Жадность

Конечно, я мог ходить, куда хочу, и ездить, куда хочу. Это в разумных пределах, естественно. Разумные пределы – это государственная граница. В отличие от настоящих зэков, я имел право голосовать. И даже быть избранным. Но не хотел ни того, ни другого.

По Конституции я имел право на труд и даже обязан был работать. Но не там, где хотел, а где разрешали. Или брали. Что одно и то же.

Мог брать книги в библиотеке. И никто не выталкивал меня из очереди к зубному врачу. И ограничение в переписке касалось только тех адресатов, которые жили за границей. То есть писать я мог что угодно. Без ограничений. Просто письма не доходили. Ни туда и ни оттуда.

То же самое с телефонными звонками. Никто, упаси бог, не запрещал мне звонить, скажем, в Андижан. Или в Якутск. В Беэр-Шеву – точно нет. В Кабул – ну, если найду кому.

И это называется тянуть срок? Вообще-то нет. Это называется «быть в отказе». В отказе на выезд на постоянное жительство в другую страну. Об этом существуют мегалитры излияний во всех возможных жанрах. По-моему, еще рэп не включился. И я не слыхал о танцевальных сюитах типа «Сказание об ОВИРе¹» или оратории с таким завлекающим названием «Сегодня моя старшая дочь получила разрешение!».

Ничего нового на эту тему я не скажу. Просто хочу упомянуть об интересном феномене, связанном с пребыванием в отказе. Это феномен предпринимательства. Вернее, попытки его. И на моем уровне. В СССР это был ругательный термин. А мое время в отказе, то есть не только мое, а всей нашей семьи, пришлось еще на советский период.

Когда мои родители оказались без работы, а это произошло очень вскоре после подачи заявления на выезд, возникла маленькая проблема. Где деньги, Зин? Из нас троих работал еще только я. А работа в последние месяцы была связана с режимным заводом, где делалось все, чтобы остановить агрессию НАТО. Понятно, против кого. Какое-то время мне пришлось ездить на полигон.

В один из дней мне позвонили и вежливо попросили сегодня на полигон не ездить. И если я не против, и завтра тоже. Я был против по многим причинам. Во-первых, там была работа почти на свежем воздухе. Во-вторых, там был ненормированный рабочий день. Другими словами, если ничего специального не намечается, валяй домой. А в-третьих, почти час в электричке позволял отоспаться. Что до работы, что и после. А, ну да, и к электричке с полигона дорога шла через поля, рощи, и это все на свежем воздухе. И километра четыре – пешком. И от этого отказываться? Да никогда!

Но вежливый голос ненавязчиво уведомил меня, что с сегодняшнего дня, вот как только окончится наш разговор, я теряю свой допуск на объект. Ну, и я, конечно, понимаю, что без допуска я могу работать где угодно. Даже в детской молочной кухне. Тут вежливый голос вежливо хмыкнул. Я автоматически спросил: «А почему забирают допуск?» Ответ был классический: «Без причин только кошки родятся!» Тон ответа – насмешливый.

Где же я раньше слыхал этот вежливый голос? Почему-то вспомнился «Золотой теленок» Ильфа и Петрова: «…притихший Яков Менелаевич продолжал вспоминать, где он видел эти чистые глаза. Когда все пропуска были выданы и в фойе уменьшили свет, Яков Менелаевич вспомнил: эти чистые глаза, этот уверенный взгляд он видел в Таганской тюрьме в 1922 году, когда и сам сидел там по пустяковому делу».

Я вспомнил. За годы до этого, когда получал свой первый секретный допуск, начальник Первого отдела² нашего предприятия так беседовал со мной. Я, не до конца понимая, с кем имею дело, держался нагловато. Вернее, чуть свободнее, чем следовало.

Ну, мне было намного меньше тридцати, так что это простительно. И на вежливый вопрос, а есть ли у меня родственники за границей, я честно ответил, что нет. Я про них понятия не имел. А потом был следующий вопрос: а были ли у меня связи с иностранными гражданами?

