Есть город, который я вижу во сне

А обстоятельства, при которых я уже вполне осознанно услышал первое по-настоящему впечатлившее меня стихотворение о моем родном городе, помню до сих пор, как и сами стихи. Мы жили тогда в Свердловске. Наш класс повели на концерт. Там мальчик, который был старше меня всего на два-три года, читал с большой сцены стихи Симонова: «Был у майора Деева Ленька, любимый сын; без матери при казарме, рос мальчишка один…», звонко и задорно повторяя рефрен: «…ничто нас в жизни не может вышибить из седла – такая уж поговорка у майора была». Зал, в котором были в основном наши ровесники, дружно аплодировал. Потом юный чтец помолчал и негромко, как бы доверительно рассказывая, начал:

 

Я не помню, сутки или десять

Мы не спим, теряя счет ночам.

Вы в похожей на Мадрид Одессе

Пожелайте счастья москвичам.

 

Неожиданно услышав со сцены имя моего родного города, я опешил, ведь только что всем было так весело, а тут… А мальчик продолжал говорить:

 

Днем, по капле нацедив во фляжки,

Сотый раз переходя в штыки,

Разодрав кровавые тельняшки,

Молча умирают моряки.

 

Мы сегодня выпили, как дома,

Коньяку московский мой запас;

Здесь ребята с вами незнакомы,

Но с охотой выпили за вас.

 

Выпили за свадьбы золотые,

Может, еще будут чудеса…

Выпили за ваши голубые,

Дай мне бог увидеть их, глаза.

 

Помню, что они у вас другие,

Но ведь у солдат во все века,

Что глаза у женщин — голубые,

Принято считать издалека.

 

Мы вас просим, я и остальные —

Лучше, чем напрасная слеза, —

Выпейте вы тоже за стальные

Наши смерть видавшие глаза.

 

Может быть, они у нас другие,

Но ведь у невест во все века,

Что глаза у всех солдат — стальные,

Принято считать издалека.

 

Мы не все вернемся, так и знайте,

Но ребята просят: в черный час

Заодно со мной их вспоминайте,

Даром, что ли, пьют они за вас!

 

Тогда я, одиннадцатилетний мальчишка, впервые услышал стихи о моем родном городе, о котором мне на далеком от него Урале так много рассказывали родители. А повзрослев и влюбившись на всю жизнь в Пушкина, я прочитал в «Евгении Онегине»:

 

Я жил тогда в Одессе пыльной…

Там долго ясны небеса,

Там хлопотливо торг обильный

Свои подъемлет паруса;

Там все Европой дышит, веет,

Все блещет югом и пестреет

Разнообразностью живой.

Язык Италии златой

Звучит по улице веселой,

Где ходит гордый славянин,

Француз, испанец, армянин,

И грек, и молдаван тяжелый,

И сын египетской земли,

Корсар в отставке, Морали.

 

Одессу звучными стихами

Наш друг Туманский описал,

Но он пристрастными глазами

В то время на нее взирал.

Приехав, он прямым поэтом

Пошел бродить с своим лорнетом

Один над морем – и потом

Очаровательным пером

Сады одесские прославил.

 

Действительно, намного позже найденные мною первые опубликованные стихи об Одессе были написаны за несколько лет до пушкинских строк Василием Ивановичем Туманским, чиновником канцелярии Воронцова:

 

В стране, прославленной молвою бранных дней,

Где долго небеса отрада для очей,

Где тополи шумят, синеют грозны воды, –

Сын хлада изумлен сиянием природы.

Под легкой сению вечерних облаков

Здесь упоительно дыхание садов.

Здесь ночи теплые луной и негой полны,

На злачные брега, на сребряные волны

Сзывают юношей веселые рои…

И с пеной по морю расходятся ладьи.

Здесь – тихой осени надежда и услада –

Холмы увенчаны кистями винограда…

 

В XIX веке о нашем городе с восхищением писали Семен Раич, один из самых популярных поэтов своего времени Владимир Бенедиктов, в начале XX века Одессе и морю посвятил прекрасные стихи Иван Бунин:

 

Золотой невод

Волна ушла. Блестят, как золотые,

На солнце валуны.

Волна идет – как из стекла литые,

Идут бугры волны.

