Моя встреча с любимым писателем

Также, в силу моего характера, даже имея серьезные убеждения, я не часто вступаю в жаркие политические или моральные дискуссии (только если предмет – мой муж или дочки, но это уже другое) и для меня не всегда важно перевести собеседника в свою веру. Я люблю послушать человека, понаблюдать за его манерами и выражением лица и стараюсь проследить за его, отличной от моей, логикой. Для меня нет ничего более упоительного, чем истории и характеры. И все-таки (поэтому и такое долгое вступление), недавнее событие заставило меня высказать свое мнение.

Натан Ингландер, один из моих любимых, сравнительно молодых писателей (ему 42 года), приехал в Сан Франциско на встречу с читателями.

Немного о нем: Ингландер родился в New Island, NY, в ортодоксальной семье. Он учился в Hebrew Academy района Нассау, потом в университете штата Нью- Йорк, а также занимался в престижном Iowa Writers Workshop. Уехав из дому в колледж, он порвал с религией и не вернулся в свой ортодоксальный круг. В середине 90-х переехал в Израиль, где прожил пять лет. Ингландер написал одну повесть («The Ministry of Special Cases» (2007)), поставил пьесу «Двадцать седьмой» и выпустил два сборника рассказов («For the Relief of Unbearable Urges» (1999) и «What We Talk About When We Talk About Anne Frank»). Он удостоен ряда наград за свои работы. Его последняя книга получила  Frank O’Connor International Short Story Award в прошлом году и была финалистом Пулитцеровской премии этого года. Совсем недавно он перевел «Агаду» с комментариями Джонатана Сафран Фойера.

Герои рассказов и повести писателя – евреи. Места – Израиль, Аргентина, Америка, Польша и Россия. Темы – до боли знакомые – Холокост,  израильские войны, сталинские репрессии, иудаизм и уход от него и.т.д. Но рассказы его сложнее тем, мест и героев. Он заставляет задуматься об истории, морали, чаловеческой памяти, задает вопросы: предаст ли тебя в самую важную минуту муж или жена; когда убийство может быть оправдано; что значит договор и когда он перестает иметь смысл; и что означает быть писателем. В точном и ярком языке его и в организации повествования угадывается влияние лучших классических писателей, включая русских и еврейских – Чехова, Набокова, Пастернака и Бабеля, которые входят в программу Iowa Writers Workshop.

Эта встреча была особенной не только для меня, хотя я, как девчонка, влюбляюсь в талантливых писателей, с волнением жду встречи, взахлеб рассказываю всем о моём предмете, и мои эпитеты и глаза выражают полное восхищение. За полгода до этой встречи  весь Район Залива под эгидой организации Jewish Learning Works читал и обсуждал книгу рассказов Ингландера «Что мы имеем в виду, когда мы говорим об Анне Франк» (‘What do we talk about when we talk about Anne Frank’). Целью этого мероприятия было объединить в дискуссии разные еврейские течения и организации и познакомиться с лучшей современной еврейской литературой. Участвовали синагоги, школы, библиотеки, JCCs и частные клубы любителей книг (включая и мою группу). Встреча с автором была кульминацией этого мероприятия.

Она происходила в Сан-Франциско 5 мая, в прохладный весенний день, в зале современного еврейского музея на Mission street. Я стояла в очереди, как всегда наблюдая за публикой. Мягко-улыбчивые американо-еврейские женщины, стройные, «выше среднего» возраста, слегка сутулясь, локтями прижимали книжку Ингландера к талии и терпеливо стояли у входа. Другой тип еврейских женщин – пополнее, в свободных свитерах и длинных юбках, как здесь часто одеваются учительницы младших классов, оживленно переговаривались и громко смеялись в ожидании начала. Было мало молодежи, не знаю почему. Был слышен картавый иврит. Многие мужчины были в ермолках. Были и старики доброжелательного вида  с палочками и вокерами. Такова, в общем, была еврейская публика. Зал был почти полон. И это «почти» даже немного обидело меня. После радостной овации на сцену вышел ведущий, ребе Менахем Кредитор из синагоги Нетивот Шалом из Беркли, и за ним сам писатель  Натан Ингландер. Я задохнулась от радости, толкнула мужа локтем, мол, «вот он! Смотри!» и приготовила вопросы. Впереди меня села высокая женщина, и я, тщетно поискав щелочку между плечами и боками впереди сидящих, вышла из ряда и встала у стены. Пусть со стороны, но я должна была видеть его целиком.

