Время выбора

От редакции: Обзор, написанный годы назад, приобретает все большую актуальность.

«…Вот кончается время мое:
Тот, которому я предназначен,
Улыбнулся – и поднял ружье»

                         В. Высоцкий,  «Охота на волков»

Вблизи толпа распалась на три отдельные группы: большую –  детей азиатского происхождения, среднюю – белых  и маленькую – афро-американцев.  Наверное, где-то отдельно стояла и латиноамериканская группка, но я ее не заметил.  В начале 21-го века, в Соединенных Штатах, в сверхтерпимом Сан-Франциско, в школе, где они проводят полжизни, сотни детей сознательно или подсознательно сгруппировались по расовой принадлежности! Я видел это не впервые, раз, и каждый раз это производило впечатление и наводило на размышления.  Если будущее нашего мира, как предсказывают многие, будет определено в борьбе цивилизаций, на чьей стороне окажутся эти дети? Если придет время делать выбор, что для них окажется важнее: их сравнительно недавнее приобщение к западной культуре и  христианству или желтый цвет кожи; американское гражданство или мусульманская религия; всосанная с молоком матери терпимость и уважение к не таким, как ты, или принадлежность к белой расе?  Попытка ответить на этот вопрос напрямую приводит к предсказанию будущего и, как обычно, разные люди видят его в разных цветах – кто-то в розовом, а кто-то, увы, нет.

У предсказателей не розового будущего всегда были сложные отношения с современниками.  “Но ясновидцев – впрочем, как и очевидцев, – во все века сжигали люди на кострах”, – заметил Высоцкий, и относилось это, конечно, не только к Кассандре. Многих бед можно было бы избежать, если бы люди больше прислушивались к своим пророкам.  “Но троянцы не поверили Кассандре…” – и Троя погибла.

Надо сказать, что примерно с 17 века вначале в Англии, а потом и в других странах так называемого цивилизованного мира к пророкам стали относиться помягче; неудачные, с точки зрения толпы, предсказания уже редко заканчивались пытками. С развитием жанра научной фантастики и после принятия Первой поправки к Конституции предсказание будущего и вовсе превратилось в развлекательный, безобидный и часто хорошо оплачиваемый, особенно на stock market, вид творчества. В результате во множестве книг, статей и публичных высказываний на эту тему уже почти невозможно отличить пророков истинных от «профессионалов».  Хотя почему же невозможно?  Главные критерии – нелюбовь современников и резкое несогласие с проповедуемыми идеями – остались непоколебимыми.  Попробую, следуя этому принципу, познакомить читателя с некоторыми представителями этого неблагодарного вида деятельности.  По времени ограничу себя  несколькими последними десятилетиями, а по теме – отношениями между Западом и Востоком (или, по другой классификации, Севером и Югом ).

Блестящий английский поэт и писатель Редьярд Киплинг, общепризнанный классик этой темы, автор знаменитой фразы: «Запад есть Запад.  Восток есть Восток, и им не сойтись никогда», знаком русскому читателю в основном по кастрированному варианту «Книг джунглей».  Только в 1991 году в переводе А. Колотова вышел лучший роман писателя «Ким» и наконец были опубликованы все 15 рассказов «Книг…».  Так получилось, что работая над этими заметками, я перечитывал старого и «нового» Киплинга и постоянно наталкивался на фразы, которые, как мне показалось, удачно дополняли некоторые положения заметок; я выделил их другим (жирным) шрифтом.

Наша история начинается во Франции, где в 1973 году Жан Распай (Jean Raspail), известный путешественник, исследователь и автор книг о путешествиях, накануне почти принятый во французскую Академию, написал футуристический роман «Лагерь Святош» (The Camp of the Saints).  Время действия – примерно 25 лет в будущем, содержание – то, что вызвало бурю негодования и протестов – следующее.  В полунищей Калькуте (Индия) в результате бурного роста населения и очередного неурожая разразился голод.  Из гуманитарных соображений правительство Бельгии решило впустить некоторое количество детей на свою территорию, но когда десятки тысяч изможденных матерей с детьми хлынули в бельгийское консульство, они  испугались, отменили свое решение и закрыли здание.  Вспыхнул стихийный бунт, охрана и некоторые сотрудники консульства были убиты и, как следующий логический шаг, в толпе нашелся лидер, мессия, со свежей и очень р-р-р-еволюционной идеей физического захвата лагеря святош, в данном случае – страны, где есть еда, проточная вода и чудеса Голливуда.  Если вы, читатель, внимательно посмотрите на карту мира, то увидите, что Французская Ривьера, как ни странно, – ближайшее к Калькутте место, подходящее по всем параметрам.  Революционные идеи быстро овладели сознанием полуголодных масс (для достижения результата очень важно поддерживать правильный рацион питания: сытые или совсем голодные революции не делают) и за несколько дней были захвачены все возможные и невозможные (у берегов Калькутты находится крупнейшее в мире кладбище брошенных кораблей) плавучие средства и ржавая флотилия через несколько месяцев жуткого пути – вокруг Африки и через Гибралтарский пролив – достигла южных берегов Франции.

