Неполиткорректные лыжи

Я часто бываю в гостях у многодетной пары из местной профессуры; он, Will, американский еврей, преподает философию, а она, Karolina, уроженка Западной Европы, – историю. Каролину в двадцать с большим гаком пересадили на американскую почву, и она на удивление хорошо прижилась.

Каролина и Will гостеприимны, готовят вкусно и по очереди, в гости зовут помногу людей сразу – и своих знакомых, и друзей детей. В доме если не гвалт, то, по крайней мере, и не загробная тишина. Каким образом Каролина и я оказываемся однажды вдвоем в полутемной комнате, даже гадать не буду.

Но – оказываемся. И – продолжу в прошедшем времени – Каролине послышалось, что я сказала… про-из-нес-ла… слово COLORED.

То есть «цветной, а не белокожий». COLORED. Услышав такое мерзкое, возмутительное слово, Kaролина незамедлительно потребовала меня к ответу. Шутка ли…

Тут сделаю небольшое отступление. Бывает, что я не очень чётко выговариваю английские слова. Одна англичанка на кафедре иностранных языков в нашем институте воскликнула после первого урока: “Какой кошмар, у нее просто каша во рту, надо срочно переставлять девочке произношение.” Но шел 1988 год, а за ним и 1989 и 1990, и, в связи с бурными переменами в обществе, в нашем институте уже не знали, чему нас, студентов, учить: на первом курсе еще читали историю партии, а на третьем преподавательница философии, неописуемо феерическаяя дама, уже между делом в середине семестра сообщала нам, что она – ведьма. В такой обстановке до девочкиного ли произношения было кафедре иняз, которой приходилось подстраиваться под изменения, меняя “топики” билетов для вступительных экзаменов? Так что я приехала в Америку с кашей во рту.

И, рассказывая о чем-то Каролине, упомянула, что отец моей соседки – пилот.

Слова «pilot»  и «colored» похожи, особенно в речи носителей русского языка, в котором звук «Д» оглушается, становясь звуком «Т» на конце слов, и без контекста Каролине послышалось, что я произнесла слово “ЦВЕТНОЙ”.

Реакция Каролины была поразительной, ее голос изменился так, что…

Но сначала надо рассказать о том, какие привычки были в этой академической среде. В первый мой визит Каролина вела себя совершенно непринужденно – объявила перед тем, как я вошла в их просторную кухню, что «русские идут», а потом с очень приятным смешком предупредила, что, обращаясь к группе женщин, следует говорить  «you, guys» и избегать словo «girl».

Я не ожидала от уроженки Западной Европы, что она настолько утрированно будет воспринимать права американских расовых меньшинств и играть в политкорректные словесные игры.

… Но тут мне надо сделать отступление и совершить следующий переход во времени и пространстве: из отдельного двухэтажного дома в американской глубинке попасть в самую что ни на есть центрально расположенную квартиру напротив Белорусского воказала в Москве, ну и из 1993-го вернуться в 1976-й…

Когда мне исполнилось 6 лет, к нам пришла приглашенная моей тетей учительница музыки Ольга Васильевна, еще не знавшая, что я необучабельна выше простого запоминания последовательности нот. Ольга Васильевна принесла мне в подарок комплект из двух пластинок “Малыш и Карлсон”. У меня такой комплект уже был, о чем я Ольге Васильевне сразу и сказала.

Услышав и увидев ТАКОЕ, тетка медленно повернула ко мне царственную голову и с высоты 172 сантиметров роста бросила на меня такой взгляд, что я с-рр-а-з-у всё поняла на всю о-став-шу-ю-ся жизнь. Тетка та-ак посмотреть могла… у-у… так посмотреть, что сразу хотелось одного – провалиться сквозь землю.

Тот день рождения я помню лишь как маету ожидания его конца и неизбежной судной минуты – я точно знала, что тетка ещё и выскажется, дабы закрепить педагогические результаты. Так оно и было – как только за последними гостями захлопнулась входная дверь, ледяные нотки теткиного голоса полетели вниз в сторону рояля (она уже не удостоивала меня взглядом), отскочили от черной полированной крышки и оттуда уже посыпались на меня. Стоять под этими нотками, каждая из которых заново пронзала всю мою провинившуюся сущность острым холодком, было тяжким испытанием, но я не в обиде – предподнесенный урок оказался настолько полезным, что я часто с большой благодарностью его вспоминаю.

