Здравствуй, комбат!

Главы из документальной повести Бориса ЭСКИНА «Знамя над Рейхстагом»

 Продолжение. Начало в №1043

Берлин, 30 апреля

1945 года

На любительском снимке, сделанном сразу после штурма рейхстага, ему двадцать два. Капитана даже намного старшие по возрасту зовут «батяней». У комбата пять высоких наград и пять нелегких ранений.

Мы сидим у него в квартире на проспекте Октябрьской революции. Лидия Филипповна один за другим приносит фотоальбомы, показывает пожелтевшие газетные вырезки, открытки, письма – вся его фронтовая эпопея и вся их совместная жизнь.

– Степан Андреевич, когда вы впервые увидели рейхстаг?

– О, это забавная история!

Признаюсь, словечко «забавная» в отношении огнедышащего, грозового «Объекта 105» показалось мне слегка несуразным. Но дальше последовал все разъясняющий рассказ. Строго, сухо, без излишней лирики.

– Наступление на Берлин началось 16 апреля. Город блокировали силы всех трех фронтов – Жукова, Конева, Рокоссовского. Ясное дело, между ними шло соперничество, кто войдет первым в столицу рейха. А Сталин к тому же и разжигал это соперничество. Удача сопутствовала 1-му Белорусскому фронту маршала Жукова, конкретно – 3-й ударной армии, где я воевал в составе 150-й дивизии генерал-майора Василия Митрофановича Шатилова в 756-м пехотном полку. Командовал полком Зинченко Федор Матвеевич. Дивизия наша входила в 79-й стрелковый корпус Семена Никифоровича Переверткина. В этом же корпусе была и 171-я дивизия полковника Негоды – она вместе с нами первой прорвалась непосредственно к центру города.

– Скажите, правда, что при штурме рейхстага полегло более тысячи русских солдат и офицеров, хотя в те дни ТАСС официально сообщало о… 63 убитых?

Неустроев снова потянулся за папиросой, начал нервно разминать ее. Потом заговорил еще более отрывисто, с еще большими паузами.

– В Берлинской операции с обеих сторон – начиная от форсирования Одера – участвовало 3,5 миллиона человек, 8000 танков, 9000 самолетов. У нас было подавляющее преимущество и в живой силе, и в технике, но, несмотря на это, потери действительно оказались огромными: более 30,5 тысячи убитыми, ранеными и пропавшими без вести. Это теперь открылись такие кошмарные данные…

Он называл цифры, не заглядывая ни в какие книги, по памяти – видно, слишком больными оказались для него новейшие откровения военных историков.

– Выходит, правы те, кто задается вопросом: «А, может, вообще не стоило спешить со штурмом Берлина – немцы и так сдались бы?» Чуйков, похоже, не был согласен с Жуковым?

– Василий Иванович?! Совершенно не так! Наоборот: командарм-то как раз считал, в отличие от Георгия Константиновича, что брать столицу следует с ходу, без передышки, как только прорвали восточные позиции немцев. Впрочем, вы ж понимаете, Верховный требовал…

Да, конечно, Сталину, в преддверии раздела Германии между союзниками, позарез нужен был последний грандиозный аккорд. И он его выжал из своих полководцев. В ходе Берлинской операции было разгромлено 70 немецких пехотных дивизий, 12 танковых и 11 моторизованных. 48 тысяч гитлеровских солдат захвачены в плен.

– К рейхстагу мы пробивались с тяжелейшими боями, – вздыхает Степан Андреевич. – Встречая жуткое сопротивление немцев. В ночь на 28 апреля по приказу Гитлера гросс-адмирал Дениц срочно, на транспортных самолетах перебросил в Берлин три роты матросов морской школы из Ростока. Они выдвинулись к мосту Мольтке. На этом участке находились солдаты и офицеры из различных подразделений СС, а также батальоны фольксштурма и три дивизиона артиллерии. Нам потом стало известно, что утром 28-го апреля офицеров сводного батальона войск СС напутствовал в своем бункере, расположенном в 300 метрах от рейхстага, сам фюрер…

– Так все-таки вернемся к «забавной истории», – мне не терпелось поскорее узнать, когда комбат впервые увидел рейхстаг, как это случилось и что в те мгновения он почувствовал.

– А я к тому и веду. Только вы должны сначала понять, что происходило на подходах к Королевской площади…

А события дальше разворачивались так.

