Два тирана в судьбе нашего современника

Можно добавить, что теперь более 125 населенных пунктов страны «украшены» сталинскими памятниками, бюстами, мемориальными досками, причем с символическими подписями «От благодарных потомков» на некоторых и с возложением цветов. Благодаря усилиям нынешних коммунистов, возникают все новые символы почитания вождя. Ежегодное издание настенных календарей, появление восьми музеев, продажа картин маслом (с доставкой на дом) на ту же тему стало восприниматься чуть ли не как обыденность.

Даже недавнее, правда, кратковременное, открытие в Москве заведения общепита, названного именем Сталина и украшенного его портретом, где блюдо «Шаурма сталинская» подавал персонал, одетый в энкавэдэшную форму, особо и не удивило. Просто бизнес чутко улавливает настроение публики и веяния из высоких сфер…

А вот сравнительно недавно последовала действительно небывалая весть: в областном Орле торжественно открыт первый – и единственный за всю историю – монумент в честь еще одного диктатора: Ивана Грозного. Выступая на церемонии, местный губернатор заявил, что «наш великий, самый могучий президент (т. е. В. Путин) заставил весь мир уважать Россию так же, как сделал когда-то Грозный»…

Сигнал, прямо скажем, неожиданный: установки подобного памятника избегали даже при самодержавии. Неужели нынче готовятся равняться не только на сталинские порядки (ярко проявившиеся, например, в принятых на закате минувшего года и в начале наступившего законах, согласно которым, по меткой оценке журналистов, теперь «все нельзя»), но и на тиранические нравы позднего Средневековья? Впрочем, на этот риторический вопрос уже ответили авторитетные политологи, заметившие, что путинская Россия «напоминает опричнину», которой теперь дозволено все, и она командует парадом. Один из депутатов, выступая с трибуны Государственной думы, даже назвал репрессии со стороны властей современной опричниной.

А на российских просторах и без официальных указаний, стихийно подхватывают орловский опыт канонизации царя. Возникла статуя в городе Александрове (бывшая Александрова слобода, временная резиденция Грозного); в Астрахани планируют воздвигнуть скульптуру на площади Ленина (!); обсуждаются подобные акции в Казани, чувашских Чебоксарах, подмосковной Коломне, а отсюда географически и до столицы рукой подать. И тут еще, как по заказу, подоспел новый (трудно даже определить, какой по счету) телефильм, причем аж восьмисерийный, о столь любимом в народе герое с деспотическими наклонностями. Нет, совсем не случайно известный писатель А. Проханов на открытии очередного памятника Грозному признал, что «дух его еще живет среди нас»…

НАХОДКИ
В СТАРИННЫХ КНИГОХРАНИЛИЩАХ

На фоне этих событий припомнилось вдруг услышанное однажды упоминание о том, как два разделенных веками диктатора (Сталин и Грозный) предопределили (пусть и косвенно) жизненный путь конкретного человека. Речь шла о Данииле Альшице (1919–2012 гг.).

Он историк, источниковед, доктор наук, профессор, заслуженный деятель науки, член Союза писателей, автор 60 опубликованных трудов, а также повестей, пьес, мемуаров. (Некоторые издавались под литературным псевдонимом Д. Аль.) И в эту долгую, достойную, успешную в целом жизнь советская эпоха впечатала темные, тяжкие страницы… Но, как говорится, обо всем по порядку.

Еще в студенческие времена Даниил увлекся допетровской историей и даже написал в преддверии войны очерк об обороне русских городов от нашествия хана Батыя. Выявленные подробности признали столь злободневными, что «Воениздат» выпустил труд массовым тиражом в виде брошюры для «Библиотечки красноармейца»… А после четырех фронтовых лет Альшиц, уже старший лейтенант, вернулся на свой сверхмирный пост библиографа Ленинградской публичной библиотеки и продолжил изыскания, охватившие и эпоху Ивана IV Грозного. И тут молодого ученого поджидала редкая удача: в старинном отделении архива обнаружились подлинные следы «литературной» деятельности монарха в виде поправок к летописным сводам – сборникам рукописей.

Важность уникальной находки очевидна, учитывая серьезные провалы в источниковой базе той давней поры. А Альшицу вскоре снова неслыханно повезло: ему удалось найти и впервые ввести в научный оборот поименные списки почти двух тысяч опричников, этой личной гвардии царя, с указанием обязанностей и даже размера жалования каждого.

Впоследствии поиски вывели исследователя и на неизвестное прежде древнерусское сказание о некоем купце Харитоне Белоулине. Специалисты не исключают: его фольклорными мотивами навеяна поэма М. Лермонтова «Песня про царя Ивана Васильевича, молодого опричника и удалого купца Калашникова». (Мы, кто постарше, проходили ее когда-то в школе.)