 

По ним скользит, колышется медуза,

Живой морской цветок…

Но вот волна изнемогла от груза

И пала на песок.

 

Зеркальной зыбью блещет и дробится,

А солнце под водой

По валунам скользит и шевелится,

Как невод золотой.

 

Одессит Юрий Олеша, которого большинство помнит по «Трем толстякам», еще в 1917 г. так признавался в любви к родному городу:

 

Бульвар

На небе догорели янтари

И вечер лег на синие панели.

От сумерек, от гаснущей зари

Здесь все тона изящной акварели…

 

Как все красиво… Над листвой вдали

Театр в огнях на небе бледно-алом.

Музей весь синий. Сумерки прошли

Между колонн и реют над порталом…

 

Направо Дума. Целый ряд колонн

И цветники у безголосой пушки.

А дальше море, бледный небосклон

И в вышине окаменелый Пушкин…

 

Над морем умолкающий бульвар

Уходит вдаль зеленою дорогой.

А сбоку здания и серый тротуар,

И все вокруг недостижимо-строго.

Здесь тишина. И лестница в листве

Спускается к вечернему покою…

И строго все: и звезды в синеве,

И черный Дюк с простертою рукою.

 

Один из самых ярких одесских поэтов 20-х годов Эдуард Багрицкий был влюблен в свой родной город, родное море:

 

По рыбам, по звездам проносит шаланду:

Три грека в Одессу везут контрабанду.

На правом борту, что над пропастью вырос:

Янаки, Ставраки, Папа Сатырос.

А ветер как гикнет, как мимо просвищет,

Как двинет барашком под звонкое днище,

Чтоб гвозди звенели, чтоб мачта гудела:

«Доброе дело! Хорошее дело!»…

 

Вот так бы и мне в налетающей тьме

Усы раздувать, развалясь на корме,

Да видеть звезду над бугшпритом склоненным,

Да голос ломать черноморским жаргоном…

Да ветер почуять, скользящий по жилам,

Вослед парусам, что летят по светилам…

 

Так бей же по жилам, кидайся в края,

Бездомная молодость, ярость моя!

Чтоб звездами сыпалась кровь человечья,

Чтоб выстрелом рваться вселенной навстречу,

 

Чтоб волн запевал оголтелый народ,

Чтоб злобная песня коверкала рот –

И петь, задыхаясь, на страшном просторе:

«Ай, Черное море, хорошее море…»

 

Но нам, наверное, все же ближе стихи, написанные в наше время. С военным стихотворением Симонова, с которого я начал этот очерк, перекликаются прекрасные стихи, написанные во время героической обороны Одессы Михаилом Зенкевичем, который был тогда вдали от нее:

 

Ночь такая, как будто на лодке

Золотистым сияньем весла

Одесситка, южанка в пилотке,

К Ланжерону меня довезла.

И встает ураганной завесой,

Чтоб насильник его не прорвал,

Над красавицей южной – Одессой

Заградительный огненный вал.

И я чувствую с Черного моря

Через тысячеверстный размах

Долетевшую терпкую горечь

Поцелуя ее на устах.

И ревную ее, и зову я,

И упрек понимаю ясней:

Почему я в ночь грозовую

Не с красавицей южной, не с ней?

 

В 1942 г. в холодном и голодном блокадном Ленинграде одесситка Вера Инбер написала:

 

Овеянная черноморским ветром,

Оправленная в пенистый прибой,

Две тысячи… нет, больше километров,

Одесса, разделяют нас с тобой.

Степная воля и морская сила,

Простор, влекущий в дальние края, –

Таким тебя мне память сохранила,

Чудесный город, родина моя.

Сейчас, под небом севера угрюмым,

Твои я вижу южные черты:

Твой ясный кругозор, твой светлый юмор,

Твой горизонт высокой красоты.

Ты слышишь ли меня? Из Ленинграда

Я шлю тебе дочерний свой привет.

Вокруг тебя пальба и канонада,

И так же, как и здесь, погашен свет,

И так же, как и здесь, горит отвага.

Которую ничем не погасить,

И так же, как и здесь, под алым стягом

Одессу защищает одессит.

Вот точно так же, распахнувши ворот,

Вдыхая ветер моря, не реки,

С фашистами за свой родимый город

Одесские дерутся моряки.