79-й стрелковый корпус, овладев районом Моабит, вышел к Шпрее у моста Мольтке. Здесь пролегал кратчайший путь к рейхстагу. С северо-запада сюда же подошли части 171-й стрелковой дивизии, с запада – 150-я генерала Шатилова.

В ночь на 29 апреля 380-й батальон старшего лейтенанта Константина Самсонова из дивизии Негоды захватил мост и перешел на левый берег Шпрее. Противник предпринял отчаянную контратаку, стремясь уничтожить переправившееся подразделение, а затем взорвать мост. Но бойцы Самсонова отбросили немцев.

Утром 29 апреля после десятиминутной артподготовки батальоны на левом берегу возобновили наступление. Весь день шел тяжелейший бой за расширение плацдарма, за строения, прикрывавшие рейхстаг. Особенно кровопролитная схватка развернулась вокруг так называемого «дома Гиммлера» – здания министерства внутренних дел рейха. Лишь в ночь на 30 апреля удалось сломить яростное сопротивление фашистов, оборонявших логово главного эсэсовца страны.

* * *

Наступило утро 30 апреля 1945 года.

Чтоб получше разобраться в обстановке, Неустроев поднимается на четвертый этаж «дома Гиммлера». Перед глазами предстает изрытое, перепаханное снарядами большущее поле с застрявшими кое-где обугленными деревьями. Площадь метров в триста рассечена на две части каналом. За каналом – траншеи, дзоты, зенитные орудия, поставленные на прямую наводку. В конце площади небольшое серое здание с куполом и башнями. За ним, в глубине – громадный многоэтажный дом, из которого валит черный дым.

В книге воспоминаний, которую Неустроев опубликует под конец жизни, он чистосердечно напишет то, о чем рассказывал мне четверть века назад, сопровождая свои откровения непременным условием: «Не для печати!»

– Я поставил перед ротами задачу: наступать левее этого серого здания, обойти его, выйти к горящему дому и перед ним окопаться. Батальон приготовился к атаке. Орудия капитана Винокурова, старшего лейтенанта Челемета Тхагапсо и орудийные расчеты дивизиона майора Тесленко были поставлены в проломах “дома Гиммлера” на прямую наводку. Орудия капитана Вольфсона заняли огневые позиции практически в боевых порядках стрелковых рот.

Наша артиллерия открыла огонь. Площадь за каналом и серое здание затянуло дымом и пылью.

Взвилась серия красных ракет – сигнал атаки. Роты с криком “ура” бросились вперед. Но не успели пробежать и пятидесяти метров, как противник обрушил на нас сотни тяжелых мин и снарядов. Солдатское “ура” потонуло в грохоте…

И вторая атака так же, как и первая, захлебнулась.

Вскоре ко мне на наблюдательный пункт пришел полковник Зинченко. Я доложил ему, что к рейхстагу никак не могу пробиться – мешает чертово серое здание, из которого ведется огонь большой мощи.

Федор Матвеевич подошел к окну. Ему под ноги кто-то подставил патронный ящик. Он долго изучал карту. Потом смотрел в окно и опять на карту. И вдруг лицо Зинченко осветилось загадочной улыбкой.

– Неустроев, иди сюда… Смотри!

Я встал на ящик рядом с командиром полка, но не понимал, чему радуется Зинченко.

– Да смотри же, Степан, внимательно! Перед нами рейхстаг!!

– Где?

– Да вот же, перед тобой. Серое здание, которое тебе мешает, и есть рейхстаг!..

Степан Андреевич качал головой, улыбался, вновь и вновь вспоминая те невероятные, те фантастические мгновения восторга, растерянности и горячечной дрожи, как у бегового скакуна перед стартом.

– В первый миг я просто растерялся, онемел. Рейхстаг! Шли к нему четыре длинных года, и – не узнал «в лицо»!.. Рейхстаг представлялся мне каким-то необыкновенным: обязательно огромным, черным, страшным… А тут – серое и только трехэтажное, считая цоколь, здание. Вот тебе и «Объект 105!

Словом – «забавная история»!..

***

Все дальнейшее описано в десятках и десятках мемуарных книг, журнальных и газетных статьях, солидных исторических исследованиях. Часто противоречивых, изобилующих неумышленными, а иногда и сознательными неточностями, искажениями фактов, выпячиванием собственных заслуг и умалением роли других участников событий. Кто-то повествует о сражении за рейхстаг с такой высокой колокольни своего тогдашнего положения, что порой не замечает важнейших деталей. Другие – наоборот: с уровня маленького окопчика пытаются делать глобальные обобщения.