Писатель был живой, крепкий, небольшого роста, с глазами навыкате и пухлыми губами. Ингландер рассказывал о себе, о том, что недавно женился, о том, как  он разбудил свою жену посреди ночи, чтобы показать ей новый рассказ, и как она оказалась права – критик «Нью-Йоркера» посоветовал ему обратить внимание на то же место в рассказе, что и она; о том, что он полтора месяца не был дома, мотаясь по Европе и Америке, встечаясь с читателями; и о своих писательских привычках – очень много кофе. Речь его была нервная, ускоренная, с деталями, иногда было даже трудно разобрать слова (усталость? слишком много любимого кофе?). Но самое интересное произошло тогда, когда ребе заговорил о современных еврейских писателях, к которым уверенно и с уважительным наклоном кудрявой головы в кипе причислил и Ингландера.

«Я не считаю себя еврейским писателем,» – резко ответил тот.

Как при порыве ветра, по залу прошелестел и затих шум.

Лицо ребе выразило замешательство. «Я должен был у тебя спросить что-то?» – дважды растерянно повторил он в тишине. Потом собрался и спросил: «Ты не считаешь себя еврейским писателем?»

Ну зачем мне писать, что ответил мой любимый писатель? Вы и сами знаете, что отвечают в таком случае, верно? – «Просто люди… общечеловеческие… Универсальные… Говорить о себе как о представителе одной группы означает лимитировать свое искусство…»

Моя любовь к нему не угасла. Она, как луч прожектора,  сползла с лица человека, сидевшего на сцене, и сфокусировалась на его книге в моей руке.

…Когда я наблюдаю за кем-то, я хочу понять, не осуждая. Осуждение – это реакция на его поведение или слова, это обо мне, а не о человеке, который стоит передо мной со своим пониманием мира, своей психологией и судьбой. Так вот, я поняла моего любимого писателя. Конечно, еврейский писатель пишет, в основном, на еврейские темы и для евреев. А их (нас) немного. Кто же хочет рассчитывать только на немногочисленную группу читателей? Писатель большого таланта, мечтающий о большом успехе, должен ориентироваться на интернациональную читающую публику. Я также понимаю, как непросто сейчас писателю идентифицировать себя. Что означает быть еврейским писателем сегодня? Он слишком еврейский или недостаточно еврейский, европейского или израильского варианта, и что это означает для разных групп евреев и неевреев? Дискуссии не прекращаются.

Но мне жаль… Я-то пришла услышать и искала в море литературы — современного еврейского писателя. Я была уверена, что я такого нашла. Такого, о котором сказал Сол Белоу,  «эмансипированного еврея (писателя), который отказался отречься от еврейства.»  И мне интересны еврейские темы, общечеловеческие они или просто частно-национальные. Мне, и всей смущенной (возмущенной?), преимущественно еврейской аудитории современного еврейского музея, включая ребе, который с достоинством довел мероприятие до конца.  И потом небольшая очередь из тех же людей покупала книгу Ингландера и протягивала ему открытые страницы для дарственной подписи. Судя по всему, они ему не поверили, или не смогли соединить его рассказы с его выступлением.

Я ждать не стала.

Не могу ничего поделать с этим, но мои мысли идут в привычном направлении, как их направили в детстве мои еврейские бабушки и дедушки. Я вижу, как они сидят полукругом  в старых креслах и на стульях с подушечками передо мной, все в темных костюмах и выцветших платьях. Я вижу, как качаются их седые и лысые с ермолками головы и поджимаются морщинистые губы. «Посмотри на любую главу еврейской истории, – говорят они,  -и ты увидишь этих глупцов, иногда наивных романтиков, но чаще агрессивных и опасных отрицателей всего еврейского. Разве это ново?»

Я соглашаюсь. И жду предсказанного ими же завершения этой истории, когда в конце своих дней известный «общечеловеческий» писатель вернется к евреям, завещает похоронить себя по всем еврейским законам и закажет на камне выбить на иврите: «Еврейский писатель».

Такое случалось уже, и не раз.

Но пока – я беру замечательную книгу Ингландера и читаю ее опять. Каким-то образом его евреи живут в ней еврейской жизнью и решают еврейские проблемы, отделившись от него.

 Евгения Будман