Последняя песня перед потопом

Продолжение. Начало

Он предпочитал объяснять неуклонно растущую раздражительность Коры накопившейся усталостью, грузом административной ответственности, слишком частыми поездками, конкуренцией и подсиживанием со стороны ученых-коллег – чем угодно, только не отчуждением от него, Ноаха, грубого червя-филистера на трупе их некогда живой и любящей семьи… Неужели он ошибался? Неужели новая профессия, новый статус жены попросту не подразумевали союза с капитаном полиции Ноахом Метцелем, и ее нынешнее поспешное отречение стало лишь закономерным венцом давно наметившегося разрыва?

– ГАВНОПОРН… – повторял он, аккуратно протискиваясь между грузовыми фургонами и пикапами «бейсболистов». – ГАВНОПОРН против Ноаха Метцеля…

Его бензиновый автомобиль оказался единственным таким на стоянке Горного колледжа – то ли потому, что все дружественные анархистам пикапы были по горло заняты грабежом, то ли в связи с возвращением к приоритетам борьбы с потеплением. Перед тем как выйти из машины, Метцель натянул на лицо маску Гая Фокса. Во дворе колледжа бурлила ассамблея: белые студенты отрешались от старого мира неравенства и угнетения, старательно вылизывая ботинки своих черных однокашников. Ноах шел по коридорам, спрашивая встречных, где можно найти доктора Кору Самуэль, и повсюду получал одинаковый ответ, что имена отменены революцией.

Наконец терпение капитана иссякло. Его следующий собеседник, будучи взятым за горло и припертым к стене, тут же припомнил и имя, и местонахождение: на втором этаже, напротив кабинета ректора, профессора Плони Альмони. Ноах поднялся в приемную и, не обращая внимания на протесты секретарши, толкнул ногой дверь, на которой значилось: «Первая заместительница ректора доктор Плони Альмони».

Кора писала, сидя за столом.

– Слушаю вас, товарищ, – не поднимая головы, сказала она.

Ноах снял маску.

– С повышением тебя, доктор Моня Напони.

Заместительница ректора отложила ручку и воззрилась на мужа.

– Во-первых, Плони Альмони, а во-вторых, что ты тут забыл?

– Жену… – Метцель подошел поближе и уселся на стул для посетителей. – Я пришел за тобой, Кора.

– Я тебе не жена. Мы в разводе.

– Насколько мне известно, пока еще нет. Не было ни суда, ни соглашения. Я даже не получал уведомления, если не считать одной твоей фразы по телевизору.

Плони Альмони усмехнулась:

– Суды и разводы – отрыжка прежнего порядка. Как и полиция, начальником которой ты был. Привыкни к тому, что все это кончилось.

Ноах покачал головой.

– Слушай, Кора… Ты можешь мне объяснить, что случилось?

– Как что? Революция…

– Нет-нет, – перебил он. – Что случилось между нами? Между тобой и мной, Корой и Ноахом? Что случилось с нашей семьей? Почему наша дочь называет тебя врагом? Тебя заставили? Запугали?

Заместительница скорчила презрительную гримасу.

– Ты так ничего и не понял, а? Что ж, Ноах Метцель всегда был одним из самых тупых карандашей в школьном пенале. Мы с тобой уже давно чужие люди. Я – с теми, кто строит лучшее будущее, а ты…

– А я – филистер, – подхватил Ноах. – Тупой карандаш. Червь на трупе. Правда, мой карандаш когда-то заделал тебе двоих детей. Это ты хоть помнишь?

– Вот-вот, эта пошлость как раз в твоем духе, – кивнула она. – Пошляк и убийца…

Метцель вздохнул. На него вдруг накатилась усталость.

– Убийца? – переспросил он. – Ты ведь знаешь, что это ложь… Сима наверняка рассказала тебе о видео, которое доказывает мою невиновность.

– Какая разница? – отмахнулась бывшая жена. – Важно, что ты превратился в символ подавления. Возможно, коп по имени Ноах Метцель действительно не вешал революционного мученика, но имена сейчас отменены, то есть не имеют значения. Мученика повесила система, а ты, коп Плони Альмони, – часть этой системы, ее тупое силовое орудие. Значит, ты и есть убийца. Просто, не правда ли?

– Проще некуда, – согласился Метцель. – Кстати, о лучшем будущем: ты видела, что творится сейчас в городе? Если нет, то…

– Видела, – прервала его доктор Плони Альмони. – Ну и что?