Теперь я знаю, что главным подарком на тот далекий день рождения и стал этот урок.

…Kaролина в 1993-м говорила не совсем так, как тетка в 1976-м – в голосе Каролины были не уверенно-ледяные, а ломкие тревожно-металлические нотки, словно она не знала, как мне и выговорить за такую провинность. Когда я поняла, что ей просто послышалось, я поспешила объяснить, что сказала слово «пилот», то есть “летчик”, а не “цветной”, то есть “человек второго сорта”.

Голос Каролины НЕ изменился, НЕ помягчел, но мускулы её лица немного расслабились – очевидно, что она позволила себе ослабить бдительность, успешно отразив наиболее опасную угрозу интересам небелого населения США.

Постепенно и речь Каролины вернулась к нейтральному уровню, однако теплой, веселой, звонкой так и не стала.

Тогда я просто жутко испугалась – “чур меня, чур” – и при первой возможности ушла в общую комнату в надежде, что сольюсь с массами, и авось пронесет. Анализировать инцидент было некогда, и его мелкие детали отправились в архив памяти на автопилоте, хотя дело-то началось с пилота живого, не автоматического.

Когда года полтора-два назад я стала вглядываться в эти детали, то заметила, что Каролина не просто не извинилась передо мной – она ничем не выказала осознания, что повода выплескивать на меня переполнившее ее возмущение не было и что гостеприимные хозяйки так с гостями не обращаются. Надо думать, что величина потенциального вреда, который я могла БЫ нанести всему небелому народонаселению страны, если БЫ назвала небелого человека словом ЦВЕТНОЙ, оправдывала любые меры защиты небелого народонаселения от его врагов, включая наказание не провинившимся. А может, она решила, что мне на пользу пойдет профилактика.

Год-два спустя Karolina как-то сказала, что у ее дочки в старших классах школы одноклассницы-негритянки и одноклассницы-белые имеют каждые свой междусобойчик, то есть сегрегируются, а не конгрегируются. Karolina говорила об этом с нотками скорби и какого-то смутного упрека в голосе, будто этот факт чрезвычайно угнетал её лично. Было непонятно, кого упрекала Karolina, обращаясь к группе гостей, так что на всякий случай, памятуя об инциденте с летчиком, я восприняла ее упрек в свой адрес.

Вот как было дело. А теперь посмотрим, от кого же Karolina так ревностно охраняла тех жителей США, которые не могли поставить галочку в том пункте-квадратике, рядом с которым стояло слово, в буквальном переводе на русский означающее “кавказец” – «caucasian»?

Мое детство прошло в разных домах и квартирах – на одну меня маленькую было много родственников – но Москвой и родиной я считала только Беляево. Мы жили в стандартной трехкомнатной квартире на последнем этаже двенадцатиэтажного дома, самого высокого здания на нашем перекрестке, и из окна нашей кухни открывался вид сразу на два больших микрорайона. Я постоянно что-то теряла (и теряю), поэтому меня прозвали Наташей-растеряшей. Наташа сидела высоко и глядела далеко – на новое здание Университета Патриса Лумумбы в Москве, в местном просторечии Лумумбу. Няня баба Тоня называла гастроном возле Лумумбы «У черных»… Там было лучше снабжение, и мы с мамой регулярно ходили “к черным”, хотя были магазины и поближе.

Мы любили ходить быстрым шагом и обычно шли в Лумумбу пешком, налегке, а назад с полными сумками ехали две остановки на автобусе.  По дороге нам встречались: африканцы – чаще, индусы – реже. Зимой и те, и другие, как ни кутались, всё мёрзли. Их лица в ушанках выглядели трогательно-смешными, а со спины их можно было отличить от москвичей по походке – они не прогуливались и даже не шли быстро, но равномерно, как мы с мамой, а вприпрыжку, мелкими перебежками, преодолевали расстояние от пункта А до пункта Б (в метро тепло!), как неизбежное мытарство, к которому привыкнуть так и не могли.

