Последняя песня перед потопом

Продолжение. Начало

– Чтобы уже закончить с этой темой, – с некоторым оттенком неприязни произнес начальник полиции, – скажу, что в начале позапрошлого века, когда британцы более-менее покончили с пиратством, на острове открыли месторождение высококачественного антрацита. В доброй старой Англии знать не знали, что на свете бывает такой великолепный уголь. И Делия поменяла специализацию. Те пираты, которые избежали виселицы, заделались шахтерами. Но рабочих рук все равно не хватало, и англичане стали завозить чернокожих из Африки. Они получали зарплату наравне с остальными. Остров жил этим угольком почти двести лет. А потом на выборах победила ПЗП, и шахту закрыли.

– ПЗП?

– Партия зеленой планеты. Делия полностью перешла на ветряки и солнечные батареи. Бензиновые двигатели здесь тоже запрещены.

– И что, получилось? – недоверчиво осведомился журналист.

– Да, – не вдаваясь в подробности, отрубил Метцель.

– Понятно… – протянул Максимишин. – Получилось везде? Я слышал, что есть у вас нег… пардон, фрикадельковый?.. фрикадельный?..

Он воззрился на Метцеля в ожидании поправки, но Ноах упрямо молчал, так что Максимишину пришлось продолжать на свой страх и риск.

– …фрикадельский квартал, где по-прежнему работают дизели и бензиновые двигатели. И если бы только это – по слухам, они работают бок о бок с наркодилерами и несколькими враждующими бандами. Это правда?

– Временные трудности, – сказал Метцель. – Особенности самобытной культуры определенной группы населения.

Максимишин сочувственно закивал.

– Очень вас понимаю, господин капитан. Ох уж эта самобытная группа населения… Как ее ни корми – хоть котлетами, хоть фрикадельками, – из всех культур она всегда выбирает грабеж, воровство и усиленное потребление героина.

– Моя жена – чернокожая, и дети тоже, – отчеканивая каждое слово, проговорил Метцель. – Я же предупредил: с этой темой мы покончили, господин Дженья. Насколько я помню, вы приехали в Хадау, чтобы взять интервью у Аманды Росс.

– Извините, господин капитан, – смутился журналист. – У меня и в мыслях не было вас обидеть. Просто, знаете, когда готовишь репортаж для потенциальных туристов, надо обозначить и такие места, которые не следует навещать. Лагрем, верно?

– Спрашивайте про Аманду Росс! – прорычал начальник полиции. – Если нет вопросов по этой теме, интервью закончено!

– Что вы, что вы… конечно есть… – Максимишин быстро перелистал блокнот. – Хотелось бы узнать вот что… Вы ведь знаете их довольно близко, не так ли?

– Скоро четыре года.

– Четыре года – большой срок! И что, как они вам?

– В каком смысле?

– В смысле, какие они соседи? Знаете, с соседями случаются всякие трения…

– Трений не случалось, – твердо отвечал Ноах. – Да и с чего им случаться? Аманда – мужественный человек и героическая мать. Мы как соседи видим от нее только хорошее.

– Редкий случай, когда совсем без трений, – по-прежнему гнул свою линию журналист. – Вот, к примеру, у меня в загородном доме три соседа – и все проблемные. Допустим, забор покосился, надо совместно чинить. Я плачу, а сосед увиливает. А у другого собачка на моем газоне повадилась гадить. Я раз убрал, другой убрал, на третий пошел к нему, а он в отказ: я, мол, не я, и собака не моя. Слово за слово – чуть до драки не дошло. У третьего сын-балбес купил ударную установку, что ни день барабанит…

– Теперь понятно, отчего вас так тянет к путешествиям, – с нескрываемым злорадством заметил Метцель. – Но у меня, поверьте, совсем иная ситуация. Громкую музыку в доме с больной девочкой не включают в принципе. Кошек и собак там тоже не держат – есть разве что канарейка. А касаемо живой изгороди или какой другой работы по дому и по участку, так с этим у Аманды столько добровольных помощников, что хватает на весь квартал.

Максимишин уныло кивнул.