– Как это «ну и что»? Бандиты грабят дома, насилуют женщин… думаю, что и убивают. По дороге сюда я проехал мимо нашего дома. Он тоже разграблен. Окна выбиты, дверь взломана. Несколько соседних домов сожжены…

– Этих людей угнетали столетиями! – воскликнула доктор. – Их грабили, отнимая плоды их труда, здоровье, достоинство. То, что ты видел, – выплеск революционной энергии масс. Его надо приветствовать, а не осуждать.

– Ну да, выплеск… – мрачно кивнул Ноах. – Сегодня утром я видел, как два бандита выплескивали свою революционную энергию в тело ни в чем не повинной беззащитной женщины. Если бы мы с Гибсом не подоспели…

– Белой женщины?

– Ну да, белой. Есть разница?

– Есть! Если она белая, то не может быть ни в чем не повинной, – с чувством глубокой убежденности проговорила заместительница ректора. – На ее руках – кровь многих поколений черных рабов, моя кровь. Ее предки торговали нами, насиловали наших женщин, пытали наших мужчин, отнимали наших детей. Пусть теперь немного почувствует на себе то, что чувствовали мы!

Метцель покачал головой.

– Что ты несешь, Кора? Ну кто тобой торговал, насиловал и пытал? Твой отец работал в шахте бок о бок с моим отцом. Ты росла рядом со мной, сидела в одном классе с белыми и черными. Пошла в университет, получила ученую степень, возглавила лабораторию, а сейчас замещаешь ректора, который, по сути, правит городом, а может, и всей страной. Зачем врать?

– Я – исключение! – возразила она. – Посмотри на Лагрем, на страдания моего народа, подавляемого системой! Старое общество больно неизлечимыми болезнями. Оно покрыто язвами, его сотрясают судороги и разъедают раковые опухоли…

– Это ложь, Кора, – перебил Ноах. – Нет у общества никаких ужасных болезней. Нет ни язв, ни астмы, ни эпилепсии, ни лейкемии, ни паралича. Твой профессор Чмосски и его друзья – шарлатаны. Вы сами придумали эти несуществующие хворобы и теперь силой пытаетесь лечить то, что не нуждается в лечении…

Плони Альмони саркастически скривилась.

– Ну да, как же, как же… Вот он, обнаружился наконец истинный специалист, спаситель человечества. Ученые, понимаете ли, бьются-бьются, ищут лекарства, изобретают вакцины, а зачем? Всего-то и надо, что послушать гения всех времен и народов, копа с десятиклассным образованием из города Хадау. Болезней-то, оказывается, нет! Нет?! – она наклонилась над столом и прошипела: – Зайди к нашей соседке, умник, и посмотри на ее больную девочку. Посмотри на нее, а потом говори, есть болезни или нет!

Ноах Метцель встал, потирая спину. Ночевка на полу продолжала напоминать о себе ноющей поясницей.

– Где уж нам, филистерам с тупыми карандашами, супротив вас, ученых плонамоней… – сказал он, ухмыляясь. – Прощайте, госпожа доктор; Бог даст, свидимся. А не свидимся – тоже не страшно: меньше расстройства.

Капитан пристроил на лицо маску и вышел из кабинета. Пока он беседовал с бывшей женой, в анархистском штабе что-то стряслось. В коридорах суетились растерянные анархисты, собирались в кучки, шептались, разбегались снова. Мимо Метцеля вихрем пронесся кто-то – встрепанный, как больной воробей, чирикнул «Без паники!» и улетел за угол, оставив после себя еще больше смятения, чем прежде. На подоконниках и у стен валялись бесхозные маски и рюкзачки. По брошенным на пол плакатам «Черные тоже люди» ходили, не замечая, что топчут символ революции.

Та же неразбериха царила и во дворе. С трибуны продолжал вещать какой-то Плони Альмони, но его никто не слушал. На молодых лицах читались страх и недоумение. Метцель пересек двор и уже подошел к стоянке, когда мимо него, сбив столбики с обозначением пешеходной зоны, вихрем пронеслись три пикапа, над которыми развевались черные флаги с крупной белой надписью «ЧУМА». Ноах едва успел разглядеть в их кузовах бородатых фрикаделей в длинных серых рубахах и тюбетейках того же цвета. Передний пикап с ходу врезался в толпу; люди брызгами разлетелись в стороны, в уши ввинтился пронзительный визг.

