Последняя песня перед потопом

Продолжение. Начало

– Не нахожу, – любезно парировал проповедник. – Верно, помощь невиновному – благое дело и обязанность всякого честного христианина. Но кто сказал, что вы невиновны?

– Я виновен? В чем же?

– В преступлениях рабовладельческой расы колонизаторов. Настало время расплаты, капитан. Возможно, вы лично не совершали данного конкретного преступления, но разве в этом дело? – Маркус величественно повел рукой, указывая на стопку свежих газет. – Вы думаете, эта буря во всем мире всколыхнулась из-за вас? Конечно нет. Лично вы – ничтожная песчинка, не имеющая никакого значения, как, впрочем, и бедняга Рашид Хансон. Но вы – песчинка, символизирующая огромную груду белого песка. Люди возмущены не столько этим конкретным преступлением, сколько веками предшествующих злодеяний. А потому платить придется всем белым без исключения – кому раньше, кому позже. Вам – раньше, только и всего…

– О каких преступлениях вы говорите, преподобный? – не уступал Метцель. – На Делии отродясь не было рабов. Пиратская республика давала равные права всем без исключения. Да и потом белые и черные шахтеры работали вместе, погибали в одном забое и получали одинаковые гроши. Два лучших друга моего отца-шахтера – чернокожие. Мои дети и жена – тоже. Каким боком меня касаются прошлые проблемы гнеров в далекой Америке?

– Почему вы спрашиваете об этом меня, капитан? – хмыкнул Маркус Зет. – Вы полагаете, я это все придумал? Да что там я – вы полагаете, что это все изобрели черные?

– А кто же тогда? – опешил Ноах. – Черные обвиняют белых, разве не так?

– Сейчас уже так, – согласился проповедник. – Но началось с того, что вы сами придумали себе эту вину. Сначала придумали, а потом раздули. Это ведь вы, белые, вбили в головы самым неграмотным и ленивым из черных детей, будто в их неграмотности и лености виноват издохший в позапрошлом веке рабовладелец. Будто сегодня они бедны из-за того, что в незапамятные времена их далекого предка гоняли кнутом на хлопковой плантации. Что отмененное полтора столетия назад рабство дает им какие-то исключительные права – на дармовое жилье, на безнаказанность, на бесплатный сыр. Но бесплатный сыр бывает только в мышеловках. Вы засунули нас в мышеловки, где мы морим себя наркотиками, гибнем в преступности и безотцовщине. Мы стремительно вырождаемся. Во всем Лагреме не сыщешь ни одной полной семьи, потому что матерям-одиночкам положено больше дармовых подачек. Разве это не мышеловка? Ну, что же вы молчите, капитан? Ответьте как христианин христианину: Лагрем не мышеловка?

Ноах Метцель откашлялся.

– Мышеловка, – подтвердил он.

– Ну вот, – развел руками проповедник. – Зачем же тогда утверждать, будто вы не виноваты? Зачем говорить, будто в Америке что-то другое? Думаете, вы чем-то отличаетесь от американского копа, а ваш мэр – от американского мэра? Дэ зэльбэ дрэк, как говорят в Бруклине…

Маркус Зет легко поднялся из кресла, бросил последний взгляд на свой портрет и вышел, не прощаясь.

– Что это значит? – спросил Метцель. – То, что он сказал напоследок? Похоже на «как дал бы в рог…», но не совсем?

– Дэ зэльбэ дрэк, – задумчиво повторил слова проповедника мэр Джонатан Вели, бывший Леви. – На идише это значит «то же самое дерьмо». Господин Маркус Зет – очень образованный человек. Окончил два университета: в Сан-Мануэле и в Оксфорде, плюс постдокторат в Принстоне. Все это – за счет правительства Делии, не считая государственной стипендии…

– Тот самый бесплатный сыр, – усмехнулся Ноах. – Только, сдается мне, на этот раз в мышеловке не он, а мы с вами.

Градоначальник снова отрицательно помахал указательным пальцем – теперь уже без прежнего запала.