Последние десятилетия жизни полковник Степан Андреевич Неустроев пытался честно и бескомпромиссно осмыслить происходившее с ним и с его боевыми друзьями тогда, в конце апреля – начале мая сорок пятого, выстроить, хотя бы для своей неугомонной совести, картину того, как же на самом деле развивались события в исторические часы и минуты сражения.

Проходят годы, и я все больше убеждаюсь, что факты и хронология штурма, изложенные дорогим моему сердцу Комбатом-1, наиболее объективные, наиболее точные и самые искренние. И главным образом, в отношении того, кто же (и когда) первым водрузил Знамя Победы – то есть поставил как бы «историческую точку» в эпопее величайшей битвы ХХ столетия.

Я обращаю внимание на эту формулировку – «Знамя Победы». Не флаг, не флажок, не вымпел отдельного взвода, роты, полка или даже корпуса, а именно официальный стяг, утвержденный в этом качестве высшим командованием армии и фронта задолго до взятия рейхстага.

– Еще при вступлении в Берлин, – рассказывал Степан Андреевич, – по приказу Жукова было специально изготовлено девять знамен. Каждое представляло собой красное полотнище размером 188 на 82 сантиметров (Неустроев, казалось, упивается такими «бухгалтерскими» точностями!) Слева вверху у древка художник нарисовал большую звезду с серпом и молотом, а в нижнем углу, тоже у древка стоял номер знамени: 1, 2, 3, 4 и так далее. В ночь на 21 апреля Георгий Константинович вручил все девять знамен командирам девяти дивизий, которые непосредственно выходили к правительственному кварталу Берлина. Это центр города, где находились рейхстаг, «дом Гиммлера», швейцарское посольство, Бранденбургские ворота, Кроль-опера. Одному из стягов и предстояло стать официальным Знаменем Победы – то есть тому полотнищу, которое первым из розданных девяти окажется на куполе рейхстага. Вот собственно и вся «арифметика». На знамени нашей, 150-й дивизии стоял номер «5». Волею судеб именно нам и удалось водрузить «пятерку» над «Объектом 105!

– Послушайте, Степан Андреевич, какая-то мистика! Рейхстаг – «Объект 105, знамя – № 5, пятиконечными Звездами Героев «За водружение» удостоена «великолепная пятерка» – Неустроев, Давыдов, Самсонов, Кантария и Егоров! Тут явно какая-то роковая предначертанность!

Он не то посмеивается, не то похихикивает, не то хэкает, как это делают закоренелые курцы.

– Не думаю, что маршал так все точно рассчитал. Просто удача сопутствовала нам – такое стечение обстоятельств. Да, все получилось на «отлично». Хотя и стоило ох какой крови…

Потом, помолчав, вдруг заговорил о событии двадцатилетней давности.

– Пригласили меня в Москву, на заседание историков в Институте марксизма-ленинизма. Они там все пытались установить, кто же был первым. И вот генерал-лейтенант Телегин, бывший член военного Совета 1-го Белорусского фронта, бросил такую фразу: «Водружение Знамени Победы приобрело уродливый характер». Намек на то, что слава нашей «великолепной пятерки», как вы ее называете, незаслуженно раздута.

Я тогда довольно резко ответил, что прежде, чем водрузить стяг над рейхстагом, последний надо было взять. А те немногочисленные группки и отдельные бойцы, которым удалось, рискуя жизнью, установить флажки и флаги на фасаде, в окнах и даже на крыше, – они ведь не захватили фашистское логово и не могли захватить. На самом деле это сделали именно три наших батальона, которые первыми вышли к рейхстагу: слева – старшего лейтенанта Кости Самсонова из дивизии Негоды, и два шатиловских: мой батальон штурмовал центральную часть, а Вася Давыдов наступал справа, от парка Тиргартен.

Неустроев помолчал, закурил новую папиросу. Потом, после затянувшейся паузы продолжил:

– Бои непосредственно за рейхстаг начались рано утром 30 апреля. Первую атаку я предпринял в 4 часа 30 минут. Противнику удалось ее отразить, несмотря на серьезную предварительную артподготовку. В 11 часов 30 минут снова заработала артиллерия, и мы повторили атаку. И вновь – ураганный огонь фашистов. Батальон залег перед каналом. Представляете, рейхстаг уже в 120 метрах от нас, но эти кровавые 120 метров мы не можем одолеть в течение восьми часов!..