Высокий фрикадель тут же принялся возиться с установленной в кузове несуразной треногой; не слишком разбирающийся в предмете Метцель не сразу понял, что это крупнокалиберный пулемет. Ударила оглушительная очередь, взлетел фонтанчик гильз. Анархисты, давя друг друга, бросились со двора, оставляя на земле десятки раненых и умирающих. Из пикапов горохом высыпали серые рубахи с автоматами Калашникова и присоединились к огневым усилиям своего флагмана.

Выйдя наконец из оцепенения, Метцель бросился к своей машине. Он бежал, на всякий случай петляя, и каждую секунду ожидая выстрела в спину. Забравшись в кабину, Ноах первым делом выбросил маску Гая Фокса: судя по увиденному, она больше не служила защитой, скорее наоборот. На улицах города уже не было ни фургонов, ни «бейсболистов»; лужайки вилл сиротливо жались вокруг недогруженного, не вывезенного добра. Ветер гнал по мостовым обрывки кисейных занавесок, шевелил листы разбросанных книг. Со стороны Лагрема слышался шум перестрелки: дробно стучали автоматы, трещали пулеметные очереди, одиночными ударами молота бабахали гранатометы.

В гостиной Гибсона Гловера трындел телевизор. Хозяин, постелив на стол газету, чистил автомат.  Хэм и Бэмби, обнявшись, ворковали на диване.

– Вернулся и хорошо, – сказал Гибс, поднимая глаза на вошедшего друга. – Я уже начал беспокоиться. Что там за стрельба, не знаешь?

– Похоже, власть снова меняется… – проговорил Метцель, бессильно опускаясь на стул. – Теперь это бородачи в серых рубахах до пят и тюбетейках. Уже не с битами, а с автоматами. Только что видел, как они расстреляли анархистскую ассамблею в Горном колледже. Десятки трупов, Гибс. Сам еле ноги унес.

Гловер присвистнул.

– Бородачи в рубахах? Не иначе как люди аль-Хартуми… С черными флагами?

– Ага. С надписью «ЧУМА»… – подтвердил Ноах. – Чума и есть, самая настоящая… Что говорят в новостях?

– Про чуму пока молчок… – пожал плечами Гибсон. – Все больше про грипп да про карантин…

Он собрал автомат, на пробу пощелкал затвором и вставил магазин. В телевизоре благообразный ведущий центрального канала Дани Сиютто брал интервью у председателя только что сформированного Совета ассамблей товарища Плони Альмони.

– Власть меняется, и только Дани Сиютто остается, – заметил Метцель. – Сколько себя помню, он всегда ведет новостную программу и всегда рядом с боссами. Странно только, что еще не сменил имя на Плони Альмони.

– Еще сменит, дай срок, – рассмеялся Гловер. – Кстати, ты по-прежнему уверен, что все придет в норму?

– Уже не знаю… Смотри, смотри!

На экране и в самом деле происходило что-то необычное. За кадром послышались неразборчивые крики, камера метнулась вбок и тут же вернулась назад, к побледневшим лицам ведущего и Плони Альмони. Затем за их спинами возникли и по-хозяйски расположились два черных здоровяка в длинных серых рубахах, а между ними – третий, пониже росточком, с кустиками редкой бороденки и большой серой тюбетейкой, куполом накрывающей его бритую голову.

– Да это же он сам, легок на помине! – узнал низкорослого Гловер. – Абу Бакр аль-Хартуми собственной персоной. Он уже в столице!

Бледный как смерть Плони Альмони попробовал было привстать, но здоровяк за спиной немедленно пресек его попытку, придавив анархиста к стулу.

– Аллах велик! – мягко, словно делясь сокровенной тайной, проговорил аль-Хартуми.

По-видимому, это было сигналом, потому что каждый из двух здоровяков, как по команде, ухватил сидящего перед ним человека за волосы и, запрокинув его голову назад, полоснул ножом по натянутому полотну беззащитного горла. Алым веером брызнула кровь, хлынула на стол, брызгами долетела до объектива камеры. Кто-то быстро вытер линзу тряпочкой, но недостаточно чисто, оставив красные разводы. Сквозь их туман было видно, как палачи деловито продолжают свою работу, пилящими движениями отрезая уже мертвые головы, в то время как туловища жертв, булькая кровью, болтают нелепо повисшими верхними конечностями.