– Говорю вам, капитан, не впутывайте меня в свою беду, – сказал он устало. – Нет никакого «мы с вами». Есть вы и есть я – по отдельности, по разные стороны линча. Думаете, я совсем дурак? Думаете, я не слышал его слов? Я не хуже его знаю, что заплатить придется всем белым без исключения. Без исключения значит, что и мне тоже. Вопрос лишь в том, на каком месте окажется тот или иной беляш в очереди на платеж. Кому раньше, а кому позже. Вам не повезло, а я пока на плаву. И постараюсь сделать все, чтобы платить в числе последних. А может, повезет проскочить…

– Проскочить? – переспросил Ноах. – Это как же? Перекраситься?

Джонатан Вели помотал головой:

– Проскочить – это умереть раньше… – он вдруг показал в сторону телевизора, включенного без звука в дальнем углу кабинета. – Смотрите, смотрите: кажется, началось…

Судя по надписям на экране, репортаж шел из Сан-Мануэля, с главной улицы столицы. По проспекту, размахивая металлическими прутами и бейсбольными битами, катилась демонстрация фрикаделей и фрикаделек. Многие несли плакаты – явно типографского изготовления. Преобладали надписи трех типов: «Белых на фонари!», «ЧТЛ» и «ЧУМА».

– Что такое ЧУМА?

– Черт его знает… – пожал плечами Метцель. – ЧТЛ – старый лозунг, означает «Черные Тоже Люди», а вот ЧУМА – определенно что-то новенькое…

Мэр вздохнул и вернулся за свой письменный стол.

– Вот что, капитан, – сказал он, в мгновение ока сменив растерянный вид на внушительно-официальный. – На этом мы с вами распрощаемся – боюсь, что надолго. Как я уже известил вас, вы уволены с должности и из полиции вообще. Открыто уголовное дело. Эти меры, увы, категорически необходимы, чтобы успокоить общественное возмущение. Вопрос вашей действительной вины или невиновности никак с этой необходимостью не связан. Давайте считать, что вам просто не повезло. С одной стороны, в ваших интересах попасть в тюрьму как можно скорее, потому что на вас наверняка уже открыта охота. С другой, в тюрьме много фрикаделей, так что там тоже будет трудновато уцелеть. В общем, мой вам совет: бегите из города и с острова. Лучше – прямо сейчас. Искренне желаю удачи. Прощайте.

Ноах оставил в мэрии фуражку, капитанские погоны, значок и пояс с пустой кобурой. Уволен так уволен – теперь появление на публике в полицейской форме считалось бы нарушением закона. Обычно многолюдный городской центр с его дорогущими бутиками, универмагами, салонами и киосками ультрасовременных гаджетов был отчего-то пуст; разряженные манекены в модных дырявых джинсах и невесомо легких платьицах неподъемной цены сочувственными взглядами провожали разжалованного начальника полиции.

Возле киоска мобильных телефонов Метцель вспомнил, что должен купить новый аппарат: прежний, казенный, придется сдать в самое ближайшее время. И не только телефон – почему-то он лишь в этот момент впервые осознал огромность случившейся с ним перемены. По сути все двадцать лет своей взрослой жизни, если считать с окончания школы, Ноах Метцель провел на государственной службе. Полицейское училище, форма новобранца, сержантские лычки, офицерские курсы… Казенная одежда, казенный автомобиль, казенное оружие, казенный телефон, казенный оклад, казенные лагеря отдыха для детей, казенная жизнь.

Дело даже не в деньгах: на зарплату госслужащего не разгуляешься. Дело в особой уверенности, в чувстве заведомой защищенности, которую дает принадлежность к мощной машине государства, во всеоружии его бюрократических учреждений и властных механизмов, его армейских батальонов, тюрем, школ, больниц, министерств, от лица и во имя которых ты уполномочен действовать и жить. Это как будто опираться на несокрушимую стену… На стену, которая вдруг одним махом отодвинулась от тебя – и не просто отодвинулась, но еще и ощетинилась тысячами ядовитых шипов, словно давая понять отверженному человеку, чтоб и не думал приближаться.