– Ясно. С этим, стало быть, проблем нет. А скажите… – он вдруг принял почти заговорщицкий вид. – Вам не кажется иногда, что там что-то не так?

– Что вы имеете в виду? – недоуменно спросил Ноах. – Что может быть не так? Мало помощи? Недостаточно заботы? Это вряд ли. О Бэмби заботятся лучшие врачи. Уверяю вас, девочка ни в чем не нуждается…

– Я не об этом… – Максимишин заглянул в блокнот. – Тут у меня написано: лейкемия, порок сердца, болезнь желудка, астма, эпилепсия, паралич, проблемы со зрением, проблемы со слухом… Многовато, вам не кажется?

– На что вы намекаете? Что за ребенком с таким букетом болезней не надо ухаживать? Что в вашем загородном поселке таких детей бросают умирать под забором, который покосился, рядом с собакой, которая гадит? Здесь, как видите, другой подход.

– Да я не об этом… – с еще большей досадой повторил журналист. – Понимаете, какое дело: жизнь приучила моих читателей во всем искать заговор, в лучшем случае – подвох. Поэтому я так или иначе обязан задать этот вопрос, хотя вам он, наверно, покажется диким. Что, если девочка вовсе не больна всеми этими холерами? Что, если какие-нибудь умники – ну, скажем, местные власти в сговоре с мамашей – просто придумали все это ради пиара и подарков?

Ноах Метцель вытаращился на своего усатого собеседника, как на диковинную зверушку. Подобных речей ему еще не приходилось слышать ни от кого, даже от самых злобных идиотов. После продолжительной паузы начальник полиции встал и взял со стола фуражку.

– Послушайте, господин Дженья, – сказал он. – Если вы пишете для таких туристов, как вы и ваши читатели, то не нужно длинного репортажа. Достаточно всего несколько слов. Вот они, запишите: «Вам тут не будут рады, идите в…»

Метцель завершил фразу точным адресом назначения, козырнул и вышел из комнаты.

День второй

Накануне он долго интервьюировал кандидатов в добровольные помощники городской полиции: введение карантина становилось все ближе и вероятней. Вернулся домой поздно, когда Кора и дети уже спали, лег еще позже и, соответственно, проснулся последним. Пока спал, в город вернулось электричество. Как и предсказывал Гловер, после полуночи задул ветер, а с ним включились в дело и ветряки-генераторы. К завтраку Ноах спускался под звук громко работающего телевизора. Диктор-ведущий и приглашенные специалисты наперебой говорили о народных волнениях; похоже, американские расисты-полицейские убили очередного ни в чем не повинного чернокожего парня.

– Доброе утро, девочки!..

По традиции, он сначала подошел к жене и к дочери, чтобы поцеловать их в макушку; Хэм телячьих нежностей не любил и позволял лишь потрепать себя по затейливому гребню на стриженной по последней лагремской моде башке. Уже в этот момент Метцель почувствовал неладное: Кора и Сима приняли поцелуи одинаково напряженно – как током ударили, а Хэм так и вовсе уклонился. Как видно, причиной было вчерашнее опоздание; садясь на свое место, Ноах поспешно перебирал в уме семейные памятные даты, пытаясь определить, которую из них он запамятовал на этот раз. Не день рождения, это точно… Тогда что? Годовщина свадьбы?.. первого поцелуя?.. выпускного бала?.. Нет, ничего не подходило…

– Эй, ребята! – с наигранной небрежностью произнес он, заранее готовясь рассыпаться в извинениях. – Может, вы не заметили, но отец семейства тоже здесь…

Громыхнул резко отодвинутый стул. Сима, закрыв лицо руками, убежала наверх. Так. Это уже чересчур. Ноах жахнул кулаком по столу.

– Эй! Кто-нибудь соблаговолит объяснить мне, что происходит? Потому что если…

Он осекся на полуслове. С экрана телевизора на начальника городской полиции Хадау капитана Ноаха Метцеля смотрело его собственное лицо в низко надвинутой фуражке – брутальное лицо типичного копа с тяжелым подбородком, неулыбчивым взглядом и крепко сжатыми губами непреклонного рта. Он помнил, как позировал для этого портрета перед своим назначением. Казенный фотограф утверждал, что босс правопорядка просто не имеет права выглядеть добреньким, а потому долго мучил Ноаха, снова и снова щелкая затвором аппарата, прежде чем остался доволен результатом.

