иначе месть не имеет смысла. Иначе я не смогу испытать чувство радости от совершенного акта возмездия. Пора! Главное – не выронить нож. Нож упадёт на пол, зазвенит, «сержант» повернётся, и тогда я не смогу нанести самый первый удар…

Мы вернулись домой, папа долго умывался во дворе под звонким рукомойником, поправлял связку березовых дров под навесом, разговаривал с мамой и сестрой. Ему не хотелось встречаться с моим вопрошающим взглядом. И вдруг он позвал меня: «Игорь, иди сюда. Нам надо поговорить. Садись рядом. Слушай. Этот человек в чёрном пиджаке у магазина «Военная книга»… Сразу после войны в подвалах магазина находились кабинеты следователей НКВД. Мне пришлось там побывать. На меня написали донос, и я был арестован. Меня допрашивал этот человек, которого мы встретили сегодня. Это было в 47-м году. Я тогда ещё ходил в гимнастёрке с наградами. Так было принято… Он сорвал с меня награды и бил меня металлической линейкой по лицу…» «Папа, – закричал я. – Я сейчас побегу назад в город и убью этого гада!» «Нет, сынок, – отец горько вздохнул. – Давай оставим этого злодея наедине с его собственными мыслями. Он будет наказан собственной судьбой!»

Нет, я не смогу сделать ЭТО! Трус! Ничтожество! Жалкий трус! Но я же иду к его столику…» Привет, Сержант! Узнаёшь, сволочь?! Помнишь Красные казармы? И взвод новобранцев с тремя евреями и двадцатью армянами?! Хорошее было время. Для тебя, гад! Девушка, не вмешивайтесь! Помнишь, гад, как ты со своими «дедами» издевался над нами?! Нет, пить я с тобой не буду! А я вот тебя узнал. Хотел нож в твою красную шею воткнуть. Благодари моего отца, что жив ты. Пока. Но помни: всю оставшуюся жизнь помни, что кто-то из нашего взвода воткнёт тебе однажды в шею нож!»

… Оккупационные власти, которые возглавлял гебитскомиссар Карл, уже с начала осени стали проводить планомерные акции по уничтожению евреев. Небольшими партиями подростков-обитателей Слуцкого гетто вывозили в урочище Гореваха и расстреливали. Вскоре в Слуцк прибыл 12-й литовский полицейский батальон безопасности с приказом за два дня полностью очистить город от евреев. С неописуемой жестокостью литовцы из полицейского батальона выгоняли людей из домов. По всему городу слышались выстрелы, на улицах появились горы трупов. Перед убийством евреев жестоко избивали палками, резиновыми шлангами, прикладами, не щадя ни женщин, ни детей… «Исак, – сказал шёпотом дед Исрол, – садись на велосипед и постарайся ночью уехать из гетто. Нас – стариков – они не тронут. Прощай, сынок…»

(Из российского интернета – без исправлений): «Евреи суки, их надо сжигать, а парень правильно сказал – Холокост это праздник! Горите евреи в печи!» «… Как можно росстрелять в газовых печах? Наверно газовыми патронами???» «… Холокост это ложь которую придумали евреи чтобы обирать Европу».

Днём, когда по дорогам на восток шли колонны немецких войск, 17-летний подросток прятался в лесу. А по ночам крутил педали, двигаясь в том же направлении. В районе города Рогачёв Исак наткнулся на развалины цехов молочно-консервного завода. Ему удалось откопать из воронки несколько банок сгущёнки. Жаль, что открыть эти банки было нечем. Иногда случалось добыть несколько картофелин с придорожного поля. От страшной жары и дорожных колдобин разорвалась велосипедная резина, и Исак проехал несколько десятков километров на велосипедных ободах, а затем – среди сотен беженцев – продолжал свой опасный путь пешком. На полустанке обессилевший подросток забрался в последний товарняк, уходивший на восток. А в Ростове сразу же отправился в военкомат…

Карательный отряд СС, который прибыл в Слуцк в феврале 1943 г., состоял из профессиональных убийц. В расстреле евреев принимали участие вместе с литовцами белорусские полицейские батальоны. Полиция порядка выполняла приказ более жёстоко, чем это требовалось, а в отдельных случаях садизм выставлялся напоказ. Многие шли в полицию сознательно и, как правило, служили со рвением. На Слутчине у всех на слуху была фамилия Логвина, начальника вспомогательной полиции. Это был действительно зверь…

«Исачок! Это ты? – женщина тронула молодого кудрявого лейтенанта за рукав офицерского кителя. – Убили всех твоих фашисты… У меня есть для тебя… что-то». Через несколько минут мой отец держал в руках страшное свидетельство расправы над жителями Слуцкого гетто: рулончик стенных обоев, на котором моя бабушка отмечала трагические даты расстрелов в гетто. Последняя запись была сделана накануне уничтожения гетто – 5 февраля 1943 года.

Из большой семьи в живых остался только старший брат Залман, который к началу войны находился в боевых частях Красной Армии, был тяжело ранен и после войны поселился в древнем городе Полоцке. И мой отец, которому в 46-м было всего лишь 23 года, стал полочанином. Почти полвека он работал ведущим фотографом в главной фотостудии города, участвовал в международной фотовыставке ЭКСПО-67, женился, построил дом, вырастил дочь и сына.

Как-то поздней ноябрьской ночью отец возвращался с работы и увидел пьяного мужика, устроившегося на ночлег в огромной луже. Отец вытащил мужика из лужи, прислонил к забору и попытался выяснить, где тот живёт. Пьяница то мычал, то вычурно матерился, но, когда отец, почти отчаявшись узнать от бедолаги что-либо вразумительное, собирался уйти, тот вдруг приподнял голову, посмотрел на спасителя и очень внятно крикнул:

«А-а-а-а! Фото-мото!»

29 октября отцу исполняется 90. Он по-прежнему энергичен, всегда готов прийти на помощь соседям и знакомым. Он вновь играет на скрипке и мандолине (вновь, потому что не брал в руки музыкальные инструменты свыше шестидесяти лет). А в прошлом году исполнилось 65 лет супружеской жизни отца и моей мамы. Старший внук Исака – Саша – продолжает и совершенствует традиции династии фотографов…

Совсем недавно во время интервью в Social Service отцу пришлось отвечать на вопросы о его доходах, сбережениях и т. п., и он, не задумываясь ответил: « Я – богатый человек: у меня две внучки, три внука и четыре правнука. И мой правнук Давид – солдат Армии Обороны Израиля! Да, я – очень богатый и счастливый человек!»

Игорь ЕВЕЛЕВ