Мы просто говорим о разных вещах
Issue #773 “Много говорить я не буду, а то опять чего-нибудь скажу”. Виктор Черномырдин 7 января в «Кстати» была опубликована моя статья «Первый ученик», посвященная документальному фильму молодого режиссёра Кевина Макнира. Фильм называется «Сталин подумал о вас», герой этого фильма, политический карикатурист Борис Ефимов, и есть первый ученик, говорю я в своей статье. Он первый […]
Issue #773
“Много говорить я не буду, а то опять чего-нибудь скажу”.
Виктор Черномырдин
7 января в «Кстати» была опубликована моя статья «Первый ученик», посвященная документальному фильму молодого режиссёра Кевина Макнира. Фильм называется «Сталин подумал о вас», герой этого фильма, политический карикатурист Борис Ефимов, и есть первый ученик, говорю я в своей статье. Он первый ученик времени, эпохи, редчайший экземпляр стопроцентно советского существа, у которого понятия об искренности, честности, совести и, уж тем более, гражданской позиции вывернуты наизнанку. Инстинктивно, а затем и целенаправленно хозяева стремились превратить в таких вот роботов все двести миллионов подконтрольных им граждан. Сентенции товарищей Путина и Медведева (процитированные в моей статье) свидетельствуют о том, что означенные и прочие им подобные товарищи до сих пор об этом мечтают. Но мечты мечтами, а действительно выставочных идеальных экземпляров даже методом жесткой сталинской селекции удалось вывести совсем немного. Они редкость. “И даже когда наизусть знаешь то, что они могут сказать, их любопытно послушать. Тем более – на них посмотреть”, – написал я в своей статье, имея в виду, что фильм Макнира даёт нам такую возможность, и уже этим он интересен.
Спустя неделю после появления моей статьи, 14 января, газета напечатала реплику господина Каминского под названием “Первый ли ученик?”
Полемическое название этой реплики, а также её тема заставляют считать, что Влад Каминский полемизирует с моей статьёй. Проблема, однако, в том, что, судя по содержанию реплики, господин Каминский моей статьи вовсе не читал.
“Первый ученик, говорите? /…/ Ой ли! Не один Ефимов славил тирана. Были творцы не в пример более талантливые”, – пишет Каминский. И дальше приводит список тех, кому случилось или пришлось писать о Сталине: Булгаков, Пастернак, Ахматова Мандельштам.
Какое, спросит читатель, это имеет отношение к Ефимову? В фильме, о котором я пишу, и в моей статье речь идёт не о таланте Ефимова-рисовальщика, а о качествах Ефимова-человека. Речь идёт не о том, что он лучше всех (или хуже других) рисовал, а о том, что продал без остатка свой талант (опять же – безразлично, большой или маленький) дьяволу.
В той же самой статье я говорю о Матвее Блантере, которому, исполняя госзаказы руками композитора-ремесленника, удалось сохранить сердце и душу художника.
Да, в разное время и по разным причинам и Ахматова, и Пастернак, и Мандельштам написали о Сталине стихи, а Булгаков пьесу. Но Кевин Макнир снял фильм, а я написал статью о человеке, который всю свою долгую жизнь отдал без остатка подлости и лжи. При чём тут Пастернак? При чём Мандельштам? Или господин Каминский полагает их стопроцентно бессовестными негодяями, которые перещеголяли в своей советскости Бориса Ефимова? Наверное, всё-таки здесь какая-то ошибка.
Наверное, господин Каминский читал какую-то другую статью, в которой было написано, что Борис Ефимов самый талантливый человек из всех, кто восхвалял Сталина. Читал, читал, а потом ему на глаза попалась моя статья, произошла контаминация, два текста слились в один, и тогда он воскликнул: “А Пастернак? А Булгаков? Они талантливее Ефимова”. Заступился, значит, за Булгакова с Пастернаком. Заступился – и хорошо. Я согласен: они талантливее. Они талантливее Бориса Ефимова во всём, кроме одного. Того одного, чему была посвящена моя статья.
Я говорю о лицемерии.
А господин Каминский говорит о другом.
Такое бывает. Ничего страшного. Мы просто говорим о разных вещах.
P. S. По примеру господина Каминского я позволю себе сказать несколько слов в постскриптуме. Моя скромная статья “Первый ученик” вообще-то была посвящена кино. В реплике господина Каминского киноискусству отдан целый абзац, и я не могу оставить этот абзац без внимания.
Вот этот абзац целиком:
“Даже как-то стыдно писать о феномене Лени Рифеншталь, но если бы способный автор разгромил её за воспевание фашизма, мировой кинематограф отбросило бы назад на долгие годы”.
Лени Рифеншталь (1902-2003), актриса, фотограф и режиссёр, автор знаменитых фильмов “Триумф воли” (1935), “Олимпия” (1936-38) и других, внёсших заметный вклад в формирование не только эстетики, но и идеологии немецкого фашизма.
Надо сказать, что не раз и не два “способные авторы” громили, как выразился господин Каминский, Лени Рифеншталь за воспевание фашизма. И никакое киноискуство никто никуда не отбросил этим “назад на долгие годы”.
Во-первых, потому что история не имеет сослагательного наклонения и построения “если бы” в принципе лишены смысла. Во-вторых, Лени Рифеншталь была крупным мастером, но вовсе не гениальным художником, который принёс в мир новую правду. Кинематографические “открытия” Рифеншталь задолго до неё были сделаны Дэвидом Гриффитом, Кулешовым и Эйзенштейном, а само значение Рифеншталь как художника определяется именно поразительным слиянием её вкуса и темперамента с идеологией, ею выражаемой. Подчёркиваю – не воспеваемой, а именно выражаемой. Эстетика психологически и интеллектуально родная Лени Рифеншталь – это и есть эстетика фашизма.
Вот что пишет о Лени Рифеншталь “способный автор” Сюзан Зонтаг в статье “Обворожительный фашизм” (Fascinating Fascism):
“Рифеншталь – единственный крупный художник, полностью ассоциирующийся с нацистской эпохой, и вся ее работа не только в период Третьего рейха, но и спустя тридцать лет после его падения неизменно иллюстрирует догматы фашистской эстетики”. (цитирую по изданию Susan Sontag, Under the Sign of Saturn, Anchor Books, 1991, стр. 90)
И продолжает:
«Как в фашистской, так и в коммунистической политике воля материализуется в театрализованной форме как диалог вождя и “хора”. Любопытно, что при национал-социализме искусство не находится в положении, когда оно должно обслуживать политику – что характерно для диктаторских режимов как правого, так и левого толка, – сама политика впитывает в себя риторику искусства в его поздней романтической фазе. Политика – “высшая и наиболее понятная форма искусства, – сказал Геббельс в 1933 году, – и мы, формирующие сегодня политику Германии, чувствуем себя художниками… задача искусства и художника заключается в придании формы, оформлении, устранении болезненного и обеспечении свободного пространства для здорового” (там же, стр. 92).
По-моему, никто точнее и лучше о Рифеншталь и о фашистском искусстве не написал.