По низу экрана бежала строка заголовков последних новостей: «Полицейский линч в Лагреме – фрикаделийском гетто Хадау! Новое преступление белого супрематизма! Преподобный Маркус Зет: белые копы забыли, что черные тоже люди, но мы заставим их вспомнить об этом!..»

– Что?.. Что?..

Ноах Метцель ошеломленно посмотрел по сторонам и уткнулся взглядом в глаза жены – гневные, осуждающие, отчужденные.

– Кора, – пробормотал он, – это вранье, верь мне. Это…

– Скажи мне только одно, – перебила она. – Неужели я замужем за нацистом?

Хватанув ртом воздух, Ноах поискал ответ, но оседлавший его шок не позволял соединить звуки в нечто связное. В этот момент в разговор вступил Хэмилтон.

– А чего ты удивляешься? – проговорил сын, по-лагремски растягивая слова. – Все беляши – нацисты.

Кровь бросилась в голову Ноаху, он вскочил. Наверно, вид отца был действительно страшен, потому что Хэм побледнел и отшатнулся.

– Ну что, давай-давай! – тонким голоском воскликнул он, ретируясь к входной двери. – Бей, мочи! Повесь меня на фонаре, как Рашида…

Но Ноах Метцель не собирался преследовать сына; опустив голову и напружив плечи, он стоял посреди гостиной, похожий на раненого быка. Кора, не сводя глаз с мужа, обошла его стороной и присоединилась к Хэму. Хлопнула дверь; Ноах остался один. В его пылающей голове метались от виска к виску вчерашние слова Гибса Гловера: «Будет продолжение… Будет продолжение… Будет…»

– Повторим вкратце еще раз наше сообщение о событии, всколыхнувшем сначала Лагрем, а затем и всю страну, – сказал диктор столичного канала. – Вчерашним утром белые полицейские из городского отделения Хадау во главе со своим начальником Ноахом Метцелем прибыли в мирный фрикадельский пригород в поисках легкой добычи. Они нашли ее в лице черного безработного мусульманина Рашида Хансона. По свидетельству очевидцев, они сразу, без лишних слов, жестоко избили несчастного фрикаделя, а затем повесили его на фонаре и в течение долгого времени не позволяли приблизиться никому, включая друзей Хансона и его беременную подругу жизни. Затем, грубо сбросив труп замученного фрикаделя на землю, полицейские стали издеваться над телом на глазах у рыдающей жены. Пытаясь замести следы преступления, они решили спрятать труп Рашида в багажнике полицейской машины. Щадя ваши чувства, мы не станем описывать, каким чудовищным издевательствам подверглось при этом мертвое тело. Скажем лишь, что, потерпев неудачу в своих попытках, Метцель и его белые сослуживцы отбыли восвояси. Предлагаем вашему вниманию часть видеоролика, заснятого очевидцем. Ввиду макабрического характера происходящего мы просим увести от экранов детей, беременных женщин и людей с чувствительной нервной системой. А пока – небольшой перерыв.

Зазвучала скорбная музыка, и на экране появилась фотография Рашида Дырявая Вена, довольно быстро, впрочем, сменившаяся рекламой апельсинового сока.

– Папа…

Ноах обернулся. Позади него стояла Сима с глазами, полными слез.

– Доченька, – сдавленным голосом произнес он. – Это ложь. Ложь от начала до конца. Рашид был полицейским осведомителем. Они повесили его за сорок часов до нашего приезда, он уже начал вонять. Там собралась целая площадь народу. А мы… мы были вдвоем и без оружия – Гибс и я. Ты ведь знаешь Гибсона Гловера – по-твоему, он похож на белого копа? Мы всего-то и хотели, что снять его с фонаря и забрать с собой. У нас не было ни лестницы, ни амбуланса. Ты же помнишь, электричество кончилось у всех, машины встали и у медиков, и у пожарных. Да, мы хотели запихнуть тело в багажник – а куда еще его можно было деть? Волочить за «тойотой»?..

