Почему это произошло в Дагестане

Начну издалека.
Как известно всем филологам, именно Дагестан много лет был совершенно уникальным социо-культурным образованием. Не меньше четырех тысячи лет там, на крайне ограниченной площади, проживало больше 30 коренных национальностей, более 110 наций и народностей, с самостоятельными языками и диалектами и культурой.
Именно поэтому филологи ездили туда в бесконечные экспедиции, радуясь и изумляясь тому, как в одном селении, расположенном на разных сторонах ущелья, могли жить народы, языки и традиции которых разошлись пару тысяч лет назад.
Это я все пишу к тому, что уровень толерантности, терпимости и умения жить с другими народами в мире в Дагестане исторически был совершенно невероятный.

И когда я в детстве приезжала туда из Москвы на лето, то меня всегда поражало именно это: полное отсутствие бытовой нетерпимости к другим народам.
Ну, русских не любили – ну, это понятно – никто не любит колонизаторов.
Но даргинцы, аварцы, лакцы, лезгины, таты, табасаранцы и другие народы жили очень мирно и абсолютно бесконфликтно.
Это обеспечивалось как высокой бытовой толерантностью – умением жить в мире с соседями и спокойно относится к различию с ними, так и организацией власти: во всех решающих структурах исторически соблюдалось равное представительство всех народов.
В какой-то статье уже двухтысячных я прочитала, что это называется умным словом «коалиционный клинч».
Не знаю: я в детстве никакого клинча в этом не видела. Я видела только большое и искренне взаимное уважение.
Когда Россия завоевывала Кавказ, Дагестан сумел сохранить внутренний статус- кво.
Это было непросто, и я точно знаю, что это делалось большими трудами и размышлениями.
Моя семья была одной из тех семей, которая учавствовала в процессе бесконечных переговоров с Россией и бесконечных переговоров внутри страны.
После революции Дагестан тоже справлялся. И да, я знаю, сколько сил ушло на то, чтобы традиционный мирный межплеменной уклад не был нарушен.
Мой дед был вторым секретарём ЦК Дагестана, вся моя семья много лет занималась сохранением этого баланса, и я знаю, какая огромная каждодневная работа стояла за этим прочным межнациональным конгломератом.
В детстве видела.

А потом началась первая чеченская.
И одновременно – радикализация ислама на Кавказе.
Сказать, что это была катастрофа, – это не сказать ничего.
Во многих статусных семьях были вырезаны мужские линии (например, в моей: с 94 года по 2000 у меня были похищены или убиты все братья).
Перестали работать адаты (правила, по которым живет община, и которые обеспечивали каждодневную управляемость и сменяемость власти).
Им на смену пришёл радикальный ислам, с присущей ему дремучей дикостью и бессмысленной жестокостью.
Ельцин и его преемник Путин за тридцать лет сломали то, что сохранялось и создавалось веками.
Все эти годы мне было невыносимо больно смотреть на происходящее.
Но большинству было привычно наплевать.
Действительно, какая разница, что там у этих диких на Кавказе происходит?
Но вчера все наконец заметили, что кажется в Дагестане что-то пошло не так.
Причём тоже – не потому что кому-то вдруг стало интересно про Дагестан.
А потому что дешевый и удобный рейс из Израиля в Москву вдруг внезапно оказался не таким дешевым и удобным.

Кто бы мог подумать!
Что чувствую на эту тему я, Кадиева Екатерина Хаджи-Муратовна, правнучка верховного кадия и внучка секретаря ЦК?
Огромную печаль.
Можно ли починить Дагестан? Нет, не думаю.
Можно ли сделать так, чтобы Россия перестала сжирать, ломать и портить все, до чего может дотянуться?
Я не знаю.
Но мне безумно жаль того тёплого нищего уютного Дагестана, которого больше нет. Мне жаль еврейского Дербента моего детства. Жаль мирного Израиля конца 90-х.
Но «удобными» рейсами через Махачкалу я бы на вашем месте не летала».

Екатерина Кадиева

Париж