« –Кто идет? – спросил Пхао.

– Дикие собаки из Декана – рыжие собаки, убийцы!  Они пришли на север с юга, говорят, что в Декане голод, и убивают всех по пути.»

Тем временем, еще до окончания вояжа (или «марша», по словам писателя), действие романа переносится в Европу, большей частью -во Францию.  Вот здесь, собственно говоря, и начинается та часть романа, которая вызвала яростные протесты, обвинения в расизме, выступление с гневным возмущением трех членов французского Кабинета и раз и навсегда лишило автора возможности стать членом французской Академии.

Через десять лет, в  предисловии к очередному переизданию, Распай писал о внезапном видении, посетившем его в один из дней 1972 года, когда он из окна своего дома смотрел на Средиземное Море: «Миллион бедных, убогих, вооруженных только их слабостью и количеством, сокрушенных страданием и нищетой, обремененных голодными коричневыми и черными детьми, готовых высадитбся на нашу землю, авангард бесчисленных масс, тяжело давящих на все части нашего усталого и сытого Запада.  Я буквально видел их, видел страшную проблему, которую они представляют, проблему, абсолютно неразрешимую внутри наших моральных стандартов (выделено мною).  Дать им высадиться – значит уничтожить нас.  Не пустить – уничтожить их».

В пятидести коротких, мастерски написанных главах действие ритмично переносится из одного лагеря в другой. Северный парализован страхом, хронической неспособностью правительства принять хоть какое-то решение, неистребимым желанием всех фракций, партий и деятелей нажить себе политический капитал, при этом отказываясь от любых попыток объединения усилий; армия дезертирует на глазах – короче, всё ведет к катастрофе. Распай не щадит никого: ни церковных деятелей, призывающих к терпимости, ни интеллектуалов и прессу, видящих в происходящем только грандиозное событие и возможность заработать деньги, ни левых радикалов, бегущих на юг приветствовать «бедных и угнетенных», ни толпы обывателей, бегущих в обратном направлении, на север, ни 700 миллионов других – не французских – белых, заткнувших уши и закрывших глаза.

В Южном лагере тоже происходит много интересного, но гораздо важнее – и страшнее – то, что там не происходит никаких дискуссий, главное определено на уровне подсознания: ваше время на этом прекрасном берегу, в вашей такой удобной стране, на вашем таком сытом Севере – закончилось.  Идея романа абсолютно ясна: раса определяет все. Ни идеология, ни классы уже не важны. В конце романа поток «потных, липких тел, локтями отталкивая других, безумно пробиваясь вперед – каждый человек за себя, – в свалке пытаясь достичь заветного потока молока и меда», сметает и давит и явного фашиста, и либерального священника, и солдат, отказавшихся стрелять по кораблям.

–Это было то, что в джунглях зовется пхиал, вой, … когда начинается большая охота. Представьте себе ненависть,  смешанную с торжеством, страхом и отчаянием и пронизанную чем-то вроде насмешки, и вы получите понятие об пхиале.

События романа не ограничиваются Францией.  В последней главе, где действие происходит через годы, мэр Нью-Йорка делит свою виллу с тремя семьями из Гарлема, королева Англии вынуждена женить своего сына на пакистанке, и только один пьяный русский генерал стоит на пути китайцев, штурмующих границы Сибири.

Оскорбленная в своих лучших чувствах французская элита, взращенная на либерализме 60-х и уверенная в своих особых теплых и гуманных – в отличие от грубого и нечувствительного англосаксонского мира – отношениях со странами третьего мира, буквально разнесла в пух и прах бедного автора. Общий вывод критиков был ясен: роман – расистский, а автор – расист и неонацист.

Следующие  12 лет Распай путешествовал, зарабатывая на хлеб безобидными романами и этнографическими исследованиями, а в 1985 году ударил опять, опубликовав вместе с ученым-демографом Жерардом Дюмоном (Gerard Dumont) статью в Le Figaro Magazine, где утверждал, что быстро растущая не европейская, иммиграционная часть населения Франции все больше угрожает сохранению и, в конечном счете, выживанию традиционной французской культуре и самой нации.  За эти годы многое очевидно изменилось к худшему, и не далее, как в 1984 году,  Жак Ширак – тогдашний мэр Парижа (а сейчас – многолетний Президент ) предупреждал: «Когда вы сравните Европу с другими континентами – это угрожающе.  В демографическом смысле Европа исчезает… наша технологическая мощь… через 20-30 лет не будет иметь никакого значения, мы просто не сможем ее использовать». Но это говорил Ширак, которому в тот момент не нужны были голоса не белых, в своем абсолютном большинстве – мусульманских, избирателей.  В то же время премьер-министр Лорен Фабиус, представитель правящей партии социалистов, партии, которая именно на эти голоса опиралась, в публичном выступлении заклеймил статью как «расистскую пропаганду» и «отголоски дичайших нацистских теорий».