Но это открытие еще впереди, а пока окрыленный Даниил уселся за диссертацию, в которой на документальной основе раскрыл тайны, как Грозный намеренно фальсифицировал летописи о самом мрачном периоде своего правления, пытаясь оправдать задним числом свершенные зверства. Это касалось жестоких расправ руками опричников над представителями знатных родов; очернения бывших соратников, объявленных врагами; тысячных жертв при разгроме «мятежного» Новгорода; последующего физического уничтожения самой опричнины. Упоминалось и убийство, в припадке дикого гнева, собственного сына.

Напряженная работа над диссертацией завершилась досрочной защитой в ведущем Институте истории Академии наук, а ее автор в свои двадцать восемь лет сделался кандидатом наук. Этому бесспорному успеху во многом способствовали усердие аспиранта, а также и сама тема исследования, поскольку все связанное с именем первого русского царя неожиданно обрело политическую актуальность. Получается, сам Иван Васильевич сыграл, образно говоря, весьма положительную роль в жизни Д. Альшица. Правда, как это ни прискорбно, почувствовать преимущества ученой степени по-настоящему не удалось: полтора года спустя, в декабре 1949-го, его арестовали и препроводили в следственную тюрьму…

СТАЛИНСКАЯ «РЕАБИЛИТАЦИЯ» ГРОЗНОГО

Причиной обрушившейся беды стал, как ни странно, тот же фактор, который мы только что признали способствующим успеху: повышенный интерес к личности Грозного, который был инициирован, однако не историками, а, что несопоставимо важнее, самим советским вождем. Как считают, И. Сталин решил использовать фигуру царя в качестве аргумента для исторического самоутверждения, обоснования своего права и объективной необходимости жесткой концентрации власти, оправдания собственной политики в целом. И отныне Ивана IV следовало всячески возвышать, обелять, изображать великим патриотом, собирателем земель русских, строителем централизованного государства. Известны случаи, когда генеральный секретарь непосредственно принимал меры в отношении верной трактовки образа своего «фаворита» в науке, литературе, искусстве.

Интересна, например, методика «перевербовки» на свои идеологические позиции известного еще с дореволюционных времен, престарелого историка Роберта Виппера. По личному распоряжению «хозяина», ему предложили и оперативно организовали перевод из Рижского университета в Москву (с предоставлением почетной должности в МГУ), затем быстро, в одночасье, «избрали» академиком и наградили высшими советскими орденами. А главное – обеспечили, причем в самые трагические годы войны, двукратное переиздание давнего труда о деятельности все того же персонажа. Правда, с отдельными, как указано в предисловии, «уточнениями и дополнениями».

И выяснилось, что как-то «сами собой», без малейшего давления, навязывания чуждых мыслей и цензурного вмешательства, деспотические поступки царя, вызывавшие прежде «страх и отчаяние», преобразовались в полезные военно-административные реформы. Но особенно впечатляют появившиеся в тексте ссылки на «классически точные выражения И.В. Сталина». А ведь автор – человек, не принявший советскую власть и сбежавший в свое время в буржуазную Латвию…

Параллельно с «перевоспитанием» полезного историка, И.В. передал «красному графу» А. Толстому персональное предложение подумать над современным драматургическим воплощением образа Грозного и затем, в процессе работы, высказывал свои соображения путем личной переписки. А когда пьесу (чаще ее называли драматической повестью) поставили в театре, исполнительность автора была вознаграждена премией имени «заказчика». Примерно тогда же лауреатом оказался и менее известный прозаик В. Костылев, по собственному почину издавший роман-трилогию об уже примелькавшемся герое.

Но решающую ставку в пропаганде любимого образа среди массовой аудитории вождь делал на «важнейшее из искусств» и поручил знаменитому режиссеру С. Эйзенштейну приступить к съемкам фильма на сверхактуальную тему, предварительно одобрив сценарий.

Первая серия после появления на экранах немедленно удостоилась высокой премии. И по заслугам: могла ли вождю не понравиться, скажем, финальная сцена, где главный герой откуда-то сверху, с небес, зорко вглядывается в толпу холопов, павших перед ним на колени?

А второй части, увы, не повезло: она, напротив, вызвала резкое недовольство в верхах. И, по невероятному совпадению, примерно во время обсуждения на ученом совете диссертации Альшица в Кремле состоялась беседа генсека с создателями кинокартины, на которой Иван Васильевич был назван «великим, мудрым правителем. Правда, жестоким, но нужно правильно показать, чем вызвана эта жестокость.