Закончив, здоровяки водрузили отрезанные головы на стол, а остальное, ухватив за шиворот, выволокли из кадра. В глазах вечного ведущего Дани Сиютто застыло удивление – возможно, тем, что он не пригодился новой власти. Голова Плони Альмони не телегенично скатилась набок; чья-то рука поправила, но голова тут же опять упала на щеку. Рука протянулась снова…

– Оставь! – раздраженно скомандовал аль-Хартуми.

Теперь на экране остался только он, если не считать пары голов на залитом кровью столе. Чтоб не запачкаться, вождь серых тюбетеек сел в некотором отдалении.

– Правоверные! – начал он тихим, умеренным голосом. – Мы, «Черная умма мучеников Аллаха», объявляем священный джихад во имя мести и справедливости. Наша война во имя Аллаха будет продолжаться не один год, но победа обязательно будет за нами. Пусть мир белых крестоносцев хорошо запомнит эту картину. Ноги наших доблестных черных братьев растопчут города и капища белых идолов – идолов лживой демократии, идолов бездушной культуры, идолов белого супрематизма. Во имя всемилостивейшего Аллаха мы обезглавим всех неверных, одного за другим – так же безжалостно и быстро, как обезглавили двух этих белых собак.

Аль-Хартуми мягким жестом указал на мертвые головы.

– Долг каждого истинного мусульманина – присоединиться к нашему братству, к нашей непобедимой умме. Во имя великого Аллаха вас поведу на священный джихад я, Абу Бакр аль-Хартуми, взявший себе имя халиф Ибрагим. Под моим водительством исламский мир вернет себе утраченные территории, мощь и достоинство, вернет свои права и свое место в мире – место праведников и мучеников Аллаха. Я – ваш халиф, но я далек от того, чтобы быть лучшим из вас. Если я неправ, о мученики Аллаха, исправьте меня и наставьте на путь истины! Но если я прав, то помогите мне! Подчинитесь своему халифу, ибо всемилостивейший Аллах даровал ему сегодня победу! А неверным и белым крестоносцам я скажу так. Сегодня мы победили на Делии, а завтра завоюем весь мир! Ждите меня в Нью-Йорке и Сан-Франциско, в Париже и Лондоне, в Москве и Риме, в Рио-де-Жанейро и Сиднее! Ждите непобедимую армию халифа Ибрагима, «Черную умму мучеников Аллаха»! ЧУМА! ЧУМА! Трепещите! На вас надвигается неотвратимая ЧУМА!

Он кивнул кому-то, и картинка сменилась черной заставкой с надписью «ЧУМА».

– Это ведь понарошку? – спросила Бэмби. – Дядя Ноах? Правда ведь, это не по-настоящему?

Метцель еще думал, что ответить, когда зазвонил телефон. Сима.

– Да, девочка.

– Папа, вы там в порядке?

– В порядке. А вы?

– Мы пока тоже. Но в Лагреме идет бой. ЧУМА против банд. Ты видел передачу?

– Видел.

– Папа, Ярив говорит, что надо срочно бежать. Банды долго не продержатся.

– Куда бежать, Сим?

– Не знаю… с острова! – в голосе дочери слышались истерические нотки. – Ты приедешь за нами?

– Приеду, ждите.

Метцель закончил разговор и повернулся к гостиной. На него с ожиданием и надеждой смотрели три пары глаз.

– Что будем делать, капитан? – спросил Гловер. – Я видел таких ребят в Нигерии, Судане и Сомали. Если они захватили остров, надо удирать отсюда, и поскорее. Ты поэтому спрашивал о яхте?

Ноах вздохнул.

– Собирайтесь. Сначала заберем Симу и ее парня, а потом сразу в порт.

 

Им повезло доехать до центральной площади, не встретив ни одного патруля. Возле постамента, с которого торжествующие анархисты совсем недавно сдернули статую дона Мануэля Браги, на высоких кольях были выставлены три свежеотрубленные головы. Птицы еще не успели выклевать их налитые смертным страхом глаза, и Метцель без труда распознал черты профессора Хоама Чмосски, мэра Джонатана Вели и проповедника Маркуса Зета. За площадью везение кончилось – дорогу на Лагрем перегораживал импровизированный блокпост «чумных»: трое вооруженных «калашами» бородачей. Гловер обогнул их, не замедляя хода, и рванул дальше. Сзади послышались крики, по кузову щелкнуло несколько пущенных вдогонку пуль.

