Истинный герой сопротивления

(Страничка советской истории)

1. Давнее приятное знакомство

Да и вообще атмосфера оказалась весьма теплой, дружелюбной. Но вскоре даже на этом фоне бросилось в глаза, что с каким-то особым вниманием и почтением в коллективе относятся к одному из сотрудников, пожилому, скромному и деликатному человеку Максу Григорьевичу Минцу. На мои расспросы местные «аборигены» поведали, с некоторой даже ноткой гордости, что он – ветеран войны с невероятными заслугами: доблестно сражался с немецкими захватчиками в рядах французского Сопротивления и считается там чуть ли не национальным героем.

Ничего себе! Вот с каким настоящим человеком я буднично здороваюсь каждое трудовое утро!

Уточню, что организационно мы с М.Г. принадлежали к одному и тому же подразделению института, но тематика и объекты исследований не совпадали, а почти двойная разница в возрасте и тем более в жизненном опыте исключали контакты по интересам. Так что отношения с коллегой сложились как чисто служебные и, естественно, особенно уважительные с моей стороны.

Если по поводу военной части биографии М.Г. меня слегка просветили, то о необычном эпизоде его институтской поры удалось узнать только теперь. Оказывается, когда после разгрома поддерживаемых Советским Союзом арабских армий в Шестидневной войне в коллективе стали собирать, явно не по собственной инициативе, подписи под некоей антиизраильской прокламацией, М.Г. от участия категорически отказался – чрезвычайно смелый шаг по тем временам. Как повели себя иные «лица еврейской национальности», неизвестно.

В этой связи запомнилась такая – с налетом юмора – история. Как рассказывали, однажды нашего директора пригласили, а вернее вызвали на прием к его высшему начальству – руководителю целой отрасли народного хозяйства. И там состоялась примечательная беседа.

«– Мои кадровики докладывают, что ты, Борис Петрович, развел в институте настоящую синагогу. Как прикажешь это понимать?

– Вы, уважаемый Кондрат Трофимович, оказали мне высокое доверие, поручив возглавить организацию технолого-экономического профиля. Но хочу заверить, что если вы направите меня руководить, например, институтом коневодства, то сотрудники будут носить в основном осетинские, калмыцкие и иные похожие имена». Думаю, это, скорее всего, байка, но кто его знает…

Спустя несколько лет в силу обстоятельств мне пришлось проститься со столицей и осесть в Белоруссии. А вскоре, участвуя в очередной всесоюзной научной конференции (кажется, в Ярославле), я с удовольствием встретился и пообщался там с Максом Григорьевичем. Он интересовался работой и житьем-бытьем на новом месте, я расспрашивал об его успехах, о моих бывших коллегах, просил передать им приветы. Больше контактировать с этим вызывающим симпатию человеком мне никогда не привелось.

Но буквально на днях, через каких-то полвека после описанной приятной встречи, роясь в бездонном интернете, случайно натыкаюсь на материал о беседе в Центральном комитете Коммунистической партии Советского Союза (!) с участием… М.Г. Минца (!). И тут же, мгновенно в памяти всплыли давно, казалось бы, забытые персоны и частного масштаба события, о которых вы только что прочли. С неописуемым интересом погрузился в огромный текст, из которого, к глубочайшему изумлению, вытекает неопровержимый вывод, что мои давние «информаторы» из московского НИИ искренне заблуждались: уважаемый Макс Григорьевич в рядах французских партизан (местное название – маки) … не воевал! Ему судьба приготовила куда более суровые и страшные испытания, суть которых я и постараюсь пересказать читателям «Кстати».

 

2. В плену у Гитлера

Упомянутая беседа в ЦК ВКПБ(б) состоялась еще в ноябре далекого 1945 года в рамках деятельности официальной Комиссии по составлению хроники Великой Отечественной войны. (Использование в интернетовской публикации названия «КПСС» в данном контексте ошибочно, оно появилось только в 1950 году. – В. Л.) В течение нескольких часов М.Г. подробно докладывал о себе, о семье и, главное, своем участии в войне. Его сообщение целиком стенографировалось, машинописный текст занял около сотни страниц. Вот краткие выписки из него с небольшими дополнениями из других источников.

