Жертва

Он был острым, но не ядовитым. Она все замечала, мгновенно реагировала, не оставляя камня на камне. Но при этом с такой симпатией и доброжелательностью, что жертв не было. Были объекты нападения. Я был главным. Не было момента, чтобы так или иначе она не комментировала мою прическу, вернее ее отсутствие, рубашку, бутерброд, акцент, походку, манеру разговора. И выражала ежедневно глубокое сочувствие моей жене. Громко и со вздохом. Когда я что-то говорил в ответ, она слушала очень внимательно, не сводя взгляда с моего рта, а потом, во всеуслышание:

– Ну кто-нибудь может мне перевести, что он сказал? А может, он и не говорил, а это у него все нервное? Возрастное?

На что я обычно, пожимая плечами:

– Тулса, Оклахома. К концу года должны первый телеграфный столб установить. Бедная девочка.

И мы, посмеиваясь, возвращались к своим делам. Это всегда было легко, без претензий и без навязывания. Она сама себе устанавливала красную линию и ни разу ее не перешагнула. И никаких конфликтов не было.

Обычно в феврале проходил Месяц культуры негритянского народа Америки. Почти каждый день в обязательном порядке мы собирались в конференц-зале после ланча и выслушивали очередную лекцию. Все было предсказуемо что по тематике, что по лекторам.

В этом плане сегодняшний ланч мало чем отличался от вчерашнего. Как и от позавчерашнего. Я вышел из своего офиса и по пути в кафетерий, случайно бросив взгляд в комнату напротив, увидел, что одна из наших инженеров, черная женщина лет сорока, сидит, закрыв лицо руками, и плечи ее вздрагивают.

– Сьюзан, ты окей?

Она, не отрывая рук от лица, отрицательно помотала головой.

– Ты чего, что-то дома? Ну не из-за работы же ты?

Она опустила руки, но отвернула голову в сторону так, чтобы я не мог видеть ее лицо,

– Сейчас пройдет. Давай, иди на ланч, не трать время. Я в порядке.

– Подожди, чего, прихватило что-то? Так давай помогу до медпункта. Я однажды сел на пчелу. Ты не представляешь, как быстро я долетел до медпункта. Безо всякой помощи.

Она повернулась ко мне, улыбнулась. Глаза заплаканные.

– Лучше бы оса.

– Ну что, между нами. Легче станет.

Она чуть помолчала:

– Между нами. Понимаешь, Ральф подошел ко мне где-то полчаса назад. Я думала, по делу. А он: «Работаешь как на плантации. С чего бы это?» Я уже хотела ответить, как он вдруг: «И такая роскошная грудь пропадает». И не просто кладет мне руку на грудь, а, так сказать, с прижимом. Понимаешь?

– Да.

– Я ему: мол, пошел вон, скотина. А он наклоняется ко мне и так, негромко: You are sellout bitch.

– А чего это oн такой моральный вдруг?

– Ты что, забыл, как он взвился пару собраний тому назад, когда я сказала, что «черный» не значит «всегда прав». Всё для таких, как он, я – продажная шкура. Подстилка для белых – вот кто я.

Я молчал, просто ошарашенный. Этот Ральф, инженер, работал в двух шагах от меня. Здоровая шпала. И черный, как эбонит.

– Понимаешь, если бы он был белым, то его бы через десять минут здесь не было. Дискриминация. Расизм. А так я – черная, он – черный. Начнутся расспросы, проверки. Не хочу!

– Но Сюзи, так же нельзя оставлять? А если менеджеру сказать?

– Ты мне обещал, что между нами. Не хочу. Пусть он сгорит, эта сволочь. Ладно, иди на ланч. Но никому. Понял?

– Понял.

В конференц-зале инженеры из нашей группы придержали для меня место в задних рядах. Неудачники оказались в первых. Сегодня докладчиком была профессор социологии из большого и известного университета. Я слушал втретьуха. Сцена Ральф – Сюзи не выходила из головы. Но тут я услыхал нечто, что вернуло меня в конференц-зал. Я поднял руку.

– Ты что, одурел? Какие вопросы? Пускай уже скорее закончится это все, – это сидящий рядом. Я, игнорируя хороший совет, продолжаю тянуть руку. Типа «можно выйти?». Докладчица меня заметила и благосклонно:

– У вас есть вопрос по изложенному материалу?

– Да. Извините, что перебиваю. Боюсь, забуду.

Коллега, шепотом: «Когда же ты онемеешь? Ну, хоть на час?»

Профессор социологии ободряюще кивнула:

– Да, пожалуйста. Что бы вы хотели спросить?

– Понимаете, профессор, не столько спросить, сколько уточнить для себя. Вот вы сказали, что плавание Колумба было успешным, потому что на флагманской каравелле был черный штурман. Правильно я вас понял?

– Правильно. И что же вы хотели бы уточнить?

Едва устояв на ногах от двух сильнейших рывков слева и справа, чтоб сел и заткнулся, я, на одном дыхании:

– Так он хотел в Индию, а попал на Карибы. Я понимаю, что это потому, что на флагманской Santa Maria был черный штурман?

По моему ряду пронесся слабый стон. Краем глаза я увидел, что несколько человек схватились за головы и сжались ниже спинок кресел. Профессор социологии слегка скривилась и потом, обращаясь ко всем, в том числе и ко мне:

– Вот вам живой пример, как индоктринация со школьной скамьи полностью смещает, или, как говорят инженеры, перекалибровывает, понятия. Простите, но откуда вы взяли, что Колумб не знал, куда он приплыл? Где вы это читали?