– Надо торопиться, капитан, – сказал Гибс. – Они уже выставляют заслоны – пока еще на скорую руку. Но к ночи привезут бетонные блоки и мешки с песком. И будь уверен: порт перекроют в первую очередь.

– Нам всего лишь забрать Симу… – Ноах повернулся к заднему сиденью. – Бэмби, она тебя не узнает, так что давай ты до поры до времени будешь просто девушка Хэма, хорошо? Девушка Хэма по имени Джафет.

– Хорошо, – отвечала Бэмби. – Но я и так девушка Хэма, правда, Хэм?

– Правда, – подтвердил Хэмилтон. – Только… папа, на ней Симины шмотки. Там было совсем нечего надеть, одни детские распашонки, и я взял из Симиного шкафа. Может, Бэмби она и не узнает, но насчет джинсов можешь не сомневаться.

– Да и черт с ними, с вашими джинсами, ножами и трупами! – потеряв терпение, прорычал Метцель. – Отношения будете выяснять на яхте. А по дороге туда нам с Гибсом не нужны проблемы на заднем сиденье! Поэтому просто сидите и помалкивайте! Понятно, Хэмилтон?

– Понятно, – испуганно отозвался сын.

– Джафет?

– Понятно…

У главного въезда в Проект стреляли, поэтому они свернули по грунтовке влево, в направлении потайной задней двери, и Метцель сразу позвонил дочери, чтоб выходили как можно скорее. Ждать пришлось долго, а когда дверь наконец приоткрылась, оттуда выскользнула – а точнее, была вытолкнута – одна Сима. Отлетев на несколько метров, девушка тут же бросилась назад и колотила в захлопнувшуюся металлическую ставню, пока Метцель силой не оторвал ее от этого занятия.

– Гибс, поехали! – втолкнув дочь в кабину, скомандовал Ноах. – Девочка, что случилось? Где Ярив?

– Его… не пустили… – выдавила Сима, срываясь в рыдания.

Из ее обрывистого, то и дело прерываемого слезами рассказа выходило, что «чумные» уже захватили почти весь Лагрем. По идее, следовало бы ожидать, что их количество уменьшится за счет погибших: бои велись едва ли не за каждый дом. Но, как выяснилось, результат был прямо противоположным. Численность «чумной» армии от часа к часу лишь возрастала. Объяснение оказалось простым. Захватив территорию той или иной банды, люди аль-Хартуми собирали ее жителей во дворе и публично отрезали головы прежним местным боссам – как убитым, так и живым, захваченным в плен. Зато всем остальным предлагался великодушный выбор: разделить судьбу обезглавленных лидеров либо надеть серую тюбетейку, то есть принять ислам и сражаться дальше на стороне «Черной уммы» и ее победоносного халифа.

Это заставило призадуматься бандитских донов Проекта, которые поначалу чересчур оптимистически рассчитывали только на свои силы. Не исключено, что им удалось бы остановить или хотя бы задержать ЧУМУ, если бы они сразу озаботились объединением мелких квартальных бригад остального Лагрема в одну боеспособную армию. Но момент для этого был упущен. Теперь помощь могла прийти только из-за моря – благо, на континенте у Проекта хватало союзников и партнеров по контрабанде и наркоторговле. Организация помощи требовала налаженной связи, а связь и сбор информации обеспечивал Радист, то есть Ярив. Собственно, именно для таких случаев бандиты держали его под рукой, предоставляя аппаратуру, крышу и генератор на крыше. Не было ни единого шанса, что они позволят ему уйти.

Сам Ярив понимал это в полной мере и, не питая иллюзий сам, успешно скармливал их своей любимой, до последней минуты поддерживая в ней ложную уверенность, что им удастся сбежать вдвоем. Правда открылась Симе лишь тогда, когда, получив сигнал на выход от Ноаха, она стала торопить Ярива. Он снял наушники, отключил микрофон и положил руки на Симины плечи.

– Слушай меня внимательно, Сим. Ты уйдешь одна.

– Как это? – не поняла она и оглянулась, словно призывая в свидетели этой нелепости нескольких вооруженных фрикаделей, которые пришли в радиорубку с началом боев и с тех пор уже не выходили оттуда.