– Мне нужен новый телефон, – сказал он улыбчивому пареньку в киоске.

Паренек отложил книгу.

– Вы пришли в нужное место, поздравляю! У нас как раз большущие скидки. С сохранением номера?

Метцель задумался. В принципе, номер могут тоже отнять…

– Н-не знаю… можно оставить это решение на потом?

– В принципе, да. Можете подойти попозже, когда будете знать точно… – паренек вгляделся в лицо Ноаха. – Вы ведь уже покупали у меня что-то, правда?

– Нет.

Продавец поднял брови и скосил глаза в сторону. Было видно, как он силится вспомнить.

– Странно… Я совершенно точно видел вас совсем недавно. Если не здесь, то по телевизору… – лицо парня вдруг вытянулось, и он непроизвольно отдернул с прилавка руки, как будто боялся обжечься. – Уходите! Я не продам вам ничего! Телефоны кончились! Киоск закрыт!

Отставной капитан молча повернулся и пошел прочь. Похоже, после сегодняшнего телерепортажа его узнают даже без фуражки… Он не сразу определил причину шума, который зародился где-то внизу улицы и теперь нарастал, постепенно распадаясь на составляющие: звон разбиваемых стекол, пронзительные всплески отдельных воплей, слитный фоновый вой и что-то похожее на звук глухих мягких ударов, который обычно сопровождает работу одышливого парового молота. Дойдя до ближайшей афишной тумбы, Метцель остановился и стал ждать.

Вскоре шум приблизился, и Ноах наконец понял, что на него надвигается протестная демонстрация – вроде той, столичной, которую он видел по телевизору в кабинете мэра. Во главе протестующих, громко топоча и размахивая бейсбольными битами, бежала дюжина черных парней, одетых в точности как сын Метцеля Хэмилтон: кепки козырьком вбок, широкие бесформенные штаны и большеразмерные футболки навыпуск с надписью «Белых – на фонари!».

Улица в этой ее части была пешеходной. Из транспорта здесь допускались лишь небольшие фургоны, доставляющие товары в здешние магазины; один из них разгружался в этот момент возле кондитерской. Добежав до машины, парни первым делом взялись за ее шофера – толстого дядьку в белом колпаке, который на свою беду как раз вылез из кузова, держа в вытянутых руках деревянный поддон со сдобой. Биты взметнулись в воздух; толстяк выронил свою ношу, упал, получил еще несколько ударов по спине и на четвереньках пополз в кондитерскую. Булочки мягкими мячиками покатились по тротуару. Оставив в покое шофера, парни переключились на фургон и принялись ритмично раскачивать его, дружно ухая в такт своим усилиям, пока грузовичок, жалобно зазвенев, не опрокинулся на бок. Бейсболисты отметили свой успех победным воплем и двинулись дальше.

Метцель поднял прикатившуюся к его ногам булочку. Сдоба пахла свежестью и прежней жизнью, размеренной и нормальной, – жизнью, где не бьют кондитеров дубьем и не опрокидывают автомобили.

– Эй, гляньте-ка! – один из черных парней, стоя в нескольких шагах от Ноаха, указывал битой прямо на него. – Эй, нигеры, сюда!

Ноах попятился к стене, присел и прикрыл голову руками. Неужели узнали? Хорошо, если не убьют, а только отделают, как кондитера… А может, смерть даже лучше, чем бегать, спасаясь от всего мира… Пусть убивают.

– Ух! – послышалось совсем рядом. – Ух! Взя-а-ли! Ух!

Он осторожно выглянул из-под ладоней. Как выяснилось, громилы заинтересовались вовсе не Ноахом, а афишной тумбой, и теперь пытались раскачать ее. Тумба упорно не поддавалась.

– Эй, ты! – крикнул один из гнеров, адресуясь к скорчившемуся у стены Метцелю. – А ну-ка, подмогни! Слышь, ты, беляш сраный, я к тебе обращаюсь!..