С другой стороны, царь получился какой-то нерешительный, сомневающийся, подобный Гамлету. Казнит кого-нибудь, а потом долго раскаивается и молится. В этом деле надо быть еще решительнее, а он ошибся – недорезал пять крупных феодальных семей»… (Да, в этом вопросе тов. Сталин знал толк: скорее бы лишних ликвидировал и тем самому Грозному представил пример для подражания.) «А еще, – продолжил он, – неправильно показана и опричнина. Ведь это так на Руси зарождалась регулярная, прогрессивная армия, а у вас она показана как какой-нибудь ку-клукс-клан»…

Таковой стала отныне официальная, непререкаемая концепция. И выходит, что если сама по себе тема способствовала, как уже отмечалось, научному успеху Альшица, то теперь несовпадение его выводов, пусть в локальном вопросе, со взглядами вождя грозило привести – и привело – к серьезным последствиям.

ЛЕСОПОВАЛ, ЛЕСОПОВАЛ

В высоких инстанциях никто, естественно, не обратил бы внимания на такую мелочь, труд какого-то аспиранта, но в академических кругах некую крамолу, видимо, почувствовали, и начались закулисные разговоры, поползли слухи. У него, мол, преобладают устаревшие оценки в отношении видного исторического деятеля, к тому же в автореферате не цитируется и вообще не упоминается «крупнейший специалист» по эпохе Грозного. А научные опусы тех дней, да и иные публикации, без подобных ссылок трудно себе было и представить. Даже совершенно аполитичное кулинарное издание, «Книга о вкусной и здоровой пище», сопровождалось крылатым высказыванием вождя…

В конце концов автором всерьез заинтересовалось Министерство госбезопасности, сменившее пресловутый НКВД. В официальном обвинении имена царя и тем более Сталина не фигурировали, а привлекли Альшица по самой популярной в пору репрессий 58-й статье. Хорошо еще не за терроризм или шпионаж, а всего «только» за антисоветскую агитацию. Зато в процессе десятимесячных допросов зазвучали совершенно неожиданные и угрожающие мотивы: вроде того, что диссертация – это чуть ли не антисталинская вылазка, в которой под видом описания событий XVI века по переделке летописей допущены намеки на корректировку тов. Сталиным «Краткого курса истории ВКП(б)». Как комментировал впоследствии пострадавший, у него и в мыслях не было искать параллели «Грозный – Сталин», он старался вести расследование максимально объективно.

Следователь по его делу прекрасно понимал фальшь возведенных обвинений, но свою задачу – упрятать подальше – выполнял старательно. И в итоге особое совещание при МГБ оценило погружение в Средние века в десять полновесных лет исправительных работ, а автора этапировали в Каргопольский лагерь строгого режима.

Большинство из томившихся там заключенных надрывалось на рубке леса и призводстве пиломатериалов. Впечатления Даниила от этой работы вылились в написанное прямо в зоне стихотворение с такими строками: «Лесоповал, лесоповал. /Никто не поверит, кто сам не бывал»… А он – побывал, прошел через тяжелейшие испытания, полуголодное существование, соседство с бандеровцами, угрозы уголовников.

Случались и акты членовредительства в надежде если не совсем выйти на волю, то хотя бы скостить часть срока по инвалидности. В этой связи Д. Альшиц писал в воспоминаниях, кстати, с многозначительным названием «Хорошо сидели», что в 1951 году в английской печати появились призывы отказаться от импорта советского леса, поскольку на некоторых бревнах находили прибитые гвоздями человеческие ладони – свидетельства творящихся в лагерях ужасов. (Мои попытки найти подтверждение этих фактов оказались безуспешными.)

Среди узников встречались нередко и носители известных фамилий, к примеру, актриса Т. Окуневская, киносценаристы В. Фрид и Ю. Дунский (фильмы «Экипаж», «Гори, гори, моя звезда» и др.), философ Г. Померанц, писатель и литературовед Е. Мелетинский (энциклопедия «Мифы народов мира»), драматург А. Гладков («Давным-давно» – «Гусарская баллада»). Д. Альшиц называет также сидевшего одно время в его бараке Г. Ворожейкина, еще недавно маршала (!) авиации. Как значилось в приговоре, он «высказывал антисоветские суждения по вопросам карательной политики советской власти и советской демократии, возводил клевету на одного из руководителей партии и правительства». Эта «клевета» стоила подсудимому восьми лет заключения. Характерная деталь: его освободили и вернули отнятые трибуналом звания и награды буквально в считанные недели после кончины вождя.