В 1990 году имя писателя – ему тогда было 65 лет – опять всплыло на поверхность, на этот раз не как главного действующего лица, но по поводу, схожему с предыдущими. Помните слово «марш», которым Распай обозначил движение флотилии на север?  Именно это слово использовала телерадиокорпорация Би-Би-Си для названия телефильма, созданного по сценарию, подозрительно напоминающему сюжет «Лагеря Святош». В фильме, который стал классикой европейского ТВ, но никогда не был показан в США, речь идет о беженцах из Судана (причина та же – голод), которые для исхода в землю обетованную выбрали прямой путь на север, через Сахару(!!), и с материальной и психологической помощью провокатора-Ливии, назвавшего участников марша «душой страдающей Африки», увеличившись в размере до 250,000 человек, добрались до того же Гибралтарского пролива. Их встречает восторженная толпа журналистов, прямая телевизионная трансляция по всем телеканалам Европы и Америки, группа возбужденно-радостных черных американских конгрессменов, организующих грандиозное шоу-паблисити (единственная существенная добавка в сравнении с романом) и плохо различимые в свете фотовспышек солдаты Объединенной Европы. На этом фильм заканчивается. Распай пытался судить Би-Би-Си за плагиат, но проиграл.

Давайте на время – только на время – оставим Жана Распая и европейский континент и перенесемся в Америку, где в начале 50-х в Department of Government  Гарвардского университета появилась прелюбопытная пара молодых и дружных профессоров.

Их имена – Збигнев Бжезинский и Сэмуэль Хантингтон (СХ).  В 1957 году СХ опубликовал книгу, которая настолько не понравилась либеральным коллегам и руководству департамента, что после обязательной “чистки” на парткоме-профкоме – извините, оговорился – 30-летнего профессора выперли из университета. А заодно и Бжезинского: в следующий раз смотри, с кем дружишь и кого поддерживаешь.

Через четыре года, когда даже Гарвардскому истэблишменту стал совершенно очевиден размер потери, руководитель департамента (надо отдать Гарварду должное) приехал в Нью-Йорк, во-первых,  извиниться и, во-вторых, предложить друзьям вернуться в Гарвард.  Бжезинский гордо отказался, а СХ вернулся и был приятно удивлен, обнаружив на факультете единомышленника в лице новичка-профессора по имени Генри Киссинджер. С тех пор тихий, болезненно застенчивый за пределами студенческой аудитории, крайне редко дающий интервью и никогда не вылезающий на экраны телевизоров, обожаемый своими студентами профессор написал 17 книг и множество статей.  В большей или меньшей степени у всех была схожая судьба: резкое неприятие вначале и признание классическими через 10-15 лет.

Сам СХ не очень переживал по этому поводу.  “Поиск истины немыслим без интеллектуальной дискуссии… Если ученому нечего сказать, то ему лучше молчать.”  На сегодняшний день СХ, пожалуй, самый известный в мире ученый в широком спектре политических наук. Его работы переведены на 69 языков, а первая книга “Солдат и Государство” (“The Soldier and the State”) недавно переиздана в 14-й(!) раз. Поэтому было бы полезно хотя бы бегло пробежаться по некоторым его работам, прежде чем обратиться к одной из последних, обсуждению которой и будет посвящена большая часть этих заметок.

В 1957 году, когда была опубликована первая серьезная рецензия  на его первую книгу, название которой лучше было бы на русский язык перевести как “Армия и Государство”, раз и навсегда определилось отношение либеральной критики к трудам и идеям СХ.  В этой рецензии, например, автор постоянно сравнивает СХ с Муссолини, отдавая явное предпочтение последнему. На самом деле мысль книга была о том, что

• либеральное американское общество нуждается в защите профессиональной армией, внутренней идеологией, сущностью которой должен быть консервативный реализм;
• в основе мышления военных лидеров должно быть понимание  того, что человеческая натура “иррациональна, слаба и зла”;
• либералы хороши и незаменимы для внутренних реформ, но не подходят для управления национальной безопасностью и внешней политикой, потому что внешняя политика – не об отношениях между людьми, живущими под сенью законов, а об отношении государств и других групп, существующих, большей частью, в сфере беззакония;  -« …ибо в джунглях много слов, звук которых расходится со смыслом.»
• Америке удивительно повезло прожить почти всю свою историю в условиях отсутствия внешней угрозы ее национальной безопасности, что в определенной степени развратило как общество, так и армию, но это везение может закончиться в очень недалеком будущем;
• и главное: консервативный реализм осознает главенство силы в международных отношениях. «…и все джунгли были с ним <Маугли> в дружбе, потому что все джунгли его боялись».

