Мамуля

Мамуля, бывало, выглянет в окно в такой день, повернется и скажет: «Вот увидишь, скоро появится солнце. День будет хороший».

И солнце выглядывало, и день был хорошим, и ты понимала, что в общем все это пустяки, потому что у природы действительно нет плохой погоды. И настроение не должно от нее зависеть.

Мамуля любила любую погоду…

– Отличный дождь прошел!

– Да сколько можно, льет уже неделю, – ныла я.

– Все польет, смотри, как трава выросла мгновенно, запасы воды будут надолго, засуха не страшна. Пройдет дождь, вот увидишь, скоро просветлеет.

Снега – слякоть – мокрые сапоги, и смены нет? Но ведь это такая редкость у нас на юге. И как город преобразился, как красиво лежит этот редко выпадающий снег, еще не тронутый теплом и солнцем наступающего дня.

И дожди со снегами заканчивались, и солнце светило, и жизнь наполнялась смыслом. Не было для нее плохой погоды.

…Хотя мамуля никогда нас специально не учила и не навязывала: делай только так или вот так, она, как оказалось, многому нас научила. А самое главное: мы знаем, что туман пройдет, снег растает и солнышко появится несмотря ни на что.

Даже если не для нас, но оно появится.

31 марта 2017 года тучи опустились так низко над нами всеми, что прошло шесть лет, и я не могу сказать, что вижу солнце.

Может быть, это воспоминание о ней и есть попытка разогнать тучи и попытаться увидеть солнце, как видела его она? Я не знаю. Но я хочу просто рассказать, как нам повезло с мамулей, хочу вспомнить ее в разные моменты нашей жизни, рассказать о ней тем, кто ее знал, ценил и любил, кто помнит, кто с ее уходом почувствовал пустоту от ухода Дорочки, Доры Самойловны Рапопорт (в девичестве Шофман). Я хочу хранить в памяти все, что я помню о ней. И мне совсем все равно, если кто-то посчитает это нескромным.

Почему мы и наши дети начали называть ее мамулей? Когда мы с сестрой росли, то называли ее мамой, мамочкой. Когда родился наш сын, ее первый внук, мама пришла навестить меня в больнице. Внутрь, конечно, не пускали. Она стояла во дворе, а я выползла на балкон второго этажа, посмотрела вниз на маму – такую красивую, молодую, стройную – и подумала: «Моя мама – бабушка?! Нет! Враг не пройдет!» Я поняла, что надо срочно что-то придумать. И враг не прошел.

Мы называли ее только мамулей в присутствии детей, поэтому все три внука и внучка знали только это – мамуля. И страшно удивлялись, когда их спрашивали про бабушку. «Какую бабушку? У нас нет бабушки». Кстати, мама как-то сказала, что она понимает, что ради нее мы, уже сами мамы, отказались от такого удивительного слова «мамуля» и что она очень благодарна. Она была неправа. Не за что тут быть благодарной, она была мамулей для нас и наших детей.

…Мы всегда знали, как нам повезло с ней. С ее безусловной любовью и безграничным доверием нам, что, в общем-то, и удерживало не раз лично меня от многих поступков, о которых я бы серьезно пожалела. Не упреки, не скандалы и угрозы, а какое-то внутри сидящее чувство, которому не могу и определения найти, не давало совершить подростковые глупости.

Иногда мы ругались. Потому что задачи о двух трубах с втекающей и вытекающей из бассейна водой, которые пыталась мне объяснить мама, доводили меня до бешенства: зачем воду впускать в бассейн, если из другой трубы она вытекает?! Посудите сами, как можно вытерпеть такое? Я злилась, доводила маму своим нежеланием вникнуть и однажды все же понять, что происходит с проклятой водой. Мама была отличницей всегда, поэтому крепилась и который день подряд рассказывала мне одно и то же:

– Скорость разная, Жанночка, но принцип один. Мы же вчера решали похожее, помнишь?

Ничего я не только не помнила, я не хотела ничего знать про эту воду.

– Но зачем эта бессмысленность?! – не очень тихо скулила и злилась я, думая только об одном: все ребята уже во дворе, все играют, и только я одна сижу за этой проклятой арифметикой. А то, что мама пришла с работы и устала, но помогает мне… Это как-то ускользало от моего внимания.

Да, мама могла помочь и в математике, и в физике, она была отличницей, хотя учиться ей с 1941-го по 1943-й было, по сути, негде. Война застала ее ребенком, приехавшим на каникулы к старшей сестре, Симочке, как ее всегда называла мама. Сима была врачом, ее тут же мобилизовали. Младшую сестренку некуда было деть – семья осталась в Одессе, так что по 1943 год мама ездила с сестрой в поезде к линии фронта, где подбирали раненых и везли в тыл. Девочка-подросток среди раненых, умирающих, среди молодых ребят с оторванными руками, ногами, гноящимися ранами, среди крови и боли, бинтов и мата… Она научилась так перевязывать больных, что никакая хирургическая медсестра не могла с ней сравниться. И она никогда не ругалась матом. Когда ее сестру перевели на постоянную работу в эвакогоспиталь, мама смогла пойти в школу. Ее не ожесточило то, что она видела ребенком. Она умела сострадать. Ее сердца и души всегда хватало на сострадание. И она всегда старалась понять других, войти в их положение, объяснить мне какие-то поступки людей, которых трудно назвать хорошими.

Нет, я не могу сказать, что она была всепрощающей, но она хотела видеть в людях прежде всего хорошее, хотя видела разное, конечно. И бывала иногда очень огорчена.

Она всегда искала ободряющие людей слова. Даже в госпитале, когда после нашего приезда ее стабилизировали, но она на следующий день была очень слаба, даже там она находила теплые слова для сестричек и врачей.

Она улыбалась: мы все были рядом. Она гнала нас домой: все же уже в порядке, ей лучше, всем домой и спать.

Она была оптимистом, несмотря на очень тяжелую жизнь: ранний арест и расстрел отца в 1938-м, война, неизвестность – что с мамой, братом и сестрой, оставшимися в Одессе? – невозможность вернуться в родной дом после войны – их квартиру забрал какой-то снабженец для своей любовницы. Не помогло и то, что сестра была военврачом… Скитания по квартирам и городам, очень ранняя смерть любимой сестры, красавицы Симочки…

Мамуля сквозь все это видела свет. Она обожала нас, она любила своих подруг Юсю, Мирру, Танечку в Кишиневе, любила работу в библиотеке университета: этот запах книг… Она любила своих девочек-подружек здесь, с которыми они регулярно собирались. Она умела дружить.

И знала: туман рассеется и появится солнце.

Мама, мамочка, мамуля… Ты права: солнце проглянет из-за туч. Но когда, мамуля, когда?

Жанна СУНДЕЕВА