– В книгах. И не одной.

– Да, один написал, а все скопировали. Это разве научный подход?

Я, почти фальцетом:

– Так можно сказать обо всем.

Она покровительственно улыбнулась и подняла большой палец:

– Браво! Вот так и пишется история. Победителями. В данном случае – белыми колонизаторами.

Я еле удерживался на ногах, так как меня тянули вниз уже три руки. И до моих ушей донеслось сказанное громким шепотом:

– Ну кто там поближе, ну удавите его наконец!

– Так получается, вся история – это вымысел?

– В основном да. И если хотите знать истину, надо обратиться к письменным свидетельствам покоренных белыми колонизаторами народов. Все остальное – это удобные мифы – типа дерева, которое срубил Джордж Вашингтон. Ложь.

Из последних сил пытаясь удержаться на ногах:

– А если нет письменности?

– Очередной миф. Ложь, чтобы прикрыть гнусные преступления.

Я плюхнулся на сиденье. Лекция еще продлилась минут десять, и все мирно разошлись. Конечно, комментарии моих коллег по отношению ко мне были очень некомплиментарны. Мягко говоря. Но я был поглощен другим. Я почувствовал какую-то странную связь между омерзительным эпизодом с Сюзи и откровениями профессора социологии. Что-то крутилось, но зацепить не мог.

Я сдержал обещание, которое дал Сьюзен, и, надеюсь, ничем не проявил своего отношения к Ральфу. Далось с трудом. Сьюзен уволилась. Не сразу, конечно. Официально – уход за престарелой матерью. А через несколько месяцев наша секретарша перешла работать в другой отдел. Я изредка обменивался с ней имейлами с подколками. Как она объяснила, «чтобы поддерживать меня в тонусе…».

Мой стандартный ответ, что единственное развлечение молодых жительниц Тулсы, штат Оклахома, это поездки с местным пастором на бричке от церкви к дому после воскресной проповеди, воспринимался правильно. То есть ее ответом в виде смайлика.

Однажды она появилась у меня в офисе, как из ниоткуда. Кивнула головой на выход. И, когда мы вышли за пределы здания, она с минуту молча смотрела на меня и вдруг разрыдалась.

– Карен, что случилось?

– Мне предложили уйти с работы.

Я понимал, что на такие темы не шутят, но все равно глупо спросил:

– Ты что, шутишь?

Она, продолжая всхлипывать, как ребенок:

– Не-е-ет.

– Но из-за чего? Не просто же так?

И тут я услыхал:

– Из-за твоего имейла!

Мне стало нехорошо.

– Как из-за моего имейла? Я же никогда тебе ничего плохого не посылал. Что я, не знаю политику компании по переписке?

Она отвернулась от меня, облокотилась на перила ограждения, продолжая тихо всхлипывать.

– Какой имейл? Что за ерунда?

Проходившие мимо две сотрудницы из другого отдела посмотрели на нас и многозначительно переглянулись. Для них все было ясно: она – плачет, он – ни сном, ни духом. Значит, она беременна. Есть что обсудить в рабочее время.

– Ну ты можешь наконец толком объяснить?

Она обернулась ко мне, глаза ее мгновенно высохли, и она зло:

– Да какое это уже имеет значение? Всё. Без работы. Ты ни при чем. Помнишь тот детский анекдот, ты мне переслал где-то месяц назад? Насчет первоклашки и его мамы. Совершенно детсадовский анекдот. В монастыре можно рассказывать, вспомнил?

– Да. Так там же ничего абсолютно нет.

– Правильно. Нет. Для тебя, меня, нормальных людей. Я, как дура, переслала его своей коллеге, чтоб она подохла, тварь. И она усмотрела крамолу. Послала жалобу в отдел по этике и дискриминации. Знаешь же, кто там сидит.

– Да уж.

– Нет чтобы подойти ко мне, а она сидит за стенкой, и погрозить пальцем. Зачем? Раскрутили весь муравейник. Меня утром сегодня вызвал мой менеджер. Сказал, что ему позвонили из того отдела и велели принять меры. Он мне сказал, что два раза перечитал тот детский анекдот и ничего не увидел. Но принял меры. Я же на контракте. Всё просто. Начиная с завтра я – вольная птица.

Та ничего, не привыкать. Пойду в агентство. С моим резюме через неделю буду работать. Противно просто и обидно. Могут и к тебе прицепиться. Ciao, my crazy friend. Может, еще пересечемся. Жаль мне твою жену!

Я не знал ни что сказать, ни что подумать. Внутри как будто асфальтовым катком прокатили. Я вспомнил тот анекдот. Там был термин flipchart. И игра слов flip flop и flipchart. Flipchart – это здоровенный блокнот, который обычно используют на презентациях. Его подвешивают на треножник вертикально и перекидывают его большие листы через верх по мере надобности. Что такое flip flop, объяснять не надо. Коллега Карен, филиппинка, посчитала термин flipchart насмешкой над филиппинцами. После многоходового разбирательства Карен предложили уйти.

И как-то все вдруг выстроилось в логическую цепочку: лектор-социолог, sellout на Сьюзен и flipchart на Карен. Словами объяснить эту связь я не могу.

P. S. Через полгода Ральфа уволили. Официальная причина – лгал, что в течение недели участвовал как присяжный в судебном процессе. На самом деле – гулял.

 Alveg SPAUG ©2019