Негров хотелось обогреть и приободрить, и неудивительно – в младших классах на стенах висели ватманы с фотографиями страшно исхудавших негритянских детей (про голодающих индусов нам не рассказывали – см. ниже). Дома бабушка читала мне вслух “Хижину дяди Тома”, а в школе на политинформациях рассказывали про угнетение негров в Америке и ЮАР. Я восприняла всё это как знак того, что негры – самые-самые хорошие люди, добрейшие, невинно страдающие и нуждающиеся в заботе. Зимой я учила негров кататься на лыжах с маленьких горок в лесочке возле их общежитий. Немногие из них отваживались встать на лыжи, поэтому я успевала учить всех желающих. К индусам такого движения души, чтобы пригреть, пожалеть и защитить, не было – наверное, по трем причинам. Во-первых, эстетика – например, моя мама обожала магазин «Ганга», и наша квартира была уставлена цветными тисненными металлическими мисками, вазочками и изящными кувшинами с узким горлом. А уж одежда в мамином шкафу – платья-кофточки-поясочки из Индии, а уж индийские танцы, которые она зачарованно смотрела по телевизору… Во-вторых, Индия была лидером Движения неприсоединения, и к ней был соответствующий решпект, точно выверенный идеологами – и не больше, и не меньше. В третьих, уже появилось увлечение йогой, а с ним и романтизация загадочной страны.

С третьего класса ко мне стал приходить несравненный Евгений Алексеевич учить меня английскому языку. Сказать, что Евгений Алексеевич учитель от Бога, – это ничего не сказать. Поэтому я ничего говорить и не буду, а сразу перейду к Ее Величеству Практике, благоговейное отношение к которой он посеял во мне. Ведь Би–Би-Си слушать – это мало, это пассивное обучение. Нужна была активная практика, и я подумала, что до практики рукой подать – практика ходила по улице Миклухо-Маклая (на которой был Университет Патриса Лумумбы) и ездила в автобусах. А я была девочкой, легко идущей на контакт.

Я стала различать лица, понимать, что в Африке такое же многообразие черт, типов внешности, роста и строения, как и среди нас, и научилась примерно угадывать, кто из какой страны.

Всё это деление на страны я с тех пор забыла, но до сих пор узнаю африканцев в Штатах, потому что они совершенно не похожи на афроамериканцев.

Вот такой диалог, по неизменному сценарию, происходил обычно между мной и африканскими неграми в США.

Я, улыбаясь и зная, что точно не ошибусь и что человеку точно будет приятно: «What country are you from?»

Человек в ответ тоже расплывается в улыбке и отвечает: «Из Ганы», «Из Нигерии», и т.д.

Нигерию я запоминаю, названия других стран пропускаю мимо ушей и перехожу к своему коронному: “А я выросла в Москве рядом с Университетом Патриса Лумумбы!”

Человек улыбается до ушей. И так каждый раз. И все всегда довольны, и ни одного сбоя не было.

Почему я выделяю нигерийцев? Да просто потому, что, когда мне было 14 лет, один нигериец ошарашил меня предложением руки и сердца и готовностью ждать 4 года. Я так смутилась, что перестала с ним общаться.

Теперь я позволю себе небольшой экзерсис.

Вокруг университета Патриса Лумумбы был пустырь и лесочек. Наш микрорайон – ближайший.

Кроме нашего была ещё пара микрорайонов невдалеке.

Из этих микрорайонов, скольких девочек учили английскому репетиторы, которые воспевали практику? Не всех.

Сколько таких общительных и легко идущих на контакт девочек было из тех, что учили  английский и благоговели перед практикой? У скольких из этого явно сужающегося круга девочек были бабушки, награжденные орденом Дружбы Народов и страстно желавшие передать внучкам любовь к Гарриет Бичер-Стоу?

Сколько девочек из нашего подмножества очень любили передавать умения и навыки другим людям?..

В общем, вот именно такая, с совпадением всех параметров, обучающая негров катанию на лыжах на этом пятачке земли в несколько микрорайoнов, я была одна.

И именно такую девочку Kaролина заподозрила в расизме…

Мне остается добавить, что Каролина, как и полагается профессору истории, прекрасная рассказчица, но я не слышала, чтобы она рассказывала про то, как учила негров если не кататься на лыжах, то хоть чему-нибудь полезному, из чего я склонна сделать вывод, что она ничему толковому никакого негра лично никогда не обучила и просто по-дружески парой слов с неграми не перекидывалась. Зато умела театрально скорбеть о том, что в школе дети общаются в своих кругах,  и делать политкорректные замечания гостям …

Наталья ДУБСОН