В 60-70-е годы СХ дважды отвлекался от академической деятельности.  Сначала, как специальный консультант в администрации Джонсона, подготовил 100-страничный отчет о Вьетнамской войне, рассекреченная часть которого стала основой для статьи в Foreign Affairs (июль 1968 г.).  Мягко говоря, статья была принята плохо.  Правильнее будет сказать, что возмущались все: и левые, и правые, и студенты, и правительство –  каждый нашел, на что обидеться.  Поддерживая цель администрации на войну с Северным Вьетнамом «до победного конца», СХ показал, что способы достижения этой цели полностью ошибочны.  На утверждение администрации, что борьбу против Севера поддерживает всё большая часть населения Вьетнама (увеличение с 40 до 60 процентов за время войны), СХ заметил, что это объясняется экономической миграцией населения в крупные города, а не распространением влияния правительства Юга на провинции, где популярность и сила Вьетконга непоколебимы.   вообще, вопрос, кого действительно поддерживает большинство, имеет смысл только в стабильных конституционных демократиях типа американской, а не среди хаоса войны и нестабильности страны типа Вьетнама. А дальше  еще интереснее: нельзя выиграть поддержку местного (не городского) населения, обещая им экономическое развитие; не бедность толкает их в руки Вьетконга, а “отсутствие эффективной структуры власти”.  Даже та треть населения в провинциях, что сопротивляется коммунистам, делает это из-за религиозных и этнических разногласий, а совсем не потому, что понимает или признает западные ценности. В то же время Америка совершенно не использовала эти разногласия в свою пользу, предпочитая “построить страну с нуля” как современное демократическое государство.  “Даже тогда мы занимались построением государственных институтов, – огорченно говорил СХ в 2001 году в интервью  Р. Каплану. –  Одной из наших проблем с Вьетнамом был наш идеализм”.

Дальнейшим развитием идей статьи явилась книга «Политический порядок в изменяющихся обществах» (“Political Order in Changing Societies, 1968).  Книга начинается следующим, совершенно удивительным, абзацем: «Наиболее важное политическое различие между государствами определяется не их формами правления, а уровнем (степенью) организации управления. Разница между демократией и диктатурой меньше, чем разница между государствами, чья политика основана на консенсусе, общинности, законности, организации, эффективности и стабильности, и государствами, где все это отсутствует или не достаточно развито». Немногие  в Америке осмелились сказать вслух, что, например, автократия Сингапура и Иордании предпочтительнее демократии (приведшей к полному развалу) Нигерии, Ганы или Зимбабве. СХ замечает, что американский исторический опыт не подходит для осознания и понимания миллиона проблем, стоящих перед развивающимися странами. «Американцы верят в единство добродетелей. Они полагают, что все хорошие вещи – социальный прогресс, экономический рост, политическая стабильность и прочее – приходят одновременно”.  Историческая реальность, к сожалению, полна обратных примеров, и СХ очень убедительно показывает, что экономический рост, особенно в результате радикальных экономических реформ, как правило, приводит к политической нестабильности со всеми вытекающими последствиями, в том числе, как крайний случай, к хаосу и революции.  Если географическая изолированность Америки и отсутствие внешней угрозы были первой “незаработанной”, по выражению СХ, удачей, то это же самое можно сказать и об американских государственных институтах, законах и Конституции, как бы естественно перешедших – по наследству!- из Англии 17-го века.  Страны третьего мира – в абсолютном большинстве продукт совершенно другого наследства, и главной целью для них должно быть создание (часто с нуля) государственных институтов, а не ограничение их власти.  “Не проблема провести выборы, проблема создать организации”.

Во второй раз СХ временно оставил Бостон и перебрался в Вашингтон уже во времена президента Картера, когда по просьбе своего старого товарища З. Бжезинского (в то время советника по национальной безопасности и фактически правой руки Картера ) вошел в очень узкий круг профессионалов, занимавшихся стратегическими вопросами внешней политики. Именно в это время СХ написал знаменитую “Директиву Президента №18” – документ, оказавший решающее влияние на судьбы почти всех читателей этих заметок.