Случались порой и приятные неожиданности. Однажды Альшица вызвал начальник лагеря, открыл какую-то книгу и показал с вопросом: он ли это писал? Тот глянул и не поверил глазам: это было его большое сочинение, посланное им в профильный журнал еще до ареста. Такое вот происшествие: в престижном издании вышла работа «врага народа», отбывающего срок по антисоветской статье, а цензура и редакция прозевали.

А как объемный сборник мог попасть на Крайний Север, в закрытую зону? Оказалось, в надежде на авось рискнула отправить жена автора, но в лагерной администрации не знали, как с этой диковиной поступить, и положили на стол самому полковнику. И тот, узнав о сидящем у него ЗК, которого до сих пор печатают в столицах, решил, что он какая-то важная птица, возможно, со связями, и приказал перевести его на облегченный труд: с лесопилки – в пожарную команду…

В конце концов, Альшицу несказанно повезло в главном – он отделался половиной отмеренного срока: после кончины «лучшего друга писателей» уголовное дело пересмотрели, его досрочно выпустили, а затем и реабилитировали за отсутствием состава преступления. Правда, произошло это лишь спустя два года после этой смерти, ведь не маршал все-таки, а один из тех, кого в ГУЛАГе насчитывались сотни тысяч…

Даниил вернулся домой, к жене и шестилетнему сыну, восстановился в прежней должности библиографа, на которой прослужил 36 лет, хотя и с пятилетним перерывом явно не по его вине. А дальше последовали научные и литературные достижения, о которых уже упоминалось. Завершил их солидный том под названием «Иван Грозный. Известный и неизвестный. От легенд к фактам», подводящий итоги многолетних изысканий, причем без ссылок на мудрые изречения т. Сталина. Такая вот писательская судьба…

Тут была уже поставлена точка, но трудно удержаться и не пересказать со слов Альшица еще одну трагическую биографию, причем не ученого, не литератора, а простого рабочего, который с именем вождя тоже соприкоснулся – и самым невероятным образом.

О СОЦИАЛИЗМЕ
В ОДНОЙ СТРАНЕ

За долгие месяцы, проведенные в следственных застенках, Даниил перезнакомился со множеством товарищей по несчастью. Особенно же запомнился один из сокамерников, столяр-краснодеревщик с авиационного завода по фамилии Леонов. Его схватили в тот торжественный момент, когда вместе с директором и секретарем парткома предприятия они доставили выточенную им, Леоновым, модель нового перспективного самолета в Таврический дворец – место сбора подарков от всего Ленинграда к предстоящему сталинскому юбилею. И теперь, возвращаясь с допросов, он чуть не плакал от мыслей об осиротевшей дочке.

Альшиц поинтересовался предъявленным обвинением, и тот рассказал, как следователь пристает, словно с ножом к горлу: «Сознавайся, такой-растакой, говорил ты работягам в курилке, что Маркс и Энгельс не признавали возможности построения социализма в одной отдельно взятой стране?» А я, конечно, отпираюсь, мне вообще непонятно, о чем он спрашивает. (Интересно, разбирались ли в этой зауми сами чекисты, когда им в поисках разнообразия обвинительных формулировок приходилось лезть в такие теоретические дебри?)

Зато ученый муж с кандидатской степенью прекрасно в теме сориентировался и разъяснил бедняге Леонову, что Маркс – Энгельс в свое время не увидели условий для формирования нового, социалистического общества в изолированном государстве – до революционного объединения пролетариата всего мира. А вот наш вождь доказал такую возможность, и в этом его большая заслуга. Ты в следующий раз скажи, что недопустимо отрицать достижения тов. Сталина, тем более перед его семидесятилетием, к которому ты в связи с подарком немного тоже причастен. И дальше говори то-то и то-то.

Одним словом, подготовил «коллегу» и с нетерпением ожидал возвращения его с очередного допроса. Тот явился слегка приободренный. Выяснилось: от него, «мерзавца», снова добивались признания в том самом преступлении. И он ответил, что теперь вспомнил: наверное, подобное действительно сказанул.

Следователь обрадовался, даже дал закурить (невероятная милость!), пометил что-то в протоколе и предложил расписаться под признанием в проведении антисоветской пропаганды. Но Леонов отказался: его, мол, слова были правильные, ведь так в истории нашей партии написал сам товарищ Сталин…

На допрос его не вызывали чуть ли не месяц, видимо, что-то уточняли, согласовывали. А на следующей «встрече» о классиках марксизма уже не вспоминали – эта тема из обвинений вообще исчезла, превратившись в распространение в трудовом коллективе преступных слухов о миллионах заключенных в стране. Этого хватило на восьмилетний лагерный срок. Сведениями о дальнейшей судьбе без вины виноватого Д. Альшиц не располагал…

Владимир ЛЕРНЕР