– Ты уйдешь одна, – повторил Ярив. – Я нужен здесь этим парням. Они никуда меня не отпустят и будут совершенно правы. Таковы были условия, я знал их заранее и должен держать слово.

– А ты? Что будет с тобой?

– А я останусь заниматься радиосвязью, как и положено Радисту… – он ободряюще улыбнулся. – Ну и заодно буду рассказывать людям, что происходит, как и положено ведущему канала «Четыре П».

– Они тебя убьют! – простонала Сима.

– Ерунда! – уверенно возразил он. – Из Танзании сюда идут на помощь два грузовых судна, сотни боевиков, много оружия. Парни отобьются, я уверен. И тогда я тут же свяжусь с вашей яхтой и приплыву к тебе.

– Свяжешься? Как свяжешься?

– По радио, конечно. Я ведь Радист, ты забыла? Как выйдете в море, сразу настраивайся на мою волну…

– Нет, – твердо проговорила она. – Я никуда не уйду без тебя!

Вместо ответа Ярив обнял ее, а затем кивнул охранникам. По лестнице вниз Симу тащили на руках…

 

– Блокпост! – вдруг крикнул Гловер, резко тормозя и сворачивая с главной улицы в переулок. – Дети, пригнитесь!

Было слышно, как по кузову щелкают пули. Зазвенело разбитое заднее стекло. Пикап несся по узкому переулку, как амбал по танцплощадке, задевая плечами то стену слева, то легковушки, припаркованные справа. Обернувшись посмотреть, Метцель разглядел погоню – теперь их не собирались отпускать с той же легкостью, что в первый раз… Гловер вывернул на параллельную улицу и нажал на газ. Преследователи не отставали и, как видно, пригласили по рации других: на одном из перекрестков капитан заметил «чумовых», поспешно садящихся в машину армейского типа. Откуда у них такая техника, черт побери? Немудрено, что «чума» побеждает…

– Гибс, их несколько! Два пикапа и хаммер!

– Вижу, – вполголоса сказал Гловер. – Вот что, капитан. Слушай мою команду. Не все тебе приказывать, позволь немножечко и мне. Я сойду возле пакгаузов в самом начале мола, а ты гони дальше, в марину. Стоянка номер 870. Ну, ты знаешь. Держи…

Он сунул Метцелю в руку связку ключей.

– Почему, Гибс?

Гловер повернул к другу залитое потом лицо.

– Потому что вместе никак не получится, партнер. Если их не задержать, яхту расстреляют с мола. У них крупный калибр и гранатометы. Единственный шанс – отойти хотя бы на полмили, прежде чем они подъедут. У тебя будет десять минут. Дольше мне не продержаться.

– Гибс… – начал было Метцель и замолчал.

– Ерунда, дружище, – поняв его без слов, сказал Гловер. – Твоя семья – моя семья. И не думай, что я намерен помирать. Десять минут стреляю и ухожу. Договорились?..

Держа одной рукой руль, он распихал по карманам запасные магазины. По сторонам улицы замелькали припортовые склады. Пикап беглецов вылетел из бокового проулка, развернулся, визжа тормозами, и рванулся вперед – таранить опущенную планку шлагбаума. Со всех сторон, вскидывая автоматы, бежали «чумовые».

– Пригнитесь!

Снова частым горохом защелкали пули.

Впереди уже маячили пакгаузы на въезде в марину.

– Помнишь, ты смеялся, когда я назвал ее «Ковчег»? – выкрикнул Гловер, задорно блестя глазами. – А ведь как хорошо подошло! Ну, давайте, ребятишки…

Он резко ударил по тормозам, подхватил автомат и выпрыгнул наружу. Быстро пересаживаясь на место водителя, Метцель видел, как друг, пригнувшись, перебежал под прикрытие бетонного надолба и взял автомат наизготовку. Они нажали одновременно: Ноах – на газ, Гибс – на спусковой крючок. Поворачивая на мол марины, капитан слышал за спиной грохот начавшегося боя, в котором уже невозможно было различить одинокий голос гловеровской подружки – автоматической винтовки Мк-12.

Вот и стоянка 870, яхта с дурацким названием «Ковчег». Гибс купил ее перед самым разводом. Смеялся, говорил, что спасается в своем ковчеге от жены…

– Хэм, отвяжи кормовой! Сима, откинь кабель зарядки! Джафет, со мной, в каюту! – скомандовал он, останавливая машину.

