Открытое письмо Дмитрию Быкову

Уважаемый г-н Быков!
Пишет вам Александр Казарновский, израильский русскоязычный писатель. Впрочем, в этом письме я выступаю скорее как ваш читатель, слушатель, зритель. Я с удовольствием читал ваши сатирические стихи, слушал ваши блестящие лекции о русской литературе, смотрел ваши выступления на «Эхе Москвы», показанные по RTVI. Меня всегда восхищало ваше умение проникнуть в суть вещей, взглянуть на явления жизни и литературы в неожиданном ракурсе. Поражали глубина и взвешенность суждений.

Все это, разумеется, до тех пор, пока речь не заходила о чем-то, так или иначе связанном с Израилем. Сразу же разум начинал буксовать, и наружу выплескивался поток откровенной ненависти. Тут и желание припечатать бандюганов из ДНР, «обозвав» их Израилем. Тут и объявление Израиля проектом, который пора закрывать. Тут и полный страстной надежды вопрос Губерману, назвавшему Израиль страной крайностей: «А вам не кажется, что она обречена?»

Статью, в которой вы отрицаете, что Израиль сражается за европейскую цивилизацию, вы с редкостным тактом назвали «Не примазывайтесь!». И дело вовсе не в заимствованной, как вы сами говорите, у Эренбурга идее, что евреи, мол, та соль, которая должна быть в супе, а не в солонке. Мысль эта уже в двадцатых годах выглядела спорной, а после Освенцима стала звучать просто кощунственно. Недаром сам Эренбург именно из-за Холокоста счел преждевременным переиздание своего антисионистского романа «Бурная жизнь Лазика Роштванеца». В 1948 году он уже писал: «Государство Израиль напоминает… корабль, ковчег, плот, на котором держатся люди, застигнутые кровавым потопом расизма и фашизма». Так что – как вы там написали – «не примазывайтесь»? Вот-вот.

Вы жалуетесь, что вас за такие взгляды кто-то называет фашистом. Это, конечно, чушь. Даже предателем вряд ли вас стоит называть. А кем? Все мы были воспитаны как манкурты, правда, многим удалось свое манкуртство преодолеть. Увы, не всем! Однако и среди убежденных манкуртов тоже можно выделиться.

Одно дело – вялое открещиванье Кости Райкина от еврейства («Я человек по сути русский – по культуре, языку, менталитету. Потому и выбрал православие») или сетования Улицкой по поводу преследования христиан в Израиле, а другое – ваше заявление о том, что создание Израиля – историческая ошибка. До такого даже обильно полившая нас грязью Арбатова не додумалась – разве что пламенный борец за исправление этой «ошибки» Орхан Джемаль. Неплохая компания для еврея.

А что до вашего манкуртства, то вспоминается диалог из шварцевского «Дракона»:

«Генрих. Но позвольте! Если глубоко рассмотреть, то я лично ни в чем не виноват. Меня так учили.

Ланцелот. Всех учили. Но зачем ты оказался первым учеником?..»

Там Ланселот добавляет еще одно слово, которое я пока повторять не буду. Правда, недавно оно так и просилось на язык – когда я смотрел в записи одно из ваших выступлений, где, отвергая обвинение в фашизме (не знаю каким дураком высказанное), вы вдруг заявили: «Среди правых израильтян, таких как Алекс Тарн, например, он же Тарновский, фашистов гораздо больше, и Игорь Иртеньев совершенно правильно поступил, нанеся ему пощечину. Если б я был в это время, я бы ему с другой стороны помог, хотя двое на одного нечестно, конечно. Это абсолютно фашистский автор, и много таких среди израильских правых…»

Ну, то, что изначальная фамилия Тарна не Тарновский, а Тарновицкий, вы могли и запамятовать: Тарновский, Тарновицкий – возись с ними, фашистами! Это ведь не то, что Быкова с Козловым или, скажем, с Ословым спутать.

Насчет «двое на одного» – тоже можно не беспокоиться, ведь если гипотетически предположить, что вы оказались в зале на тот момент, так почему бы не представить себе, что и я там мог тогда же оказаться. И получилось бы у нас, на потеху антисемитам, двое на двое, все по-честному. А вот кем надо быть, чтобы назвать фашистом этого замечательного писателя, в своих романах беспощадного к головорезам и садистам, но сочувствующим любому герою, будь он серб или немец, еврей или цыган, русский или бедуин, если в нем есть хоть что-то человеческое?!

Кем надо быть, чтобы назвать фашистом человека, написавшего пронзительный роман «Квазимодо» и потрясающую по лиричности «Боснийскую спираль» («Они всегда возвращаются»)? Кем надо быть, чтобы так оскорбить писателя, проникшего в тайны судеб как народа, так и личности в романе «Пепел» («Бог не играет в кости»)? Неужели ответ на вопрос, кем надо быть, кроется в оборванной цитате из Шварца?!

Неужели того, что автор еврей и пишет о евреях, достаточно, чтобы ненависть застлала вам глаза? Не похоже. Иначе кто же создал потрясающие строки?

 

Сколько нас давят – а все не достигли цели.

Как ни сживали со света,

а мы все целы.

Как ни топтали, как ни тянули жилы,

Что ни творили с нами – а мы всё живы.

…………

Дышишь, пока целуешь уста и руки

Саре своей, Эсфири, Юдифи, Руфи.