К счастью для Ноаха, именно в этот момент что-то хрустнуло, и тумба с грохотом обрушилась на мостовую. Тем временем подоспела и основная группа протестантов, возвестившая о себе хрустальным звоном разбиваемых витрин. Минуту спустя магазин электроники на другой стороне улицы уже зиял разбитыми окнами, в которые, толкаясь и интенсивно работая локтями, вливалась толпа гнеров и гнеритянок – вернее, по новому словарю – фрикаделей и фрикаделек. Навстречу им, держа под мышкой коробки с телевизорами и стереосистемами, ломились счастливцы, добравшиеся до полок раньше других.

Какой-то здоровенный фрикадель, держа над головой огромный экран, долго пробивал себе дорогу и, уже вывернувшись на тротуар, задел напоследок верхнюю недобитую часть высокой витрины. Стекло рухнуло вниз гигантским гильотинным ножом, развалив надвое толстую фрикадельку и тяжело ранив острыми осколками еще нескольких. Фонтаном брызнула кровь. Толпа ахнула, подалась назад и перекинулась на соседнее окно. Но те, кто был внутри, не имели представления о случившемся и, отоварившись, естественным образом устремлялись в свободный проход. Они выбегали наружу, скользя в лужах крови, наступая на мертвую плоть и перешагивая через умирающих.

Асфальт быстро покрылся липкими кровавыми следами. Впрочем, испорченные кровью футболки, штаны и обувь тут же заменялись на новые, взятые из соседних магазинов. В хвосте пешей демонстрации медленным парадом продвигался гужевой транспорт – лагремские бензиновые автомобили, доверху набитые награбленным добром. Из их салонов и багажников уже вываливались коробки и узлы, но гнеры продолжали тащить все новую и новую добычу, запихивая, увязывая, выбрасывая признанное недостаточно ценным и тут же заполняя освободившееся пространство. Молодая фрикаделька в меховой горжетке с болтающимся ценником яростно спорила со своим партнером о судьбе огромной шубы, которую захапала в одном из попутных бутиков.

– Зачем тебе шуба, дура? – кричал партнер, восседающий за рулем новенького «мерседеса». – Здесь не бывает снега! Принеси лучше еще один телек!

– Заткнись, нигер! – не оставалась в долгу фрикаделька. – Мне надо, понял?! У тебя в тачке уже восемь телевизоров, а шубы ни одной! Сядь на нее, вот тебе и место!

– Ты, сумасшедшая сучка! – орал хозяин «мерседеса». – Ты что, не видишь: я уже упираюсь в потолок, потому что сижу на пачке джинсов и дюжине сумок. На хрена тебе столько «Луи Виттонов», идиотка? Вернемся домой – зарежу на хрен! Не теряй время, слышишь! Пока ты тут разоряешься, все растащат!..

Еще раз обматерив своего возлюбленного, фрикаделька швырнула соболей в кровавую грязь мостовой и устремилась за новыми приобретениями.

Деловую часть демонстрации, то есть «добытчиков» и сопровождавший их транспорт, дополняли вооруженные дубинами и бейсбольными битами парни, которые последовательно и педантично громили то, что нельзя было унести. В кондитерской, куда уполз избитый шофер фургона, не осталось, судя по доносившимся оттуда звукам, ни одного целого прилавка. Такому же разрушению подверглась соседняя аптека – не раньше, однако, чем еврей-провизор выдал погромщикам все, что могло их заинтересовать. Впрочем, это не спасло его от жесточайшего избиения. Насколько Ноах мог видеть со своего места, протестанты опрокинули и подожгли все попавшиеся им по дороге киоски, включая и тот, где ему отказались продать телефон…

Понятно, что при таком уровне занятости до плакатов и транспарантов попросту могло бы и не дойти. Тем не менее они были, причем тоже не самодельные, а типографского изготовления. Как и на столичной демонстрации, здесь преобладали надписи двух типов: «Белых – на фонари!» и «ЧТЛ – Черные Тоже Люди». Как правило, эти плакаты несли совсем другие демонстранты, резко отличающиеся как от «добытчиков», так и от громил с дубинками: белые, хорошо организованные, держащиеся малыми компактными группами молодые люди с плотно прилаженными к спинам рюкзачками. Их лиц нельзя было разглядеть из-за масок с ухмыляющейся физиономией Гая Фокса, но не приходилось сомневаться, что эти молодцы прибыли явно не из Лагрема. Рюкзачки тоже предназначались не для награбленного: оттуда Гаи Фоксы доставали бутылки с горючей смесью. Они-то и поджигали опрокинутые автомобили и киоски, завершая таким образом работу громил.