Именно тогда, воспользовавшись паузой, генерал Шатилов вручает Знамя под номером «5» командиру 756-го полка Федору Зинченко. Потому что стало очевидным: именно его бойцы первыми ворвутся в рейхстаг.

По свидетельству Зинченко, с этим «официальным» Знаменем он направил в батальон Неустроева полковых разведчиков – старшего сержанта Иванова (имя этого парня, вскоре погибшего на ступеньках рейхстага, так никто и не может вспомнить), сержанта Михаила Егорова и младшего сержанта Мелитона Кантария.

– Когда с утра начались первые атаки, и наши цепи еще даже ров не преодолели, многие солдаты, в том числе, из подразделений за нами, рванулись с самодельными флажками к рейхстагу, и… Никто из них до цели не добежал – все погибли. По-глупому…

В книге воспоминаний комдив Шатилов пишет:

«Одним из первых взвился флаг младшего сержанта Петра Пятницкого из батальона Неустроева. Герой был сражен вражеской пулей на ступеньках здания, но знамя подхватил и укрепил на одной из колонн главного входа командир отделения младший сержант Щербина».

Это романтично, но не совсем точно: древко, сжатое в руке распластавшегося на лестнице бойца, его тезка из 1-й роты Петр Щербина поднимет позже, во время следующего броска к парадному входу.

* * *

Последняя атака, которая привела к успеху наступления, началась после 18 часов.

– Мой комиссар Алексей Берест вместе с младшим лейтенантом Антоновым увлекли за собой 2-ю роту, которая с утра лежала на площади, прижатая к земле плотным огнем противника. Зам по строевой части капитан Василий Ярунов вместе с Ильей Сьяновым повели в атаку 1-ю роту. Лейтенант Ищук выскочил из воронки, повернулся к своей 3-й роте и с криком “За Родину! Вперед!” устремился к парадному подъезду… Двенадцать станковых пулеметов старшего лейтенанта Жаркова поддерживали ребят огнем с флангов. Жарков сам лежал за пулеметом, но вскоре его тяжело ранило, и роту возглавил лейтенант Герасимов… В цепи штурмующих была и группа артиллеристов-разведчиков капитана Макова, приданная моему батальону…

Из рапорта, который Неустроев подал командиру полка, следует, что первыми ступили на массивные плиты главного входа в рейхстаг бойцы роты Сьянова: Петр Щербина, Иван Богданов, Николай Бык, Иван Прыгунов и Василий Руднев. Гранатой подорвали массивные двери и ворвались внутрь помещения.

Одновременно с южной стороны проникли на первый этаж здания: рота Петра Греченкова и группа разведчиков во главе с сержантом Иваном Лысенко; взвод младшего лейтенанта Леонида Литвака попал в вестибюль через депутатский вход.

– В рейхстаге, – рассказывал Неустроев, – мы оказались около девяти вечера. Уже темнело, трудно было проследить – кто добежал первым, кто первым установил свой флаг. А главное, в то время было не до того. Шел бой!

В этих словах комбата и кроется вся «сермяжная правда»: было не до того. Главное, что после целого дня неудачных попыток сломить сопротивление противника, все-таки удалось ворваться в рейхстаг.

И, тем не менее, сакраментальный вопрос «Кто был первым?» – я уж не говорю о том, кто первый водрузил Знамя Победы – просто, кто первым оказался в здании, – вопрос этот как будоражил воображение журналистской и писательской братии сразу после окончания боевых действий, так и по сегодняшний день не дает покоя многим и многим.

– Когда в центре Берлина наступила тишина, – вспоминал Неустроев,– в рейхстаг валом повалил народ… Приходили пешком, приезжали на лошадях и автомашинах. Всем хотелось посмотреть рейхстаг, расписаться на его стенах. Многие фотографировались на фоне фашистской цитадели, многие приносили с собой красные флаги и флажки и укрепляли их по всему зданию… Приехали корреспонденты и фоторепортеры дивизионных, армейских, фронтовых и центральных газет. Пошли расспросы, записи. Встретит какой-нибудь корреспондент солдата, отведет его в тихий уголок и давай писать по горячим следам боев. Другой уведет офицера, третий – сержанта, так по тихим уголкам “разобрали” не только мой батальон, а и другие, принимавшие участие в штурме. Пошла путаница…

Спустя годы, в своих мемуарах комдив Шатилов тоже попытается ответить на щекотливый вопрос «Кто же первым ворвался в рейхстаг?», хотя и предварит ответ благостной тирадой: «А так ли уж это важно? Играют ли здесь роль минуты и секунды? Важно, что каждый стремился быть первым и делал все, чтобы быть им, не прячась за спины товарищей». И все-таки дальше напишет:

«Первыми были в полном составе рота Петра Греченкова, группа разведвзвода лейтенанта Сорокина и рота Ильи Сьянова».