Родился в 1912 году, немного успел поработать, в двадцать лет был призван в Красную армию. Закончил военное училище, а впоследствии – военную академию имени М.В. Фрунзе, причем – на «отлично». И вместе с другими выпускниками в мае 1941 года присутствовал на приеме в Кремле, где выслушал засекреченное тогда выступление И.В. Сталина.

Войну капитан Минц встретил в должности начальника штаба гаубичного артиллерийского полка, дислоцированного в Украине, который с началом боевых действий перебрасывали из одной группировки войск в другую. К осени первого военного года он сражался в составе Брянского фронта, и в ходе оборонительной операции, являвшейся элементом битвы за Москву, бОльшая часть войск, включая полк М. Минца, оказалась в окружении. Централизованное управление было утрачено, и одно из подразделений во главе с М.Г. с тяжелыми потерями стало пробиваться к своим. Пройдя по тылам противника почти 400 км, в ночь на 7 ноября они добрались до небольшой реки Нара, оказавшейся на тот момент границей между советскими и фашистскими войсками. При попытке перебраться на свой берег раненый М.Г. провалился под неокрепший осенний лед и был захвачен солдатами противника. Так началась его трагическая одиссея в качестве военнопленного.

На первом же допросе он сориентировался и назвался Михаилом Минаковым – вспомнил своего соученика, курсанта военного училища (с совпадающими инициалами), поскольку понял, что с настоящей фамилией ему не выжить. Последовали бесконечные лагеря, этапы, тюрьмы, сначала – на захваченных врагом территориях страны, а затем – концентрационные лагеря в северо-западных районах Германии (основной, особенно запомнившийся, – неподалеку от Ганновера). И всюду он подвергался зверским побоям, издевательствам, голодал, долго не заживала рана, переболел сыпным тифом и дизентерией.

Мало того, в каждом новом застенке его подозревали в еврейском происхождении и устраивали унизительные осмотры, а он выдумал и ссылался на некую перенесенную в детстве хирургическую операцию, и с этой мистификацией ему неслыханно везло. (Добавлю: возможно, сыграло роль и то, что он, как сказано в одной из публикаций уже нынешнего времени, по внешнему виду – типичный славянин.)

Несколько раз ему удавалось сбежать из мест заключения (четырежды – на оккупированной территории и дважды – на германской), но всякий раз удача подводила, он попадался, и муки плена возобновлялись, причем с дополнительной для проштрафившихся экзекуцией – десятью ударами плетью с вмонтированными в нее свинцовыми шариками.

Со временем, присмотревшись к обстановке, он вступил в борьбу с врагом доступными средствами, на первых порах – патриотической пропагандой среди советских военнопленных. Когда удалось подобрать единомышленников, М.Г. сформировал и возглавил подпольную группу. Они, в частности, противостояли вербовщикам – предателям, агитировавшим солдат вступать в русскую освободительную армию генерала Власова с использованием профашистской газетки «Заря». Тех заключенных, которых регулярно и массово направляли на немецкие предприятия, настраивали на проведение саботажа. И там они выводили из строя оборудование, ломали станки, под видом брака отправляли в утиль годные изделия. На металлургическом заводе сумели испортить целую плавку металла. Сам М.Г. в качестве чернорабочего попал на танковый завод в городе Брауншвейн и вспоминал потом, что, кроме тяжелой подневольной смены, колонна изможденных узников проходила ежедневно еще по 5 километров туда и обратно. При общении в подобных случаях с пленниками из других лагерей он инициировал зарождение и там подпольной деятельности, а его группа, преобразовавшись в антифашистский комитет, стала координировать в итоге 156 законспирированных ячеек в местах заключения и на предприятиях.