Телевизор сыграл веселый джингл о семье, купившей себе бесстрашие с полисом страховой компании, и на экране вновь возникла скорбная фигура диктора.

– Надеюсь, вы последовали нашему совету оставить в зрителях лишь взрослых людей с устойчивой психикой. Потому что кадры, которые вы сейчас увидите, способны вселить ужас и возмущение в любую человеческую душу – если, конечно, это не душа белого копа из города Хадау. Заранее просим прощения за невысокое качество любительской съемки…

Ноах обеими руками уперся в обеденный стол, чтобы поддержать подрагивающие колени. Видеоролик начинался с того, как Гибс Гловер, стоя на верху пожарной лестницы, пилит перочинным ножиком веревку с раскачивающимся трупом Рашида. Лицо Гловера было предусмотрительно затенено чьей-то редакцией – наверно, чтобы не противоречить версии о злодейских «белых копах». Затем тело падает вниз – грубо, некрасиво… Затем – Метцель, то ли пытающийся поднять мертвеца, то ли швыряющий его на землю в приступе ярости… В этот момент камера переключается, и становится ясно, что ролик снят несколькими операторами с нескольких точек. Крупный план: лицо Ноаха Метцеля в полицейской фуражке… Крупный план: рыдающая беременная гнеритянка… – откуда она взялась? На площади никто не рыдал. Видимо, сняли потом и подклеили. Средний план: Метцель с неопознанным помощником запихивают мертвое тело в багажник. Крупный план: улыбающееся лицо Ноаха… – как видно, сюда подклеен кадр из его разговора с Маркусом… Средний план: торчащие из багажника ноги мертвого Рашида… И все – конец ролика.

– Уверяю вас, – многозначительно проговорил диктор, – это еще самые, если можно так выразиться, невинные кадры из материала, который попал в распоряжение редакции. Другие части видео настолько страшны, что просто не подлежат показу на конвенциональном телеканале… А сейчас – другая тема…

– Папа…

Ноах Метцель поднял голову и невидящими глазами уставился на дочь. Он вдруг обнаружил, что сидит на полу.

– Папа, не надо… – размазывая по щекам слезы, говорила Сима. – Не смотри так… Я знаю, что это неправда. Не смотри так, пожалуйста! Ты докажешь им, что ни в чем не виноват. Дядя Гибсон тоже там был, он свидетель, он поможет…

– Да-да… он поможет… – растерянным эхом отозвался Ноах. – Но почему никто не звонит? Почему…

Сима присела напротив.

– Папа, папочка, ну пожалуйста, возьми себя в руки. Дай-ка мне свой мобильный… ну вот, молодец… Конечно! Как тебе могут позвонить, если ты не ставил свой телефон на зарядку?

– Вчера еще не было электричества… – пробормотал он.

– Ну вот! Потому и не звонят… Эй, посмотри на меня! Ты невиновен, а значит, не произошло ничего страшного. Правда обязательно выйдет наружу!

Она обняла отца, и тот, помедлив, зарылся носом в курчавые волосы дочери, черпая в родном запахе силу, уверенность и спокойствие – как опустевший аккумулятор, подключенный к проснувшейся сети питания.

– Сим… – благодарно прошептал он. – Сим-Сим, моя девочка… Какое счастье, что у меня есть ты…

– А у меня – ты…

Десять минут спустя начальник городской полиции Ноах Метцель твердой походкой вышагивал в направлении мэрии. Он смотрел прямо перед собой, принципиально игнорируя взгляды, которые, как ему казалось, были устремлены на него со всех сторон. «Правда обязательно выйдет наружу, – стучало в его голове. – Обязательно. Сим права. Моя умная девочка права. Я докажу им, что это ложь, навет, грязная клевета. Я подам на них в суд, я раздену их до нитки миллионными исками… Правда выйдет наружу. Обязательно. Правда. Выйдет. Наружу».

Когда он вошел в приемную, секретарша испуганно вжалась в спинку кресла.