В то незабываемое время выражение «связь с иностранными гражданами» означало сексуальный контакт. Так многие из моих знакомых это воспринимали. Но, поскольку в Союзе секса не было³, то это выражение было оксимороном. И поэтому моим ответом на этот каверзный вопрос было твердое «нет».

Начальник Первого отдела:

– А если подумать?

Я, наморщив лоб на три секунды:

– Точно нет!

– А если очень хорошо подумать?

– Да чего думать? Нет – и все.

– Ну хорошо. Я сейчас минут на пятнадцать выйду, а ты ознакомься с содержанием этой папки. Может, чего-то вспомнишь.

Он положил передо мной небольшую папку и вышел. Я нехотя открыл папку. Сверху лежала фотокопия моего письма в Чехословакию. Под ней – письма во Францию по трем адресам. Что-то было еще, но мне сразу расхотелось смотреть дальше. Я знал, что я посылал письма в Австралию, в Италию и даже в Исландию. И было это где-то в десятом классе. То есть лет семь тому назад.

Когда-то мой одноклассник принес в класс журнал, что-то типа Pen Friend, то есть дружеская переписка с зарубежными странами. Журнальчик был вполне легальным, но практически недоступным. Это в связи с большой популярностью и малым тиражом. В конце концов я получил этот журнал на неделю.

В журнале было представлено много стран и адреса желающих с кем-либо переписываться. Многие желали контактов с СССР. Со своей стороны жители зарубежных стран давали собственные маленькие фотографии, список увлечений и т. п. Большинство были девчонки или молодые женщины.

Поскольку совсем недавно многие из нас впервые увидели на экране Катрин Денев, то неудивительно, что я считал, что все француженки выглядят, как она. Это объясняет аж три письма во Францию.

– Ну что, вспомнил? – это вернувшийся начальник Первого отдела.

– Так это же еще было в школе! Переписка школьников. Это же не…

– Ты мой вопрос помнишь? Если да, то повтори.

– Ну… были ли у меня связи с иностранными гражданами?

– И где здесь переписка школьников? И я тебя просил хорошо подумать.

– Так ведь… ну, в общем…

– Значит так, допуск на объекты ты получишь. Но в другой раз хорошо подумай, когда тебя просят хорошо подумать. Значит, знают что-то. Понял?

И тоже все вежливо и не повышая тона.

А спустя короткое время мой начальник посетил меня на дому. И в вечернее время. Это было настолько необычно, что я даже не пригласил его зайти. А он пригласил меня пройтись до угла и обратно. Это моя семья уже была в отказе.

Во время прогулки мой начальник произнес двадцатиминутный монолог, смысл которого можно было уложить в два слова: надо увольняться. Мне, не ему. Что я и сделал в течение нескольких дней под осуждающими взглядами своих коллег.

Хотя я никому не говорил причину, все, как по команде, стали ясновидцами. А некоторые и пророками.

Хотя никто из этих пророков, насколько я знаю, западнее Житомира никогда не выезжал, все мне рассказывали о жуткой жизни в Бронксе. Это тот, что в Нью-Йорке. Почему именно в Бронксе? А если, скажем, в Сан Франциско? Немедленный ответ без объяснения: «Там еще хуже!»

В общем, в нашей маленькой квартирке стала жить семья безработных. Это мы сами. И надо было где-то и за что-то получать деньги. Хорошо помню озорной блеск в глазах моих родителей после одной вечерней прогулки. Они насобирали аж две сумки пустых бутылок. И раньше, чем другие голодные, успели это сделать.

Но это было самое первое время, а потом они смогли найти работу. Если не совсем по профессии, то кого это волнует уже. Я тоже искал, но безрезультатно. Нигде не нужно. Хотя на входах висели двухметровые объявления, что «на работу требуются»…

И однажды мой приятель, который не испугался контачить со мной, отказником, позвонил и пригласил на просмотр какого-то британского фильма. Копию пару дней назад привезли с кинофестиваля.