В этом месте стенограммы приводится конкретный пример образования подпольной группы на фабрике по производству боеприпасов, где трудились, в основном, не пленные, а около сотни девушек, насильственно вывезенных немцами из Союза в качестве рабочей силы. И они по подсказкам «М. Минакова» тоже включились в саботажную борьбу, недогружая ящики с готовой продукцией, отправляемой на фронт, и запутывая их маркировку.

Постепенно удалось наладить контакты и с соседними лагерями, где содержались европейские пленные: французы, югославы, бельгийцы. Там царил менее строгий режим, поскольку эти страны пользовались покровительством Международной организации Красного Креста, и их граждане могли получать посылки. Действующие там подпольщики наладили дело так, что им в посылках, кроме продовольствия, переслали постепенно наборы деталей, из которых умельцы сумели собрать радиоприемник и стеклограф – примитивный принтер. Кроме того, через врачей названных стран, имеющих право посещать лагерные лазареты, удалось установить заочную связь с деятелями французского сопротивления. (Что, видимо, и послужило впоследствии основанием для молвы об участии Марка Григорьевича в этом освободительном движении. В.Л.).

Теперь у команды Минца появилась возможность размножать пропагандистские материалы с учетом свежих новостей из радиопередач и перевода на русский язык листовок, сбрасываемых английскими летчиками. Приступили к персональному учету лагерников по их воинским специальностям, имея в виду организовать их участие в боях в немецком тылу, когда приблизятся советские освободители или союзники. Удалось даже создать тайник с оружием. Бывали случаи, когда приходилось радикальным образом избавляться от провокаторов в рядах пленных.

Для усиления координации подрывной работы в 1943 году оформился Интернациональный подпольный антифашистский комитет нескольких лагерей, и М. Минц вошел в его руководящий орган как представитель советских военнопленных данного региона.

В январе следующего года М.Г. с напарником, сербом по происхождению, совершили тщательно, как казалось, подготовленный побег. Предполагалось добраться до Югославии, наладить контакт и передать представителям армии под командованием И. Тито тайно собранные важные сведения о немецких оборонных предприятиях. Согласно легенде, они, граждане Сербии, разыскивают своих пропавших в ходе войны братьев. (Использовались имена и биографии реальных персонажей). С изготовленными французскими сотоварищами документами беглецы благополучно проехали поездами через несколько немецких городов, и только на предпоследней станции их задержали: у них в удостоверениях обнаружили адреса с несуществующими в соответствующем населенном пункте улицами.

Начался новый этап плена: штрафные лагеря с еще более жестокими порядками, тюрьма в ставшем впоследствии известным Нюрнберге, пытки при допросах. Тут «М. Минакову» стало известно, что он приговорен к смертной казни, но исполнение временно отложено, пока немцы не выявят тех, кто так профессионально подделал документы.

(Позднее, уже вне рамок заседания в ЦК КПСС, М. Минц свидетельствовал, что упомянутые выше экзекуции с ударами плетью – это детская забава по сравнению с испытаниями, доставшимися ему из-за последнего неудавшегося побега и последовавшего провала подпольной организации с арестом ее лидеров.) Спасли Марка Григорьевича и его сокамерников американские солдаты, освободившие место заключения.

Завершается стенограмма рассказом М.Г. о том, что после окончания войны его лагерь, как и несколько соседних, попали в английскую зону оккупации, и он, прекрасно знавший по трагическому опыту тамошние порядки и многих узников лично, а также слегка владевший английским, был привлечен к разбору лагерных бумаг в комиссии по депортации военнопленных на родину. Затем с группой недавних подпольщиков он участвовал в подготовке отчета о деятельности интернационального антифашистского комитета, а вскоре их перевели в советскую зону оккупации, где он прошел через двойную серьезную проверку, сперва – органов СМЕРШ, затем – Наркомата внутренних дел (НКВД). Только после этого он получил наконец разрешение на выезд в Москву и вернулся домой в октябре победного года.