Вот точно так в Одессе напряженной,

Вливая бодрость в мужа и отца,

Сильны душою матери и жены,

Мужской закалки женские сердца.

На этих женщин, с воинами рядом,

Глядит страна, дыханье затая.

Привет тебе! Привет от Ленинграда,

Чудесный город, родина моя!

 

После окончания войны Одесса залечивает раны, оживает, хорошеет. Влюбленный в свой город замечательный поэт Иван Рядченко родился в 1924 г. в Одессе, и не где-нибудь, а на Приморском бульваре. Войну закончил в 21 год начальником штаба батальона. Только настоящий одессит мог написать:

 

Я вижу: посреди земного шара

есть силуэт Приморского бульвара.

Там бегают одесские прелестницы

и ежедневно бронзовеет Дюк –

начальник самой знаменитой лестницы,

свидетель всех свиданий и разлук.

Там столько солнца каждому отпущено,

что ни в какой карман не уложить.

И? хоть на север смотрят очи Пушкина,

он на бульваре остается жить.

Когда ж, Одессу за морем прославивши,

шагает по ступеням капитан,

они звучат волшебно, словно клавиши,–

и улицы впадают в океан!

 

На причале у морского вокзала установлена статуя молодой жены моряка (морячки, как говорили в Одессе), провожающей с ребенком на руках своего мужа в долгий рейс. Рядом с ней – бронзовая доска со стихами Ивана Рядченко:

 

Той, что в нелегкий час печали,

когда уходят корабли,

вся остается на причале

у соблазнительной земли.

Свистящий ветер треплет снасти,

ложатся росстани на курс.

Ну, что же: ИСТИННОЕ СЧАСТЬЕ

всегда чуть солоно на вкус.

Поэт-лирик Владимир Домрин родился в Маяках (а это практически Одесса) и тоже, конечно, был влюблен в нее:

 

Море лижет маяк, чайки спят за чертой волнореза,

Здесь волне не достать, здесь покойно лежат якоря.

Чередой огоньков убегает к созвездьям Одесса.

И веселые краски уже собирает заря.

 

Как фигурки влюбленных, белеет в ночи колоннада –

Одиноким нельзя! Одинокий ты будешь мешать!

Здесь застенчивый воздух светлеет от каждого взгляда.

Все печали умрут, если воздухом тем подышать.

 

Тишина как признанье! Но вдруг баритоном железным

Басовитый гудок над причалами порта споет,

И покажется порт нестареющим дедом Одессы,

Что влюбленную внучку домой с колоннады зовет.

 

***

 

На улице Пушкинской осень…

И ветер, почтарь-сорванец,

по всем подворотням разносит

платановых листьев багрец.

Когда-то под музыку эту –

шуршанье листвы на ветру –

опальному снился поэту

Михайловский парк поутру.

И песня будила поэта,

вела сквозь ночной листопад…

Как слитки прошедшего лета,

на Пушкинской листья лежат.

Их шорох прохожих тревожит,

и хочется тише идти.

И бронзовый Пушкин не может

от осени глаз отвести.

Поэт Ирина Ратушинская прожила нелегкую жизнь. Она родилась в 1954 г. в Одессе, окончила Одесский университет. Член Международного ПЕН-клуба. В 1982 г. за свободолюбивые высказывания была приговорена к семи годам лишения свободы в колонии строгого режима по статье «антисоветская агитация». По просьбам Маргарет Тэтчер, Франсуа Миттерана, Артура Миллера, Василия Аксенова через четыре года была досрочно освобождена. Вот одно из ее стихотворений о счастливой одесской юности, написанное в киевской тюрьме КГБ:

 

В идиотской курточке – бывшем детском пальто,

С головою, полной рифмованной ерунды,

Я была в Одессе счастлива как никто –

Без полцарства, лошади и узды!

Я была в Одессе – кузнечиком на руке:

Ни присяг, ни слез и не мерить пудами соль!

Улетай, возвращайся – снимут любую боль

Пыльный донник, синь да мидии в котелке.

Мои улицы мною стерты до дыр,

мои лестницы слизаны бегом во весь опор,

Мои скалы блещут спинами из воды,

и снесен с Соборной площади мой собор.

А когда я устану, но встанет собор, как был –

Я возьму билет обратно, в один конец:

В переулки, в теплый вечер, в память и пыль!