– Господин капитан… – пролепетала она и тут же перешла на крик. – Что вы здесь делаете?! Мэр занят! Его нету! У него посетитель! Господин капитан, туда нельзя! Господин…

Игнорируя выкрики, Метцель решительно пересек комнату и распахнул дверь кабинета градоначальника. Джонатан Вели действительно был не один: в гостевом кресле, обратившись лицом к собственному портрету, восседал проповедник Маркус Зет.

– Господин капитан?! Что вы здесь делаете?! – словно приняв эстафету от своей сторожевой секретарши, возопил мэр. – Вы уволены! Открыто уголовное дело! Вас что, не известили?!

– Мой резервный телефон разрядился вчера утром, – стараясь оставаться спокойным, отвечал Ноах. – А основной еще раньше. Получается, что у меня не было выбора, кроме как услышать эти новости лично от вас.

– Как вы могли, как вы могли… – простонал Вели. – Вы представляете, что сейчас начнется?

– Послушайте, вы прекрасно знаете, что этот задрипанный телеканал лжет… – начал Метцель, но мэр перебил его, перейдя на визг.

– Задрипанный телеканал?.. Те-ле-ка-нал?.. Вы в своем уме, капитан? Вот, смотрите! – он подбежал к журнальному столику и приподнял увесистую пачку газет. – Вот! «Делия ньюз»! «Гардиан»! «Индепенденс»! «Фигаро»! «Шпигель»! «Нью-Йорк факинг таймс»! CNN! NBC! BBC! FOX!.. Это вы называете «те-ле-ка-нал»? Вы теперь звезда экрана, капитан Метцель! Вы теперь на первых страницах каждой газеты, в заголовках новостей каждого канала! Как вы могли?!

– Что мог?! – прорычал в ответ капитан. – О чем вы вообще?! Вчера утром я был здесь, у вас, и отрапортовал, что выезжаю в Лагрем, потому что там повесили человека. Повторяю: я был у вас до того, как поехал туда! Рашид к тому времени уже больше суток висел на фонаре. И вы, зная это, утверждаете, что я его повесил?!

Мэр забежал за стол и отрицательно повел указательным пальцем из стороны в сторону.

– Э-э нет, капитан Метцель… Вот об этом сразу забудьте! – со сварливой интонацией проговорил он. – Меня в это дело не впутывайте! Вам не удастся утащить за собой на дно еще и меня! Не лгите, капитан! Не было никакого рапорта! Мы вообще не говорили о Лагреме! Любой следователь, судья или журналист может справиться в моем рабочем дневнике… вот… вот… Тема беседы: «Подготовка к введению карантина». И никакого Рашида! Ни-ка-ко-го Ра-ши-да!

– Перед судьей вам придется поклясться на Священном Писании, – напомнил Ноах. – Неужели солжете и там?

– Скажу правду и там! – запальчиво выкрикнул Вели. – И не вам учить меня быть примерным христианином! Лучше сами научитесь отвечать за свои дела! Са-ми!

В кабинете наступила тишина, нарушаемая лишь звуком шумного астматического дыхания перепуганного градоначальника. Отвернувшись от мэра, Метцель подошел к проповеднику, который все еще не проронил ни слова, и стал ждать, когда Маркус Зет оторвет взор от портрета и соблаговолит взглянуть на стоящего перед ним капитана. Это произошло не сразу, но спешить Ноаху было некуда.

– Что вам надо? – недовольно проговорил наконец проповедник.

– Слова Божьего, – с подчеркнутым смирением отвечал Метцель. – Преподобный лично присутствовал на площади, когда мы с Гловером подъехали туда. Присутствовал и все видел своими глазами. Я и представить не могу, что преподобный способен солгать своей пастве.

– Вы не принадлежите к моей пастве.

– Я – нет, но господин Вели – да. Просто расскажите ему, что произошло там, на площади. Не мне – ему.

Маркус Зет едва заметно улыбнулся. В его взгляде не было ни гнева, ни ненависти – одно лишь спокойствие и бесконечная уверенность в себе.

– Остыньте, капитан, – сказал он. – Вы думаете, я стану лгать? Конечно не стану. Но я также не вижу причин защищать белого копа.

Алекс ТАРН

Продолжение