Длинные руки химии

«Широко простирает химия руки свои в дела человеческие».

 Михаил Васильевич Ломоносов

Родители мои были химиками, дома было много книг по химии, шкаф с реактивами – отец увлекался фотографией. Помню, я отсыпал в карман какой-то реактив, потом попал под дождь. На ноге выше колена долго был химический ожог (не очень сильный), а ладони несмываемо почернели, дежурные в пионерлагере не пускали в столовую. Это были кристаллы азотнокислого серебра. Химиком я так и не стал, всего лишь физиком, работавшим вместе с химиками. (Правда, была мечта стать зоологом, но – не судьба). С детства помню толстую книгу (в зловещем черном переплете) по органической химии, автор Чичибабин. Запомнилось из нее звучное название «правило Марковникова». Так уже и не узнаю, что за правило такое, да и нет желания. Отец рассказывал, что автор, большой ученый, уехал с горя из страны в 1930 году, когда его единственная дочь погибла на химической практике, случайно попав под аварийный разлив серной кислоты. В 1936 году его лишили звания академика, восстановили посмертно в 1990-м.

Моя мать в молодости, работая лаборанткой, вылила себе на ноги серную кислоту из разбившейся бутыли, но сразу же погрузила ноги в чан с крепким раствором соды, стоявший в лаборатории как защитное средство. Ноги не пострадали, но новые кожаные ботиночки развалились мгновенно.

Еще отец рассказывал про профессора химии, который на работе в лечебных целях выпил немного спирта. Спирт оказался метиловым (органолептически трудно отличить от этилового), профессор к вечеру умер.

Кстати, дед этого химика когда-то эмигрировал в царскую Россию из США, а сын профессора, известный диссидент, вынужденно эмигрировал в 1977 году в США (его песню «Коммунисты мальчишку поймали» в 1991 году в Кремлевском Дворце Съездов исполнил Б. Гребенщиков, есть запись на youtube.com). Отцом же химика был академик-почвовед Вильямс, его при Хрущеве обзывали «травопольщиком». Такая вот интересная семья.

У моего студенческого друга был брат-химик, старше нас лет на семь. Я часто встречался с ним на всесоюзных конференциях по материаловедению. Вечером за общим столом многие его рассказы начинались словами: «Когда нелегкая судьба научного сотрудника забросила меня в Париж…». Думаю, он в душе был поэтом и что-то предчувствовал. В Париже во время очередной командировки он упал на улице и мгновенно умер, причина – сердечный приступ.

Может быть, за химиками, да и за другими учеными, следует присматривать? А не то – изобретут какой-нибудь лед-девять, который погубит человечество, как предсказал Воннегут в «Колыбели для кошки». Или выведут очень злого микроба (см. «The Stand» Стивена Кинга).

Иван СЕРБИНОВ
Саннивейл