Так завершился сверхособый период его жизни. И тут – самое время добавить, что о его пленении и годах хождения по мукам ничего не знали не только члены семьи, но и государственные инстанции. На неоднократные запросы родителей Управление кадров командования артиллерией Красной армии в августе 1943 года все же ответило, что М.Г. Минц числится пропавшим без вести.

***

Cудя по стенограмме, высказывания Макса Григорьевича носили исключительно деловой характер: он оперировал конкретными фактами, называл реальные населенные пункты, где происходили упоминаемые им события, приводил имена их участников. Говорил сухо, эмоций не проявлял, да в той обстановке они показались бы неуместными. Зато в иных условиях он откровенно признавал: «Боль, причиненная гитлеровским пленом, так велика, что для меня навсегда померкли радость жизни и сияние солнца… Невозможно назвать жизнью то бесконечное напряжение всех сил далеко за пределами моих возможностей, в котором я находился более трех лет».

Тем не менее надо было жить дальше, и М.Г. нашел в себе силы вернуться к прежней деятельности, связанной с прокладкой трубопроводов. Стала налаживаться личная жизнь, он вторично женился (довоенная жена его не дождалась), родился сын. И тут вдруг…

 

3. В плену у Сталина

В последний день июля 1947 года М.Г. Минц по вызову руководства вернулся со стройки газопровода Москва – Омск и прямо на Ярославском вокзале столицы совершенно неожиданно был задержан сотрудниками органов госбезопасности, препровожден домой и там официально арестован по обвинению в сотрудничестве с немцами в годы войны. Непосредственной связи этой драмы с выступлением его в ЦК партии в доступных мне источниках выявить не удалось, но сохранился документ, согласно которому при аресте в квартире были изъяты (цитирую): «1. Список участников антифашистской организации военнопленных Советского Союза в Германии – на 4 листах. 2. Объяснительная записка М.Г. Минца (Михаила Минакова) о деятельности антифашистской организации в Германии – на 6 листах. 3. Запись Минца о выступлении тов. Сталина на приеме выпускников военных академий в 1941 году – на 10 листах». Так что ОНИ доподлинно узнали прошлое этого гражданина.

В ходе следствия, длившегося целый год, он близко познакомился с советскими тюрьмами: главной, на Лубянке, Лефортовской и c особо режимной Сухановской – в Подмосковье, в которых дважды проводил длительные голодовки.

Позднее, уже пребывая в местах заключения, на этот раз – сталинских, М.Г. поделился с одним из товарищей по несчастью интересной подробностью. После обвинений в предательстве он попросил следователя обратиться за показаниями о его поведении в плену к одному из соратников по подпольной борьбе, а ныне – секретарю Бельгийской компартии по имени Гарри Корниль. И услыхал в ответ: «Он тоже предатель, и мы до него еще доберемся».

Постановлением Особого совещания при указанном министерстве обвиняемого приговорили к лишению свободы на 15 лет (необъяснимо сурово – в большинстве случаев по этой статье давали 10 лет). Не могу далее удержаться от цитирования (с незначительными сокращениями) еще одного документа, напоминающего эпизод из детективного романа или кинобоевика. Но это – реальное послание, тайком «отправленное» М.Г. через щель в двери вагона по пути в исправительно-трудовой лагерь возле Норильска – города, расположенного на 300 км севернее Северного полярного круга. «Мои дорогие… Я пишу письмо в четвертый раз в надежде, что его кто-нибудь поднимет и опустит в ящик. Этот год был одним из самых тяжелых в жизни моей, особенно в моральном отношении. Я никогда не думал, что меня могут арестовать… Левочка, знай, что твой отец никакого преступления не совершал и совесть его чиста… Мама, живи надеждой, что ты еще меня увидишь! Будьте здоровы. Привет всем родным и близким. Ваш сын, муж, отец и брат. 18 июля 1948 года».

