Памяти 11 сентября
По утрам между небоскребами плывет густой аромат кофе. Он стелется над головами и захлестывает уже на лестнице, когда поднимаешься из метро. Кофе варят пакистанцы, этим живут. Их тележки-бойлеры c чаем, кофе и булочками попадаются в эти часы через каждые пятнадцать метров.
Солнце отражается в стеклянных стенах, кругом тесно от черных и серых деловых костюмов и белых рубашек. Черный и серый – это местный стиль. У нью-йоркских женщин ужасный вкус, да и костюмы плохо сидят на их накачанных плечах. Зато холеные, чисто вымытые волосы, ухоженные ногти. На работу они бегут в белых носках и кроссовках, а в офисе у каждой хранится по несколько пар туфель.
Разномастная человеческая река обтекает кофейные тележки, на бегу хватает булочки с горячим кофе и разветвляется, втягиваясь в широкие двери лифтов.
…Моя подруга работала в первой башне, на 86-м этаже. Ее, раненую, вывели двое сослуживцев. Ей до сих пор снятся лица тех пожарников, что шли по лестнице навстречу – вверх. Шли тяжело, красные от жары, в толстых комбинезонах и бахилах, с оборудованием и рацией. Шли спасать людей.
…Мой старший был в школе, через дорогу от башен. Увидели в окно первый самолет во время урока физики. Мобильные телефоны вырубились, дороги перекрыли, мы до вечера не знали, где ребята. A они пешком добирались в Бруклин. Шли полдня. Сын пришел к моей маме, лег. Спросил: «Бабушка, если люди выбрасываются из окон и разбиваются об асфальт, они умирают быстро?»
И тогда впервые в жизни мама рассказала ему про тот последний поезд из Ленинграда. Как ее, ленинградскую девочку с зашитыми в подкладку деньгами, привели на вокзал и отправили в неизвестность, в войну. Рассказала про бомбежку. Как горел состав с детьми, как вылезали в окна и прятались в кустах. Немцы проносились низко-низко и шпарили автоматами по кустам. И она даже видела летчика в шлеме. Ей показалось, что и глаза его увидела. Так и запомнила. Надеюсь, и дети наши запомнят, что есть в мире абсолютное зло.
По радио объявили: нужны теплые носки для спасателей, корм для поисковых собак. Через полчаса – не нужно уже ничего. В один миг нанесли всего: и кофе, и горячей еды, и одежды.
Джулиани сказал: не сидите, не убивайтесь. Вывесите флаг перед домом. Пойдите сдайте кровь. Муж пошел сдал кровь, отстоял очередь.
Пошли покупать флаг – нигде не купить, расхватали. Поехали на Брайтон – уж там-то нет сентиментальных. Приезжаем, ищем – флагов нет и в помине. В одной витрине – грязноватый лист бумаги, размашисто намалевано черным по-русски: «флагав нет» – и три восклицательных знака. Подходит дядька: «Вы флаг ищете? Вон за углом потихоньку c лотка продают». Пошли за угол – там очередь. Купили за $10 маленький долларовый флажок. Повесили перед домом.
В дверь позвонила соседка: у тебя свечи есть? Пошли, мы все стоим на улице со свечами, в память о погибших. Взяла свечку, спустилась. Стоим толпой, бывшие москвичи и пекинцы, итальянцы и латинос, одесситы и кишиневцы. Проходящие машины сигналят.
А потом целый месяц автобусные остановки, станции метро были обклеены фотографиями молодых и хорошо одетых, пропавших в башнях: родственники не хотели верить, просили позвонить, если кого-то из них видели. Мы смотрели, отходили, кусали губы. Америка, любимая.
Нью-Йорк демократичен и неопрятен. Чего здесь только нет, кого здесь только ни встретишь! Сколько звучит языков, какие лица вокруг! Живем и работаем бок о бок со всем миром, каждый день. И поневоле начинаем любить его, огромный и неряшливый, перенаселенный и космополитичный, где крутятся непредставимые миллиарды долларов и бегают крысы в метро.
Свобода, отразившаяся в бешеных контрастах и сумасшедшем ритме жизни. Улыбки. «Как дела?» – от незнакомых людей в лифте. Черных, белых, желтых. «В порядке? Ну, хорошего дня». Друзья разных цветов и наречий. Все говорят по-английски неправильно, пишут – ужасающе, в том числе коренные американцы. И при этом все понимают друг друга. Мы вместе потеряли друзей и соседей. Много здесь уже пережито и много достигнуто. Ну и свобода, конечно, за которую нас так ненавидят.
Helen Brook