Мы прошли на просмотр без билетов, так как мой товарищ был приглашен в качестве синхронного переводчика. Фильм был не дублирован. То есть приятель переводил все диалоги в фильме напрямую через микрофон в зал. Ну, а я, как «ассистент», сидел рядом и из услышанных, скажем, двадцати английских слов узнавал три. И где-то минут через пять, выслушав мое нытье по поводу наличия отсутствия работы, он, после короткого молчания:

– Попробуй обратиться в нашу Торговую палату.

– В Торговую палату? Чтобы торговать с прилавка?

– Ты таки дикий. Палата занимается переводами с разных языков.

– Так у меня же нет иняза за спиной. Куда я ломиться-то буду?

– Придешь, напросишься на работу. Они дадут тебе текст для перевода с английского на русский. Это чтобы проверить твой уровень. Принесешь и покажешь. Может, пройдет.

Я сделал так, как он посоветовал. И прошел. До этого мой опыт переводов с английского сводился к коротким абзацам из газеты The Moscow News, которые требовались кафедре иняза в институте. Это все. Почти. Еще однажды в романтическом угаре я взялся перевести специальную статью по архитектуре для повелительницы моего сердца. Статью перевел. Но повелительницу сердца потерял. Качество перевода здесь ни при чем. Наверное. Вот и весь опыт.

Первые заказы из Торговой палаты были нечастыми, но и не очень сложными. Оплата? Да, платили. Где-то двадцать рублей за сорок страниц машинописного текста перевода. Пишущей машинки у меня не было. Но, судя по тому, что я получал за перевод порядка пятнадцати рублей, моя работа была меньше сорока машинописных страниц. В основном это были заказы на переводы британских и американских патентов. И, конечно, мне платили меньше заработанного, так как я приносил рукописный текст.

Если бы руководство Палаты меня любило, мне бы эти патенты не давали. Хуже нет. Самое главное: поскольку патент – это легальный документ, то никакая поэтическая вольность не допускается.

Даже на русском языке читать патент непросто. Он не написан на русском языке. Он написан на русско-юридическом языке. Большая разница. А переводить патент – наказание за грехи при жизни. Все должно быть переведено дословно и при этом иметь смысл. Никакая перестановка слов не допускается. Мне на все это было указано сразу.

Так если бы такие небольшие заказы были чаще! Нет, может, один за неделю. Иногда два. И времени занимали много.

Однажды я прихожу в Палату, как обычно, и вижу на столе секретарши здоровенную папку, где-то мне до колена. Чудовищной толщины, другими словами. На мой прямой вопрос секретарша ответила, что это доклады с международной конференции по применению бериллия во всех мыслимых областях.

Мне потребовалось секунд сорок, чтобы прикинуть, что в этой папке материала где-то на полторы тысячи страниц машинописного текста. И это в переводе на деньги больше, чем я получал на своей бывшей инженерной работе за полгода.

И меня обуял бес жадности. Я в жизни не мог себе представить, насколько я жаден! Это было что-то патологическое. Секретарша предложила мне взять страниц пятьдесят для перевода. Нет! Я настоял на всей этой папке.

Меня четыре раза спросили, уверен ли я, что справлюсь. Перевод нужен через месяц. Пришлось напомнить, что я по диплому инженер и это все для меня как игра в песочнице. И я унес с собой всю папку. В спину мне смотрело несколько пар сомневающихся и недоумевающих глаз.

Ох, если бы я знал…

И началось!

Я сидел часами над одной страницей. Дело было в том, что каждый небольшой доклад с этой конференции был посвящен определенному применению бериллия в определенной области. А что делать, если я был без понятия в этой области? Ну, например, что я знал об использовании бериллия как компонента для твердого ракетного топлива? Ни черта не знал. Пришлось искать что-то на русском, чтобы понять тот набор слов, который я получил в результате перевода. И так почти с каждой статьей. Я был потрясен уровнем своей технической безграмотности.