Вот он, мой символ веры, двигавшей

горы,

Тоненький стебель последней

моей опоры,

Мой стебелек прозрачный,

черноволосый,

Девушка милая, ангел мой

горбоносый.

 

Не вы ли?

И вот, когда, одетые в военную форму, эти горбоносые ангелы, эти Сары, Эсфири, Юдифи, Руфи в аэропорту Бен-Гурион осуществляют проверку, охраняя, да фактически и спасая жизни тысяч пассажиров, у некоей не имеющей к евреям отношения, заброшенной к нам по воле рока дамы по имени Алла Боссарт это вызывает прилив ярости. Поскольку мадам Боссарт – личность творческая, ярость выливается в следующие вирши:

 

На крепостной стене страны

стоят девчонки, как овчарки.

Брезгливо натянув перчатки,

ощупывают мне штаны

на крепостной стене страны.

 

Это она про ваших Эсфирей и Юдифей, к одной из которых затем обращается так:

 

Да, шикса я. Мы не родня,

дочь хитроумного еврея.

Но все же я тебя хитрее:

есть контрабанда у меня!

Да, шикса я. Мы – не родня.

Ты не нащупаешь мой схрон,

он у меня в надежном месте…

 

Знакома ли Аллочка лично с отцом своей телепатической собеседницы? Сомневаюсь. Откуда она знает, что он хитроумный? Жид потому что.

Странно – когда в ваших стихах подобные персонажи бубнили: «Ишь ведь жиды! Плодятся, иудин корень!», вы не спешили бросаться к ним на защиту.

А что же за контрабанду везет наша поэтесса в схроне, которого тупой жидовке не нащупать?

 

Я прячу там один февраль,

хруст перламутра под ногами,

качает длинными серьгами

глициния, метёт миндаль…

я прячу там один февраль.

 

Я прячу дальнозоркий март,

когда обзор меняет ракурс,

сквозь изумруд сияет крокус…

 

Ну и так далее, месяц за месяцем. Обратите внимание: речь идет о красотах именно израильской природы, которые наша сверхпоэтичная Алла несет в своем схроне, в своем сердце и которых Сарам, Эсфирям, Юдифям, Руфям и прочим неарийским животным, конечно же, не нащупать, то есть не постичь.

Почему я вспомнил этот антисемитский шедевр Аллы Боссарт? Причем здесь иртеньевская пощечина? Притом, что у тех, кто слушал вашу речь, могло создаться впечатление, будто фашист Алекс Тарн на презентации «Иерусалимского журнала» выкрикнул что-нибудь вроде: «Всех гоев в газовую камеру!», а благородный Иртеньев (чьи стихи я, между прочим, обожаю и готов часами шпарить наизусть) отвесил ему пощечину. На самом же деле Тарн ничего не кричал, а написал пародию на шедевр, отрывки из которого приведены выше. Едкую пародию, не спорю.

Беда, что именно Иртеньев – в девичестве Рабинович – оказался мужем Боссарт. Как же его угораздило? Это ведь вам не «вода и камень, лед и пламень», не конь с трепетной ланью в одной упряжке! Кое-что похлеще! Боюсь, что сие неслучайно. Как сказал в свое время В.Л. Теуш, на каждого гения (как и на каждую старуху) бывает проруха. «Проруха» Иртеньева, при всей его гениальности, – это тяжелейший еврейский комплекс неполноценности, который лезет из всех щелей в его стихах.

 

Поймали арабы еврея

И стали жестоко пытать,

А ну, говори нам скорее,

Как звать тебя, мать-перемать.

………….

Не скажешь – живым не надейся

Тюремный покинуть подвал,

Но имя герой иудейский

Сиона врагам не назвал.

 

Молчал до последнего вздоха,

Как те ни пытали его,

Он «р» выговаривал плохо

И очень стеснялся того.

 

Или:

 

Еврей пугливый к водопою

Спешит с еврейкою своей.

 

Или же:

 

Три Петра и два Ивана,

Два Ивана, три Петра

Просыпались утром рано

И х…рачили с утра.

 

И завидовал им пьяным,

Двум Иванам, трем Петрам,

Трем Петрам и двум Иванам

Черной завистью Абрам.

 

Конечно же, стихи шуточные, да уж больно мала в них доля шутки…

Ну да ладно, комплексы комплексами, но ведь Иртеньев – поэт, и какой поэт!

Ему бы ответить Тарну строкой не менее острой, не менее хлесткой, врезать эпиграммой! А он грабли распускает. Некрасиво это как-то.

Но вы, похоже, считаете, что вполне красиво.

Вы даже не упоминаете суть конфликта, да для вас она и не суть важна. Тарн мыслит не так, как вы, любит страну, которую вы ненавидите, значит, фашист. А с фашистом что церемониться?! В морду ему!

Поразительная толерантность.

В свое время Губерман сказал вам: «Вы говорите много х…и, как и положено талантливому человеку. Наверное, вам это зачем-то нужно: может, вы так расширяете границы общественного терпения, приучаете людей к толерантности, все может быть. Я вам за талант все прощаю».

Х…ю-то простить, вероятно, можно, а вот откровенное хамство и ненависть к инакомыслящим – вряд ли.

С остатками былого уважения

Александр КАЗАРНОВСКИЙ,

 писатель

 

 P.S. Кстати, слово, которое произнес Ланселот, – «скотина». На протяжении всего письма удалось ни разу его не употребить. Очень не хочется.