Значит, листок этот кто-то все-таки подобрал и благородно переслал по назначению. Оно сохранилось в домашнем архиве и воспроизведено в печати. А у М.Г. потянулись долгие годы тяжелого труда за колючей проволокой, жестоких морозов и ветров, знакомых ему недоедания и болезней. Все они были похожи один на другой своей тяжкой монотонностью, пока не наступил 53-й, отмеченный смертью диктатора, арестом Л. Берии и, главное, восстанием сидельцев его лагеря. Оно стало самым массовым выступлением заключенных (более 16 тысяч) и самым продолжительным (72 дня) в истории ГУЛАГа. А еще эту акцию называют «Норильской голгофой», поскольку при ее подавлении погибли сотни людей: только «захороненных безымянно» набралось 150 человек и более двухсот получили ранения.

Макс Григорьевич постоянно находился среди активных участников восстания. Отмечают его роль в составлении и предъявлении требований «мятежников» членам военно-чекистской комиссии, примчавшейся из центра. В перечне этих требований: пересмотреть дела политзаключенных (составлявших подавляющее большинство среди всех категорий); отпустить инвалидов и иностранных граждан; сократить продолжительность 10–12-часового рабочего дня до 7–8 часов; гарантировать безопасность представителям лагерников, ведущих переговоры с властями, и другие пункты.

Но более памятной и значимой, чем восстание летом 53 года, для М.Г. лично стала, видимо, иная дата. Справка, выданная Внутренней тюрьмой КГБ СССР 26 августа 1955 года, свидетельствует, что с этого числа «Минц – Минаков от дальнейшего отбытия срока наказания освобожден как страдающий неизлечимым недугом». (Сказались все-таки нечеловеческие испытания, свалившиеся на него за 3.5 года гитлеровской неволи и более щедрой сталинской, растянувшейся на 8 лет и один месяц).

***

В качестве эпилога к изложенной драматической истории остается добавить, что, вернувшись домой, Макс Григорьевич подтвердил присущие ему мужество и стойкость и сумел закончить институт, заняться научной деятельностью, подготовить и успешно защитить кандидатскую диссертацию и стать автором множества статей. Да еще нашел время для написания воспоминаний, увидевших, правда, свет спустя десятилетия. Проявил он и общественную активность в качестве члена секции борцов сопротивления фашизму при Советском комитете ветеранов войны

К сожалению, к проблемам со здоровьем, как отмечают, добавилась и серьезная бытовая неустроенность. Недаром даже ветеранский комитет счел необходимым обратиться к московским властям с ходатайством «об улучшении жилищных условий тов. Минцу, который с семьей из трех человек проживает на площади 7 квадратных метров». Кстати, письмо это, датированное 14 октября 1963 года, подписал председатель Комитета А. Маресьев – всем нам с послевоенного детства известный как летчик Алексей Мересьев из «Повести о настоящем человеке.» (О результатах просьбы узнать, увы, не удалось).

Деятельность М. Минца военной поры нашла отражение в нескольких публикациях, где его справедливо признают «человеком – легендой, совершившим подвиг».

В многотомном труде «Вторая мировая война (материалы всесоюзной научной конференции)» читаем: «М.Г. Минц – Минаков и его товарищи в исключительно тяжелых условиях лагерного заключения успешно сплачивали военнопленных на патриотическую борьбу в глубоком тылу врага».

К сожалению, Макс Григорьевич, ушедший из жизни в 1984 году, не успел ознакомиться с посвященным персонально ему сборником «В плену у Гитлера и Сталина. Книга памяти М. Минца», вышедшей в Иерусалиме спустя много лет после этой печальной даты. (Название сборника, как эстафета памяти, использовано в данной статье). А завершить ее стоит обобщающей оценкой его заслуг в одном из изданий: «Редко кому довелось вести героическую борьбу с двумя самыми страшными диктаторами нашего времени и выйти из этой борьбы победителем, пройдя тяжкие испытания с достоинством и честью».

С этими словами не поспоришь.

 Владимир ЛЕРНЕР

Санта-Клара