Что ж, таково мнение генерала, лично не видевшего перипетий последнего броска, основанное на докладах его подчиненных по горячим следам четвертой, успешной атаки. Петр Греченков – ротный из батальона капитана Давыдова, Илья Сьянов – неустроевец, Семен Сорокин – из 674-го полка.

Степан Андреевич перенес свой командный пункт в вестибюль рейхстага, в глухую, без окон комнату справа от входа. (Мне всю жизнь, со школьной поры помнился этот импровизированный КП, который когда-то показывали нам, офицерским детям, учителя. И когда теперь мы с Ольгой и берлинцем Виктором Шульманом вошли внутрь рейхстага, я сразу же повернул голову направо, но там был лифт и – вообще… ничего, даже отдаленно напоминающее огромный холл прежнего здания!)

Началось методическое выковыривание из всех щелей, закоулков и бесчисленных подвалов обезумевших от ненависти и страха последних защитников фашистской крепости. Бой, в основном рукопашный, шел за каждый лестничный пролет, за каждую комнату (а их в рейхстаге более полутысячи!), за каждый коридор, балкон и выход на чердак. Схватка в помещении – самый жестокий, самый страшный вид боя…

Мой визави продолжал рассказ, показывая снимки и документы, пожелтевшие листовки тех дней.

– А вот мы через 15 лет: Василий Иннокентьевич Давыдов, дальше – Кантария, потом – Егоров Миша, затем – Сьянов Илья Яковлевич (бывший колхозный бухгалтер!), полковник Зинченко, наш комдив Шатилов, и я – крайний справа. Все кавалеры Золотой Звезды… Жаль Констатина Самсонова нет. Но на снимке только «наши» – фото сделано по просьбе Василия Митрофановича в Центральном музее Вооруженных сил в Москве, на фоне знамени его дивизии – Знамени Победы.

На легендарном полотнище, если расшифровать сокращения, наспех вписанные белой краской, значится:

150-я стрелковая ордена Кутузова II степени

    Идрицкая дивизия 79-го стрелкового корпуса

    3-й ударной армии, 1-го Белорусского фронта

3 мая, когда доморощенный художник выписывал на знамени эти гордые слова и цифири, шатиловцы еще не знали, что приказом Верховного Главнокомандующего их дивизии присвоено вдобавок и наименование «Берлинская».

Это красное полотнище стало самой великой реликвией Отечественной войны, а в последние годы, увы, и предметом дутых сенсационных «разоблачений» и постыдных инсинуаций…

Глядя на давнишний парадный снимок, хозяин квартиры вдруг заговорил о старшем сержанте Илье Сьянове.

– Он, видите, спрятался слегка за Егоровым… Накануне штурма, за два дня до того, Илья получил легкое ранение и находился в санбате. И вдруг днем 30-го, часов в шестнадцать неожиданно появляется на КП. Я очень обрадовался сержанту – ведь из моих ветеранов мало кто уцелел.

– Здравствуй, Илья Яковлевич! Рассказывай, какими судьбами вернулся в батальон.

И он мне поведал, что все тыловые подразделения дивизии облетел слух, будто Неустроев уже чуть ли не взял рейхстаг. Вот Сьянов и заторопился в свое родное подразделение. Врачи не отпускали – тогда он просто сбежал. И очень кстати – так пригодился вскоре!..

Степан Андреевич непривычно для него ласково поглаживал фотографию. И я невольно спросил:

– Насчет «взял рейхстаг» Сьянов пошутил?

– Да нет, Илюша не шутил, – мой собеседник мгновенно мрачнеет, впечатление такое, что вот-вот чертыхнется на полную катушку – знаменитым «неустровским матом», о котором не без восхищения писала в стихах Юлия Друнина.

– Нахомутали наши начальники, ввели в заблуждение всех – до Жукова и даже до Верховного…

И тут Степан Андреевич вывалил давнюю обиду на своего дорогого комдива Василия Митрофановича Шатилова.

