Панеряй

Это были незнакомые ей улицы, она была в этом городе в первый раз. Названия ей подсказал один старый еврей, и она аккуратно записала их ивритскими буквами. Мимо проезжали машины, такси, но она шла пешком. Так она решила.

Оставалось ей идти ещё долго. Через перекресток Чюрлениса и потом дальше по бывшему проспекту Красной Армии, теперь Саванорю. До того места, куда ей было нужно дойти, было далеко. С десяток километров. Она знала и чувствовала, что даже в свои сорок пять она может не дойти. Может просто не хватить сил. Но ведь она готовилась. Долго. Служила в армии, бегала марафоны. Вот, оказывается, для чего. Готовилась к тому, чтобы пройти эту дорогу. В руке у нее был платок. Он появился у нее недавно. Второй она повязала на голову. Совсем как ее мама, бабушка и прабабушка.

Их было два, этих платка. Обыкновенный большой белый платок с небольшим синим магендовидом на краю. Один из них прошел с ней всю жизнь. В их семье говорили, что это, собственно, всё, что осталось от имущества когда-то зажиточной семьи вильнюсских евреев. Перепутать их было нельзя, ведь на них был вышит вензель с инициалами их семьи. С ними он попал в Израиль, где его бережно хранили, передавая из поколения в поколение.

А второй появился недавно, и это и явилось причиной появления этой немного странной восточного вида женщины на улицах европейского города. Она никогда не была здесь, никогда ее не тянуло прикоснуться к корням.

В их семье не любили и не было принято говорить и вспоминать о когда-то большой и дружной семье, от которой не осталось никого. Просто никого. Осталась только мама этой женщины, которая брела по чужому городу. Мама через Польшу после войны попала в еврейскую страну и не вспоминала ни гетто, ни концлагерь, и только два номера на ее морщинистой руке давали собеседнику понимание того, через что прошла эта хрупкая женщина. Так она и ушла, ничего толком не рассказав дочери ни о предках, ни о прошлом. Дочь вышла замуж за иеменского еврея, и история ее семьи осталась ее личной историей.

Она бы никогда не приехала сюда, если бы не платок. Идя однажды по старым улочкам Иерусалима и проходя мимо одного из магазинов иудаики, коих в этом городе бесчисленное множество, она, проводя чисто автоматически взглядом по витринам, вдруг остановилась. На витрине лежал точно такой же платок, как тот, что лежал у нее дома. И вензель… вензель был такой же, как брат-близнец.
Зайдя в лавку, она спросила старого подслеповатого верующего продавца:

– Сколько он стоит?

– Он не продается, госпожа. Он подарен мне одним праведником мира и навсегда останется тут. Я ему дал слово.

И он рассказал ей историю, подобную которой  может поведать в принципе любая семья, пережившая Катастрофу европейского еврейства.

Как гнали евреев на рассвете из гетто на расстрел, как стонала земля в Панеряй и как в могилы сталкивали ещё живых людей, виновных лишь в том, что они родились евреями.

Как одна из женщин, завернув в платок ребенка, положила его на землю и, не оглядываясь, пошла дальше. Как один из зевак, наблюдавших за этим, поднял кулек и, оглянувшись, исчез в толпе. Это и был тот литовец, который спас малышку.

Это была ее мать – та самая малышка. И теперь, сбегав домой и показав старику такой же платок, она зарыдала.

– Поезжай туда, деточка, – сказал он. – И пройди эту дорогу. А потом вернись по ней. Покрой голову, как это делали твои предки. И обязательно вернись домой. Они не смогли вернуться, а ты сможешь. Это то, что ты можешь сделать для них. И прочти «Шма Исраэль».

Она так и сделала. И дошла до места, где теперь рос лес, был мемориал и все было пафосно и помпезно. И не было никакой могилы ее предков, к которой она шла всю жизнь.

Все, что она могла, – помолиться, покрыв голову тем самым платком, как это делали ее мама, бабушка и прабабушка.

А потом молча положила белый платок с синим магендовидом на обелиск, положила сверху камешек и молча ушла. И больше никогда туда не вернулась.

«Эта дорога шла в Панеряй из Вильнюсского гетто. По ней  гнали евреев. Билет навсегда в одну сторону. Так было в Варшаве. Так было в Праге. В Берлине. В Будапеште. Всюду, куда дотянулась когтистая рука нацизма. Цель была одна – уничтожить евреев как нацию. Просто стереть с лица земли целый народ. Не получилось. Ничего у них не вышло. И не выйдет. Потому что теперь у евреев есть Израиль. У каждого он свой, но для каждого он – последнее, крайнее убежище, которое надо защищать до последней капли крови. Земля эта выталкивает чужаков. Земля эта выталкивает тех, кто здесь случайно. Она для тех, кто ее любит. И тогда она возвращает эту любовь».

Лев КЛОЦ