Первые годы президентства Картера были временем глубокого политического пессимизма всего американского общества, годами, когда глобальное наступление “ мессианской, интеллектуально впечатляющей идеологии” Советского Союза (Вьетнам, Ангола, Эфиопия, Сирия, прокоммунистические повстанческие движения в половине стран Латинской Америки, абсолютное “левацкое” превосходство в ООН) создало впечатление необратимости процесса.  Тем не менее, после глубокого анализа ситуации, Х. и собранная им команда пришли к выводу, что все  успехи Советов – временные, что ни в одном из решающих факторов (экономическом, дипломатическом, в производстве оружия, в сборе разведывательной информации и так далее) у Москвы нет и не может быть преимущества.  “Директива №18” была направлена против уступок и заигрывания с СССР и рекомендовала  наращивание военной мощи и создание “сил быстрого реагирования” в Персидском заливе.  Последние два года президентства Картера и все восемь лет Рейгана по существу были исполнением этой директивы. В итоге всего за 10 лет удалось развалить СССР (или помочь ему развалиться) и, как незначительное для Америки, но очень важное для нас с вами следствие, была открыта  эмиграция из страны «победившего своих граждан социализма».

Надеюсь, у вас уже сложилось мнение о нетривиальных взглядах профессора СХ и о его способности видеть будущее дальше и глубже, чем другие, поэтому пора перейти к книге, ради которой эти заметки затевались.

Как много может измениться в мире за исторически ничтожные 20 лет! Начало 90-х годов было полной противоположностью началу 70-х.  Холодная война была бескровно выиграна, демократии и рыночная экономика наперегонки бежали по все уменьшающемуся из-за стремительно развития средств связи земному шарику, военные бюджеты, казалось, стремились к нулю, английский язык и американская культура, благодаря интернету и телевидению, завоевывали страну за страной,  бездарная  ООН вдруг стала делать что-то полезное и даже на Ближнем Востоке вот-вот должен был наступить вечный мир – все стремительно шло к идиллии всеобщего мира и дружбы народов всех стран.  Одна из самых популярных книг этого времени так и называлась: «Конец Истории».  Автор – Фрэнсис Фукуяма (кстати, ученик СХ) – пытался доказать, что привычная нам история, состоящая из войн, этнических конфликтов и экономическо-идеологических конфронтаций, осталась в прошлом. Кто знает, может быть, все так и шло бы своим приятным чередом, но, увы, в 1993 году в журнале Foreign Affairs появилась очередная статья СХ, на этот раз с не оставляющим никаких сомнений названием  «Столкновение цивилизаций?» (“The Clash of Civilizations?”).

«Пожалуйста, не так быстро, господа», – как обычно, тихонько из своего академического уголка сказал СХ. То, что вы сейчас видите, это только пузыри на поверхности плюс красивые мечты, в очередной раз овладевшие некоторыми горячими умами.  В исторической перспективе важно то, что происходит в глубине, под пузырями, где сталкиваются мощные и страшные потоки человеческих цивилизаций и, поверьте мне, ничего радостного, во всяком случае для нашей цивилизации, я вам обещать не могу. «Моя гипотеза состоит в том, что фундаментальные источники конфликтов в этом новом мире не будут прежде всего идеологические или экономические.  Главным водоразделом для человечества и доминирующим источником конфликтов будет культура.  Национальные государства будут оставаться наиболее важными актерами на сцене международных отношений, но принципиальные, глобальные политические столкновения будут происходить между нациями и группами различных цивилизаций… Конфликт между цивилизациями явится последней стадией эволюции конфликтов в современном мире».

Понятие  “цивилизация”, к сожалению, не поддается простому определению.  СХ в своей книге ссылается на пять предыдущих, в свою очередь предлагая еще одно – шестое.  Из всех известных мне определений я хочу предложить вам два – оба длинные и все равно не полные, построенные по принципу противопоставления “мы – они” или “одна цивилизация – другая цивилизация”, что вместе с интуитивным пониманием каждого думающего человека о принадлежности к определенной цивилизации даст более или менее достаточное понимание этого непростого понятия.  Предварительно одно важное уточнение: цивилизиция  – это больше, чем культура, религия, раса, нация или группа наций, хотя иногда одна нация или раса может являться цивилизацией, как, например, Японская цивилизация.