И моя цыганка мне продаст леденец.

 

Юрий Михайлик вырос в Одессе, окончил филфак нашего университета. Он настоящий поэт со своим стилем, тематикой, настроением:

 

А сотворение чудес – совсем простое дело.

Беду руками разведу, улыбкой исцелю.

Вот видишь – солнышко взошло, вот видишь –

потеплело,

Не говоря уже о том, что я тебя люблю.

 

Вот на лету в морском порту сшибаются буксиры,

Носами тычутся в борта большому кораблю.

И столько неба в вышине, и столько моря в мире,

Не говоря уже о том, что я тебя люблю.

 

Да только этих тополей с весеннею листвою

Уже хватило б нам с тобой, чтоб выжить, не скорбя.

Одной травы и синевы – на десять бед с лихвою!

Не говоря уже о том, что я люблю тебя.

 

Пока над нами облака проходят островами,

Пока их красит в темный цвет багровая заря,

Еще для счастья на земле немало оснований,

Не говоря уже о том… нет-нет, не говоря.

***

Мимо грядок, оградок, ларьков, пионерлагерей,

мимо редких дверей в нескончаемом дачном заборе,

мимо пыльных акаций на каменных плитах – скорей! –

и откроется море.

 

Чаша Черного моря под куполом светлых небес –

голубое, зеленое, серое, сизо-стальное.

Что ты помнил о счастье, пока тебя не было здесь?

Что ты знал о просторе, о воле, о медленном зное?

 

Понт Эвксинский, таласса, кипенье и пенье веков,

колотящихся в берег, как память его и забвенье,

и гряда горизонта под дальней грядой облаков

долгожданней любви и внезапней ее, и мгновенней.

 

Что ты помнил о счастье? Но горькая эта вода

будет в берег стучать и стучать до урочного часа,

чтоб откликнулось сердце и ты воротился сюда.

И откроется море – дыханье, сиянье, таласса.

 

Инна Богачинская основную часть жизни прожила в Одессе, окончила музучилище, университет, журналист, эссеист, поэт. Ее стихи высоко ценил Андрей Вознесенский – видимо, потому что они созвучны его видению мира; он назвал ее ИННАпланетянкой. Издала пять сборников стихов, подготовлен к печати шестой. Живет в Америке, продолжает любить Одессу. Авторитетная энциклопедия «Британника» назвала ее наиболее состоявшимся поэтом русского зарубежья.

Молитва об одесситах

Этот город растил меня на побережьях крутых.

Погружал в светотень филармонии и подворотен.

Тасовал мизансцены. Верстал послужные листы,

Проникая в мой мир, что хронически наоборотен.

Этот город меня обучал ремеслу маяков,

Освещающих путь в непогоду, в разлуку, в затменье,

Когда проблеск надежды скитается так далеко,

Что не верится в то, что однажды блеснут перемены.

Этот город хранил меня в пик поражений и травль.

Врачевал от укусов, предательств, любви и прощаний.

Посвящал в тайники сердцебиенья. В законы двора.

Выносил, как волну после шторма, на берег песчаный.

Город скорбно меня провожал за далекий рубеж.

Полыхали зрачки. Кровоточили толки кривые.

Но через десятилетья позволил вернуться к себе.

Под тепло своих крыш и на солнечные мостовые.

Я кружу по бульвару. Ныряю в протоки аллей.

Прогнозирую встречи. Читаю любимые лица,

Что представились незаменимей, мудрей и милей.

Я пред ними в долгу. И за них не устану молиться.

Я прошу тебя, Господи, денно и нощно:

Облегчи их подчас непосильную ношу.

Дай тепла им зимой. Дай без засухи лета.

Озари их надеждой, что песня не спета!

Пусть хватает им юмора, хлеба, зарплаты

И пускай наконец-то отстроится театр.

И чтоб телефонные связки не рвались,

Чтоб был город во мраке не слеп, как в подвале,

Чтоб сердечные реки не вышли из русла

И чтоб не было пасмурно в душах и грустно.

Чтобы парус белел. И чтоб все были сыты.

Помоги им, Господь! Ведь они – ОДЕССИТЫ.

Михаил ГАУЗНЕР, Одесса

Окончание