А время шло. Через неделю надо было сдавать весь материал. У меня в черновую было готово процентов сорок. Все мои попытки ускорить процесс пролетели, как вот то самое над Парижем.

Я наскоро перехватывал что-то утром и сидел за переводами весь день. Кушать мне не хотелось. Мне уже ничего не хотелось, кроме одного. А именно: мне хотелось поставить посреди нашей комнаты большой столб. Потом аккуратно разделить большую пачку статей на маленькие кучки. Разложить эти кучки аккуратно вокруг столба и встать у этого столба. А потом самому поджечь это все. Привязываться не надо было – это все было бы добровольно.

Ведь меня никто не заставлял это все на себя брать. Ну вот что мне делать через неделю? То, что я ни черта не получу, это ясно. То, что с Торговой палатой придется расстаться, тоже ясно. Но я не мог представить тот позор, когда я, как побитая собака, поджав хвост, признаю публично, что провалил всю эту работу!

Впервые почти за три недели я плюнул на все и просто вышел на улицу. Шатаясь бесцельно по городскому парку, я пришел к холодному выводу: работа должна быть сделана, и деньги я за нее не получу.

Вернувшись домой, я позвонил своему приятелю, который синхронный переводчик. Без лишних слов я объяснил ему проблему. Он сказал, что это его не удивляет, так как последние две недели в Палате только и говорят о том, что я взвалил на себя. Так как мне нечего было сказать, он продолжил тему:

– Сколько дней до сдачи заказа?

– Шесть.

– Сколько у тебя сделано?

– Где-то процентов сорок. Но не все отредактировано.

– Встретимся у «Пулемета»⁴ через час. Привози весь материал. Получишь дня через четыре, так как у меня тоже пара заказов висит.

– Ты спасаешь тонущего дебила. Все, что получу, твое!

– Не веди себя как беременная истеричка. Все твое. Если расщедришься, с тебя бутылка армянского коньяка.

Через четыре дня я получил перевод, напечатанный на машинке. Качество перевода для меня недостижимое. Я выбрал утренние часы, когда в Торговой палате мало посетителей, и принес перевод докладов с международной конференции по бериллию.

Сразу же я попросил пораженную секретаршу известить начальницу, что увольняюсь. Причина? Проблемы со здоровьем. И я многозначительно кивнул на две гигантские папки. В одной лежал оригинал. А в другой – перевод оригинала на русский язык.

По дороге домой я подумал о том, что если когда-нибудь и попаду в Америку, страну неограниченных возможностей, то буду пробовать себя в разных областях. Везде, кроме предпринимательства. В этой сфере нельзя быть одновременно глупым, жадным и успешным. Я это наглядно продемонстрировал. И всего за восемь лет до отъезда в страну неограниченных возможностей.

Примечание. Бутылку армянского коньяка я не достал. Ограничился добытым невероятным образом арманьяком. И это было принято с благодарностью.

Alveg Spaug © 2023

Пояснения для тех, кто родился при советской власти, но начал жить уже при другой:

1. ОВИР – отдел виз и регистраций. Организация, существовавшая в СССР и постсоветской России (1935—2005) и занимавшаяся регистрацией иностранцев, прибывших в СССР и Россию, и оформлением выездных документов.
2. Режимно-секретное подразделение, осуществляющее контроль за секретным делопроизводством, обеспечение режима секретности, сохранность секретных документов.
3. «В СССР секса нет» – крылатая фраза, источником которой послужило высказывание одной из советских участниц телемостаЛенинград– Бостон («Женщины говорят с женщинами»), записанного 28 июня и вышедшего в эфир 17 июля 1986 года.
4. Народное название популярного кафе «Автомат».
5. Крепкий спиртной напиток (подвид бренди), производимый посредством дистилляции белого виноградного вина в провинции Гасконь.