Одно определение дала итальянская писательница и журналистка Ориана Фаллачи в эссе “Гнев и гордость” (на мой взгляд, абсолютно лучшем отклике на события 11-го сентября)  Говоря об объявленной нам радикальной частью мусульманского мира религиозной войне, она очень эмоционально обращается к разуму, вернее, на ее взгляд, остаткам разума людей Западной цивилизации:  “Война, которая, возможно, не стремится к захвату нашей территории, но определенно стремится к захвату наших душ.  Цель которой – уничтожение нашей свободы и нашей цивилизации.  Война, которая стремится истребить сами основы и обычаи того, как мы живем и умираем, как мы молимся и веруем или не молимся и не веруем, как едим и пьем, как мы развлекаемся и каким путем мы получаем информацию.  Вы не понимаете или не хотите понимать, что если мы не будем противостоять им, если мы не будем защищать себя, если мы не будем бороться, джихад победит.  И это разрушит мир, который… мы построили, изменяли, улучшали, делая его немного более интеллигентным, скажем, менее предвзятым по отношению к другим – или даже не предвзятым совсем. И вместе с этим будут уничтожены наша культура, наше искусство, наша мораль, наши ценности, наши радости… О, Боже!  Неужели вы не понимаете, что Осамы бин Ладены чувствуют себя уполномоченными убивать вас и ваших детей только потому, что вы пьете вино и пиво, не носите длинную бороду и не закрываете лицо чадрой, ходите в театр и кино, слушаете музыку и поете поп-песни, танцуете в дискотеках или дома, смотрите телевизор, надеваете мини-юбки и шорты, ходите полуголые или голые на пляжах и в бассейнах, занимаетесь сексом, когда вы хотите, где вы хотите и с кем вы хотите? Неужели вам все это настолько безразлично, идиоты?”

Второе определение принадлежит самому СХ и взято мною из обсуждаемой статьи:

«Цивилизации отличаются друг от друга историей, языком, культурой, традицией и, самое главное (выделено мною), религией.  Люди разных цивилизаций имеют разные взгляды на отношения между Богом и человеком, индивидуумом и группой, гражданином и государством, родителями и детьми, супругами, а также разные взгляды на относительную важность прав и обязанностей, свободы и власти, равенства и иерархии.  Эти различия – продукт столетий.  Они не исчезнут завтра».

Согласно английскому историку Арнольду Тойнби (1889-1975), в мире существовала 21 цивилизация, из них только 6 сохранились сегодня. Х, применяя несколько другую классификацию, насчитывает 8- 9: Западную, Конфуцианскую (Китайскую), Японскую, Исламскую, Индуистскую, Славянско-православную, Латиноамериканскую, Буддистскую и, возможно, Африканскую. Последняя, не включающая мусульманскую Северную Африку, по его словам, еще не вполне выделилась в отдельную цивилизацию. Различия между цивилизациями – не только реальные, но и основополагающие.  “Политические, идеологические и экономические различия между людьми – состояние достаточно временное и легко изменяющееся; культурные различия – почти навсегда”.  Мне очень нравится пример, который приводит СХ для обоснования этого положения: «В бывшем Советском Союзе коммунисты стали демократами, богатые стали бедными, а бедные – богатыми, но русские не могут стать эстонцами, а азербайджанцы – армянами».

Статью немедленно перевели на 26 языков и на всех сразу же стали ругать. Левым не понравилось высказывание о том, что все либеральные проекты, основанные на объединении мира посредством общих, универсальных – естественно, западных – ценностей, обречены стать мертворожденными.  Правые возмутились замечанием, что за пределами университетов, дорогих отелей и богатых пригородов социальные и экономические отношения реального, грубого, по выражению Х, мира приведут к новым социальным и культурным напряжениям – источнику будущих конфликтов.  Особенно неприятно это было услышать политической элите и олигархии третьего мира; признать правоту СХ означало признать хрупкость и временность своего статуса.

Поток критики заставил СХ значительно расширить и углубить статью, в результате чего в 1996 году появилась книга «Столкновение цивилизаций и передел мирового порядка», (The Clash of Civilizations and Remaking of World Order).   В год  написания книги автору исполнилось 69 лет.  Возраст ли тому виной или понимание серьезности ситуации, но даже друзья были удивлены абсолютным отсутствием того, что в Америке называют политической корректностью.  От общих положений в статье СХ перешел к «называнию имен» в книге.  Запад, по его мнению, в основном генерирует идеологии, Восток – религии.  И религии сейчас наиболее угрожающая сила в международных отношениях.  (Необычное следствие из этого положения: поскольку идеология коммунизма была западноевропейского происхождения, то СССР философски был ближе к Западу, чем современная православно-христианская Россия.)  Противостояние холодной войны было мелочью в сравнении с многовековым противостоянием между Западом и Исламом.  В Средние века исламские армии дошли до Франции, Балкан и Вены, и аналогичный процесс повторяется в Европе сейчас – на этот раз пока демографически.  (Согласно французскому историку 19-го века Ж. Гобино, только демографического давления достаточно для гибели цивилизаций; большая часть их исчезла именно этим, “естественным” путем).