Скорчившись возле стены и прикрыв ладонями лицо, бывший начальник полиции Хадау бессильно взирал на планомерное разрушение городского центра, дожидаясь, когда протестанты сдвинутся дальше, к следующему универмагу, и появится шанс незамеченным покинуть разгромленное, залитое кровью место.

– Вот же он! – крикнул кто-то. – Смотрите, люди! Вот же он, тот белый коп-убийца! Все из-за него! Хватайте убийцу!..

Ноах поднял голову и понял, что на сей раз смертельная угроза обращена не к невинной афишной тумбе, а непосредственно к нему, виновнику и преступнику. По крайней мере в его виновности и преступности был абсолютно уверен остановившийся напротив улыбчивый продавец телефонов из опрокинутого киоска. Пока еще никто не отреагировал на истошные крики парня, но не приходилось сомневаться, что через минуту-другую здесь непременно соберутся мастера бейсбольного боя. Не теряя более ни секунды, Метцель вскочил и бросился бежать.

Сзади послышались новые крики. Расталкивая нагруженных добычей фрикаделей и фрикаделек, Ноах свернул за угол и помчался по переулку. Преследователи отставали. Ему уже казалось, что открыт путь к спасению, но тут неизвестно откуда взявшийся двухметровый черный верзила встал впереди, широко растопырив руки и загораживая дорогу. Прибавив ходу, Ноах нырнул под левую руку гиганта, одновременно разворачиваясь вокруг своей оси, подобно футбольному раннинг-беку, но трюк не сработал: человек-гора с неожиданным проворством ухватил беглеца за шиворот. Отставной начальник городской полиции рванулся, схлопотал чудовищный удар по голове и потерял сознание.

Лаборатория, которой заведовала Кора Самуэль-Метцель, некогда занималась угольной химией и пользовалась в своей сфере высоким авторитетом. Статьи ее исследователей регулярно появлялись в лучших научных журналах, а индексы цитирования не уступали прославленным учреждениям Британии и Соединенных Штатов. Кора поступила туда молоденькой аспиранткой сразу после окончания Горного колледжа. Наука была ее мечтой, эксперимент – призванием, работа под началом выдающихся профессоров – счастьем. Признанные специалисты в области прикладной химии учили ее бескомпромиссной этике научного опыта; кабинетные теоретики – широте взглядов, технике мышления и умению доверять прозрениям и интуиции.

Катастрофа произошла, когда Кора, блестяще завершив докторат, уже видела себя если не частью этой великой когорты, то хотя бы по дороге туда. Впрочем, поначалу победа ПЗП – Партии зеленой планеты – на общенародных выборах вовсе не казалась несчастьем. Напротив, Кора, как и многие другие образованные и прогрессивные граждане Делии, вполне разделяла стремление зеленых к защите природы, всеобщему равенству и социальной справедливости. Да и кто станет возражать против справедливости? Даже Ноах, регулярно голосовавший за консерваторов, признал, что ПЗП заслуживает шанса порулить.

– Собственно, они и так уже рулят всем и всеми, – сказал он, когда стали известны результаты выборов, выигранных зелеными с минимальным отрывом. – Какая разница, кто сидит в правительстве, если главные решения принимаются зелеными чиновниками и зеленым судом?

В этих словах была большая доля истины: в течение предшествующего десятилетия правительство неизменно формировали консерваторы, но это мало что значило, когда ключевые высоты в чиновной бюрократии, прокуратуре, прессе и культуре прочно контролировались зелеными. Изменить эту ситуацию не представлялось возможным, ибо любая попытка такого рода немедленно блокировалась решениями Верховного суда, где также заседали люди из ПЗП.

Продолжение

Алекс ТАРН