Мотор завелся с первого поворота ключа. Минуту спустя они уже двигались вдоль мола к выходу в бухту. Бой у пакгаузов продолжался. Метцель бросил взгляд на часы. Гибс обещал им еще шесть минут. Шесть бесценных минут… Вот и конец мола… привет, спасительный океан…

Они успели отойти минимум на три четверти мили, прежде чем на мол ворвался «чумовой» хаммер. Теперь пуляйте, сколько хотите, сукины сыны. Уже хрен достанете…

– Пап, где тут радио?

– Да вот же, девочка.

Сима лихорадочно покрутила ручку настройки.

– …по всему острову, – прорвался сквозь треск пустого эфира знакомый голос Ярива Коэна. – Гаснут последние очаги сопротивления. Как это случилось с нами, друзья? Почему мы позволили ЧУМЕ затопить наши города, наши дома, наши головы? Что произошло с нами, во всеоружии наших накопленных знаний, могущественных технологий, научных открытий, добрых намерений? Что сделало нас, таких сильных и самоуверенных, беззащитными против потопа грубой силы, против безжалостных пещерных головорезов? Хотите знать мое мнение? Пожалуйста, я скажу… Скажу это тем, кто, надеюсь, уплывает сейчас от Делии и от других мест, захлестываемых волнами черного потопа. Скажу только им, потому что тем, кто остался, не поможет уже никто…

Теперь, когда треск приблизился и стал сильнее, Метцель понял, что трещат вовсе не эфирные помехи, а автоматные очереди. По-видимому, бой шел уже на лестнице, если не в коридоре. Значит, не устояла и банда Проекта…

– А те, кто сейчас плывет… – поспешно продолжил Ярив. – Пожалуйста, пусть наша горькая судьба станет для вас уроком. Во всем виновата ложь – и только она. Никогда не позволяйте называть черное белым, слабое – сильным, уродливое – красивым. Никогда не подменяйте значения слов, потому что ложь начинается с этого. Не давайте себя запугать, гоните прочь обманщиков и лжепророков, не отдавайте детей в их школы и университеты. И главное, никогда не верьте шарлатанам, которые скажут, что ваше общество, ваша жизнь, ваша нормальность хворает болезнями несправедливости и неравенства и что они знают, как вас излечить. Эти лгуны опаснее всего. Их речи – первые бактерии чумы на вашем столе… Вот, собственно, и все, дорогие друзья. На этом мы заканчиваем передачи радио «Четыре П». Спасибо за внимание. А теперь прослушайте наш прощальный подарок: последнюю песню перед потопом…

Щелкнул, отключившись, микрофон, и рубку заполнил хриплый голос певицы. Она пела на португальском – на языке дона Мануэля Браги, отца-основателя пиратской республики Делия, которая неотвратимо погружалась сейчас в черные воды потопа. Она пела о рыбаке, ушедшем с отливом в море и оставшемся там, на зеленой постели ревнивой Матери рыб. Она пела о невозможности возвращения из… Послышался новый щелчок, и песня оборвалась на полуслове. Все смолкло.

Сима подняла к отцу залитое слезами лицо.

– Папа…

Ноах Метцель прижал дочь к себе и утешительно забормотал, глядя на удаляющийся берег:

– Не надо, не плачь, девочка, – бормотал он. – Мы обязательно вернемся. Чума схлынет, вот увидишь. Мы вернемся на чистую землю и начнем все сначала. И, как знать, возможно, нас встретят те, кого мы любим, с кем нас вынудили расстаться. Твой Ярив, дядя Гибс и, может, даже мама… Мы вернемся, слышишь? Мы вернемся…

– А как мы узнаем?

– О чем?

– Что схлынуло… Что можно вернуться…

Ноах почесал в затылке.

– Видимо, придется действовать по древней проверенной инструкции, – попробовал пошутить он. – Мой библейский тезка для проверки выпускал из ковчега голубку. У нас голубки нет, но канарейка тоже сойдет. А потом…

– Пап… – шмыгнув носом, перебила отца Сима.

– Да, девочка.

– Что это за лысая телка с Хэмом в каюте? И почему на ней мои джинсы?

Метцель рассмеялся.

– Ее зовут Джафет. Пусть пока сидит внизу, а то еще ненароком свалится за борт. Зови сюда Хэма. Пора ставить паруса.

Бейт-Арье, июнь-июль 2020

Copyright © Алекс Тарн