СХ прекрасно понимает, что идея столкновения цивилизаций не объясняет все конфликты современного мира.  Хорошая теория, по его словам, должна объяснять и предсказывать большинство конфликтов – и, безусловно, самые важные – лучше, чем любая другая теория.  Другое очевидное ограничение – временное.  СХ считает, что столкновение цивилизаций стало главным фактором развития мировой истории только после окончания холодной войны и будет таковым примерно до 2025, может быть, до 2050 года.  Некоторые из важных положений книги можно просуммировать следующим образом:

• Очевидный факт модернизации мира не означает его «вестернизацию»; в большинстве цивилизаций наблюдаются прямо противоположные тенденции;
• Религии, особенно в фундаменталистских и радикальных их формах, возрождаются во всех цивилизациях; в некоторых становятся важнейшим фактором культурного самосознания и все больше определяют внутреннюю и внешнюю политику;
• Азия расширяет свое военное и экономическое влияние, Ислам переживает демографический взрыв, относительное значение Запада непрерывно уменьшается;
• В многополярном мире цивилизаций, в отличие от двухполярного идеологически разделенного мира, постоянное подтверждение «принадлежности» к цивилизации, как странами, так и отдельными людьми, приобретает решающее значение;
• Международные соглашения о нераспространении атомного оружия, о соблюдении прав человека, об ограничении и регулировании эмиграции не стоят бумаги, на которой они напечатаны; экономические соображения Запада приведут к «двойным стандартам» в вопросах о правах человека и эмиграции, соблюдение конфуцианского принципа «наблюдать за дракой двух тигров с безопасного расстояния» приведет к передаче Китаем ядерной технологии любой стране, находящейся в конфронтации с Западом;
• Вера Запада в то, что парламентская демократия, свободный рынок и соблюдение прав человека – наилучший путь социального и политического развития для всех стран, приведет Запад к конфликту с цивилизациями – в первую очередь, с Исламской и Китайской, в которых думают по-другому.

«Опасные столкновения в будущем возникнут при соприкосновении западного высокомерия, исламской нетерпимости и милитаризма  и азиатской (китайской) догматичности.»  По мнению СХ, глупо ожидать, что люди, не похожие на нас сегодня, станут существенно ближе к нам завтра; эти наивные ожидания принесут нам только вред. «В будущем мире этнических конфликтов и столкновения цивилизаций западная уверенность в универсальности западной культуры страдает тремя дефектами: она фальшива, аморальна и опасна». Опасна не только на уровне цивилизаций, но и смертельно опасна на нашем бытовом, человеческом уровне.  «В классовых и идеологических конфликтах ключевой вопрос был: «На чьей ты стороне?», и люди могли выбирать и менять стороны. В конфликтах цивилизаций вопрос стоит: «Кто ты?», и тебе не дано это изменить.  И, как мы видим на примерах Боснии, Кавказа и Судана, ошибочный ответ на этот вопрос означает пулю в лоб».  Далее, по аналогии с геологической теорией землетрясений, СХ вводит понятие линий разломов, границ соприкосновения цивилизаций.  Многие читатели, недавно эмигрировавшие из Армении, Осетии, Таджикистана и тому подобных мест,  на своем опыте знают, что значит жить на этих границах, где всегда идет борьба, – хорошо, если только экономическая, как, например, между Западной и Японской или Латиноамериканской цивилизациями.

К сожалению, согласно СХ, гораздо хуже  обстоят дела, а тем более выглядит будущее, на границах Исламской цивилизации.  Таких границ, кстати, четыре.  На западной напряжение будет только расти: “После войны в Персидском заливе многие арабы испытывают гордость за Саддама Хусейна, атаковавшего Израиль и в одиночку противостоявшего Западу.  В то же время арабы чувствуют себя униженными и обиженными… Многие арабские страны… достигли социального и экономического уровня, не соответствующего авторитарному правлению, что приводит к требованиям большей демократии и открытости….Наибольшую пользу от этой открытости получили <радикальные> исламские движения.”   Напомню, все это было написано задолго до 11 сентября; нетрудно представить насколько больше арабы гордятся и уверены в себе сегодня.  “Следующая угроза для Запада”, – пишет М. Д. Акбар (индийский мусульманский писатель), –определенно придет со стороны мусульманского мира.  В едином порыве исламские страны… подымутся в борьбе за новый мировой порядок.”  Хоть это и не напрямую связано с темой книги, но, по-моему, экономические и демографические реальности на Ближнем Востоке – в дополнение к культурным и религиозным – не оставляют никаких надежд на мирное сосуществование.  Согласно Роберту Каплану («Мир в 2005 году», Atlantic Monthly, март 2002), в Йемене, Саудовской Аравии, Омане, Газе и на Западном Берегу и, хуже всего, в Египте число молодых мужчин в возрасте 15 – 29 лет (самая радикальная и неуправляемая часть населения) к 2020 году достигнет и в процентном отношении, и по абсолютной величине доселе невиданных цифр. Количество же доступной воды на душу населения уменьшится вдвое.  Политический хаос – вполне реальное будущее для большинства стран региона, а давно известно кто и какую рыбку ловит в мутной воде.

