Америка десять лет спустя

    В США нельзя вбить гвоздь без кучи справок и разрешений, поэтому десять лет спустя поверженную пару небоскребов еще ничем не заменили, хотя над бывшим котлованом поднимается, наконец, остов гигантской башни. Поначалу ее нарекли в чисто бушевском духе Башней Свободы, но со временем решили звать «Всемирный торговый центр, дом 1».

Точно так же термин «война с террором», которую объявил Буш после 11 сентября, давно исчез из официального обихода. Новые времена, новые термины.

Новые времена уже разительно напоминают старые. Как показывали опросы в начале сентября 2001 года, лишь 13% американцев считали в тот момент, что их страна должна быть «единственным мировым лидером», то есть единственной сверхдержавой. И лишь меньше трети высказывались за повышение военных расходов.

Несколько дней спустя умонастроение народа резко изменилось. На каждом кусте вырос американский флажок, рейтинг главнокомандующего приближался к 100%, вторжение в Афганистан прошло на «ура», а конгресс дружно проголосовал за войну с Ираком.

Десять лет спустя опросы показывают, что лишь 12% американцев хотели бы видеть свою страну единственной сверхдержавой. То есть даже чуть меньше, чем накануне 11 сентября 2001 года. А пропорция тех, кто выступает за повышение расходов на национальную безопасность, сократилась до 26%.

Историк Найалл Фергюсон считает, что этот разительный поворот может объясняться тремя причинами. Либо войны последнего десятилетия не оправдали шапкозакидательских ожиданий. Правда, безымянная ныне война с террором закончилась американской победой, если рассматривать как победу тот факт, что с 11 сентября в США, вопреки всем ожиданиям, не произошло ни единого серьезного теракта. Но иракская и афганская кампании оказались много труднее, чем все ожидали, и длятся до сих пор.

Либо сыграл свою роль последний финансовый кризис, который тоже оказался много серьезнее, чем ожидали, и длится до сих пор. Либо события 11 сентября просто не возымели долгоиграющего действия на народное сознание. Так или иначе, все вернулось на круги своя.

Теракты не имели и затяжных экономических последствий. Они, конечно, обошлись в конечном итоге во много миллиардов, но американский ВВП составляет в данный момент где-то 15 триллионов долларов. Ожидавшийся после терактов финансовый кризис так и не состоялся и в последующие 7 лет экономика скорее благоухала. Через некоторое время на Уолл-стрит вернулись большие конторы и банки, и южная оконечность Манхэттена продолжила оставаться финансовым центром планеты.

Конечно, теракты не прошли бесследно, особенно для пострадавших. 11 сентября породило гигантский новый аппарат госбезопасности, который, по выкладкам «Вашингтон пост», охватывает 1200 государственных организаций, 1900 компаний и 854 тысячи сотрудников, обладающих секретными допусками.

Но за пределами этого не очень узкого круга новый антитеррористический режим почти не ощущается обывателями, а миллионы американцев, которые сидят на своем хуторе и не отъезжают от него дальше райцентра, не ощущают его вообще. Больше всего ощущают его авиапассажиры, вынужденные проходить проверки, которые многие считают унизительными.

«Пока в аэропорту такая фигня, я в жизни не полечу!» – в сердцах бросил мне на днях техник-смотритель Джефф Кампанелла, у которого, очевидно, нет родных в других городах огромной страны.

  Проверки при входе в федеральные суды, которым я подвергаюсь всю дорогу, приобрели совсем уж аракчеевский характер и теперь включают снятие ремней и часто обуви. Занятно видеть, как в очереди на просветку безропотно разуваются маститые адвокаты, заставляющие трепетать здешних олигархов и госчиновников.

Железнодорожные пассажиры привыкли встречать на обоих нью-йоркских вокзалах полицейские патрули с короткими немецкими автоматами МП-5 и солдат национальной гвардии в полевой форме и с кобурой на бедре. Их уже почти не замечают, хотя на сидящих рядом с ними служебных овчарок взирают с умилением. Американцы помешаны на животных.

В метро объявляют, что полиция может обыскать вашу крупную ручную кладь, но за десять лет это произошло при мне всего один раз.

Висят призывы «если вы что-то увидите, то что-то скажите», то есть сообщите кондуктору об оставленном в вагоне свертке. Но я впервые увидел такие в лондонском метро в конце 70-х. Однажды я видел, как из вагона просто вышвырнули сверток на платформу. Если бы он потом взорвался, я бы об этом знал. Значит, не взорвался.

С другой стороны, в США нет проверок при входе в магазины, как в Израиле. Я не знаю никого, к кому бы пришли из органов. Кроме бандитов и аферистов. Этих я знаю много. Я не слышал, чтобы ФБР наведывалось в библиотеки и изучало формуляры, как позволил ему Буш, которого нещадно за это хулили. Да ФБР могло делать это и раньше, только с судебным ордером.

Считается общим местом, что американское политическое умонастроение колеблется, подобно маятнику. В те месяцы, когда над Манхэттеном стоял запах паленого пластика, Буш был всесилен и мог провести через конгресс все, что угодно. Он мог приказать, чтобы американцы разделись и вышли на флэш-моб. Но зерна протеста зрели и дали всходы уже в 2002 году, когда ряд демократов начали робко перечить хозяину Белого дома.

К выборам 2004 года оппозиция была уже громогласна, иракская война теряла популярность, Международная амнистия называла спецтюрьму в Гуантанамо ГУЛАГом наших дней, а СМИ критиковали допросы третьей степени и выдачу подозреваемых в терроризме в страны, где других допросов не знают. Четыре года спустя американцы выбрали Барака Обаму, чье полное имя включало Хусейна, то есть недавнего военного противника.

Первым шагом нового президента было торжественно обещать, что Гуантанамо прикроют ровно через год. Но воз и ныне там. Подозреваемых в терроризме по-прежнему собираются судить в военных комиссиях, которые дружно клеймила американская интеллигенция. Обама оставил в силе и ряд других нововведений Буша, которые до выборов были крайне спорными, но сейчас протестов уже не вызывают. Американские войска по-прежнему в Ираке, а афганскую кампанию Обама даже интенсифицировал.

Маятник качнулся в другу сторону.

В канун десятой годовщины 11 сентября я не слышал в городе разговоров на эту тему, кроме как среди журналистов. Но мы не считаемся.

Владимир КОЗЛОВСКИЙ