Кукла

Война за один год превратила  моих кукол в целлулоидный лом. Они не перенесли переезды, пожар, эвакуацию. Стойкими оказались мягкие игрушки: тигренок и собака-сумочка. В ноябре 1942 года Москва была затоварена  ватными клоунами. Экономично, оптимистично и  политически грамотно: ведь известно, что Ленин любил клоунов. Их бело-серое одеяние было как у Пьеро, грустного клоуна, оптимизм должны были придавать красные носы-горошины и розовые щеки. Я не любила клоунов и была рада, что, несмотря на их засилье, мне все-таки смогли купить куклу. Она была маленькая, тряпичная – дитя кустарных промыслов. Голова – шар с косами из ниток. Тело – конус, прикрытый платьем. От него четыре отростка: два по бокам – руки и два внизу подлиннее – ноги.  Брат безжалостно назвал руки и ноги культями. Предложил прооперировать куклу, чтобы «удалить недостатки». Он хирург, я ассистент. При вскрытии обнаружили опилки , стружки и клочок бумаги со словами.  «Приду в 6. Клава.»  – прочитал по складам брат-первоклассник. Швы накладывать не стали. У второй куклы, тоже тряпичной, руки были с «распальцовкой», но она быстро потеряла лицо, буквально, оно стерлось. Мама попыталась его спасти, но что можно сделать высохшими довоенными красками и чернильным карандашом? Я боялась взглянуть кукле в лицо.

В мосторговском ассортименте появился «Голыш в ванне». Ванна была не больше спичечного коробка, голыш и того меньше, в навечно сидячей позе.  Он имел большой успех у нас, девочек. Его можно было вымыть, вытереть, запеленать, а потом, распеленав, увидеть , что лоскутки-пеленки мокрые. Это чудо объяснялось бракованной формовкой целлулоида: расходившимися швами. Мама смастерила из картона коляску, и его можно было не только купать, но и катать. Вскоре на коляске появилась  чернильная надпись «Рахит спит». Я узнала « первоклассный» почерк брата. Стереть чернила было невозможно, и мне пришлось разрисовать коляску цветами.

Писающий голыш – это была не та кукла, о которой я мечтала. Мама, видя мои страдания, взялась сделать куклу сама. У нас была старинная фарфоровая безделушка: головка голубоглазой красавицы с высокой прической. Мама сшила тело с ногами в первой балетной позиции, а потом тщетно пыталась приладить к нему клеем и резинкой фарфоровую головку. Неудачной оказалась и попытка пришить головку, просверлив фарфор. Мама обратилась к дяде-кинооператору: он в свое время снимал кукольный мультфильм «Гулливер» и имел дело с мастерами кукол. Дядя забрал «расчлененку»  и пропал на месяц. Я терпеливо ждала. Наконец, он появляется, протягивает мне коробку. Я прыгаю от радости, открываю ее и с криком отскакиваю. Лежит безобразный старик с огромным носом, выпученными глазами, отвисшими щеками,  в седом парике. Он обряжен в бархатный камзол, расшитый бисером, кружевное жабо, туфли с пряжками. Оказывается, фарфоровая головка разбилась или пропала (она представляла антикварную ценность). В общем, ее обменяли на голову придворного маркиза из мультфильма «Гулливер». Сегодня мне хотелось бы взглянуть на него – достоверный костюм, выразительный образ. Но тогда это был ужас, шок, сказали бы сейчас.

Моя подруга похвасталась, что ей «дедушка привезет с фронта куклу до неба». Я представляла чудовищную махину, и мне стало страшно, подругу жалко.

Приближался Новый год. В войну дети не могли верить в Деда Мороза. Он был слишком политизирован. На елках он выступал с патриотическими призывами, как политрук для детей. Ждать чудес было неоткуда.

И вот наступил предновогодний вечер накануне 1944 года. Холод, тусклый свет елочных лампочек вполнакала, по военному времени. На елке – игрушки из картона и ваты, флажки, два стеклянных шара. Под елкой – подарки для детей. Меня подводят к моему подарку и я вдруг вижу как будто бы особенно освещенную или светящуюся и прекрасную ее, куклу. Я не верю в это чудо, в этот исполнившийся сон. Все подтверждают, что это правда. И я начинаю осторожно рассматривать ее. Фарфоровая. Нежное лицо, синие глаза, густые ресницы, черные локоны из настоящих волос. Белое тюлевое платье и шляпа. К атласному поясу приколота роза, совсем как живая. Шляпа украшена гирляндой маленьких роз и лентами. Ажурные чулки. Замшевые туфли с кисточками на шнурках. Шелковое белье, отделанное кружевом. Она может закрывать глаза, а если ее наклонить, то услышишь: «Ма-ма».

Когда в стране все по карточкам, талонам, лимиту, такую куклу можно было купить только в комиссионном магазине, а это непозволительная роскошь. Но мама позволила, несмотря на то, что мы голодали. Я была дистрофиком. У мамы была анемия. Однажды она не смогла донести драгоценное молоко: бидончик выпал из ослабевших рук. Но мама понимала меня. Ее детство тоже пришлось на войну, мировую, а потом гражданскую, голод и разруху. На детских фотографиях она с самодельной куклой. Есть и такая, где она нежно прижимает запеленутое полено с нарисованным лицом. Мама тогда сама мечтала о кукле. И теперь она так безоглядно решилась утешить дочку. Мама подарила не только уникальную куклу, приобщив ребенка к искусству. Она подарила мне счастье от сбывшийся мечты, да еще в такое страшное время.

Оксана КОЧЕТОВА

Дэнвилл