– Я очень уважаю генерала – за храбрость, за ум, за решительность… Но, понимаете, опубликовал мемуары, а там столько фантазий и путаницы… Я смотреть в глаза друзьям стесняюсь… Комдив меня там в коменданты рейхстага возвел, чего никогда не было, а главное – повторил всю ту же ошибку – про время водружения. Вот читайте приказ Жукова.

И он раскрыл лежащий под рукой толстый том, весь нашпигованный закладками.

«Войска 3-й Ударной армии генерал-полковника Кузнецова, продолжая наступление, сломили сопротивление врага, заняли главное здание рейхстага и сегодня 30. 04. 45 г. в 14.25 подняли на нем наш советский флаг. В боях за район и главное здание рейхстага отличились войска 79 ск генерал-майора Переверткина и его 171 сд полковника Негоды, 150 сд генерал-майора Шатилова…»

– В 14.25! Да мы в это время лежали под шквальным огнем на площади перед рейхстагом и носа не могли высунуть из укрытий!

– При чем же тут Шатилов?

– К сожалению, все пошло от него. Не знаю, может, из боязни, что кто-то опередит – тот же Негода, например, – Василий Митрофанович отрапортовал преждевременно. И – пошло-поехало, во всех официальных документах, во всех учебниках истории… Озвучил в тот же день сообщение Совинформбюро Левитан по радио, где также всей стране преподнесли ложное время захвата рейхстага и водружения на куполе Знамени Победы – 30 апреля, 14 часов 25 минут. И сказать ничего против ни я, ни кто другой не могли. Во-первых, не по рангу – подправлять генералов, а во-вторых – уже такими инстанциями повторено вранье, что и думать по иному страшно…

– А у Василия Митрофановича,– продолжал мой собеседник, – ну просто болезнь какая-то была: все герои – только из его дивизии! Из нашей пятерки награжденных непосредственно за водружение он всегда «забывал» упомянуть комбата Самсонова. Тот ведь из соседней дивизии – «чужак» затесался. Вот представьте себе, Борис Михайлович, такой бзик был у нашего уважаемого генерала… А Константин – храбрый и благородный человек, рисковый и расчетливый. Офицер высшей пробы!

Этот шатиловский «бзик» порядком запутал многое в летописи штурма «главной фашистской конторы», имел весьма негативные последствия. До сих пор из-за торопливого донесения одни участники событий дуются на других, оспаривают «первопроходство», свергают привычных кумиров и назначают новых.

Хотя совсем недавно я познакомился с несколько иной версией истоков той хвастливо-бравурной ошибки, прочитав в интернете беседу с Михаилом Георгиевичем Байсуровым, участником штурма рейхстага.

«Ложь о знамени родилась вот при каких обстоятельствах. Разведчикам удалось, несмотря на отчаянную оборону, преодолеть почти всю Королевскую площадь и взять в плен двух генералов-медиков. Комдив Шатилов приказал ввести в бой 756-й полк полковника Зинченко. Когда тот прибыл в «дом Гиммлера», Плеходанов Алексей Дмитриевич, командир нашего полка, допрашивал через переводчика генералов, уточнял расположение гарнизона, защищавшего рейхстаг. Я был свидетелем неудачной шутки Плеходанова, о которой он, кстати, сожалел всю жизнь.

Произошло это в двадцать минут третьего. Командир 674-го тогда сказал:

– Вот, Федор Михайлович, мы тебя опередили, уже побывали в рейхстаге и взяли в плен двух генералов.

Зинченко подозвал начальника своего штаба Гусева и распорядился передать в дивизию, что 756-й полк (!) захватил рейхстаг сегодня в 14 часов 25 минут и водрузил знамя Победы.

– Товарищ полковник, мы даже на площадь еще не вышли… – попытался возразить начштаба.

Но ложное донесение уже пошло в дивизию, в тот же час – в корпус, армию, было передано Сталину и Жукову.

Что им руководило: зависть, злоба, амбиции? Не знаю. Я после войны служил с Зинченко, и не раз слышал его публичные выступления. Мы, ветераны дивизии, говорили ему о лжи, но… 14 часов 25 минут вошло во все учебники, указано в воспоминаниях Жукова, до сих пор именно это время звучит на парадах Победы как час водружения над Рейхстагом знамени Победы. Это неправда».

Окончание следует

Журнал «Исрагео», Тель-Авив, информационный партнер «Кстати» – https://isrageo.com/2015/05/13/eskin2/