Ничем не лучше положение на южной границе, где старые распри между рабовладельцами-арабами и рабами-африканцами привели к практически ни на минуту не затихающей войне в Судане, где ливийское вмешательство подпитывает партизанскую войну в Чаде, где холодная война между христианами и мусульманами на Африканском Роге периодически переходит в горячую, где этническая “чистка”  (по-простому выражаясь – резня) христиан в Судане и Нигерии – настолько обычное дело, что просто не вызывает никакой реакции.

Северная граница сегодня привлекает наибольшее внимание – на этом рубеже идут или только что прошли настоящие, большие войны “местного значения.”  Мусульманам противостоят здесь православные (восточные) христиане: сербы против албанцев, болгары против турок, армяне против азербайджанцев, грузины против абхазцев, осетины против ингушей и, главное, русские против 100 с лишним миллионной Средней Азии, Поволжья и мусульманского Кавказа,- противостояния, что тянутся, по меньшей мере, 200 лет.

Если вы, паче чаяния, думаете, что на азиатской границе хоть немного спокойнее, то уверяю вас – там дела совсем швах, достаточно вспомнить Индию и Пакистан с их атомными бомбами, разделенные Филиппины и проблемы Китая с его северными провинциями.  “Кровавые границы Ислама,” – весьма пессимистично называет СХ одну из глав книги.

Что же делать, если все так плохо?  Может быть, на последней странице СХ, как фокусник в цирке, из широкого рукава своей интеллектуальной мощи достает какое-нибудь фантастически простое решение всех проблем?  Ну, во-первых, это все-таки академическая работа, а не «Директива Президента номер такой-то»; никто в этот раз не нанимал его давать советы правительству, Конгрессу или кому бы то ни было.  Во-вторых, боюсь, что простого решения вообще не существует.  Наконец, в третьих, то, что он ействительно рекомендует (об этом – после)  даже сегодня, через 6 лет после написания книги и несмотря на трагедию 11-го сентября, все еще не стало реальной политической доктриной по причине достаточно простой – очень страшно следовать его рекомендациям.  Авось обойдется.  Может быть, на этот раз хантингтоны и прочие кассандры ошиблись?  Ведь на той стороне границы тоже люди, достаточно многие после Сорбонны, Оксфорда или Беркли; неужели они не понимают, что мы хотим им только добра, что мы помогаем им через тысячи фондов и организаций, что если бы не наша помощь и наши технологии, то половина из них уже давно бы умерла с голоду, неужели они не боятся нас, наконец? На все эти и тысячи других «неужели» я посоветую еще раз поискать ответ у  СХ и попробовать понять: логика  нашей цивилизации самоубийственна в борьбе с их, в данном случае – Мусульманской цивилизацией.  Как в Южном лагере «Лагеря Святош», они не дискутируют, не переживают и уж тем более не будут извиняться за десяток миллионов раздавленных наших жизней.  Если кто-то думает, что сейчас не те времена, что мир не позволит, если кто-то еще продолжает мыслить категориями пацифизма и находится в плену фразы “Давайте жить дружно!” из знаменитого мультфильма, то они правы только в одном: времена, действительно, другие – много хуже.  Несколько лет назад за три дня зарезали несколько тысяч армян (женщин и детей, в основном) в сравнительно цивилизованном Азербайджане (армяне ответили резней в азербайджанском городе Ходжали), а в Руанде – всего за две недели – зарубили топорами(!) около 800 тысяч.  Женщины–монахини и учительницы – рубили налево и направо.  Одна бравая сеятельница “доброго и вечного” зарубила 40 с лишним детей своего класса, вся вина которых состояла в принадлежности к другому племени.  Или, может быть, вы забыли, что сделали с двумя заблудившимися израильскими солдатами-резервистами в Рамалле относительнл недавно?  Я напомню: их сначала долго убивали ногами, палками и обрезками труб, потом зарезали (по другой версии – разорвали руками) – возможно, уже мертвых, потом выбросили из окна, где их –мертвых – опять долго топтали ногами, потом еще несколько часов трупы таскали по пыльным улицам (как в свое время – трупы американских солдат в Сомали, а до этого –  трупы диссидентов в Бангладеш, а до этого – задолго до этого – труп Александра Грибоедова  в Персии.  Из Пушкина: «Он погиб под кинжалами персиян, жертвой невежества и вероломства.  Обезображенный труп его, бывший три дня игралищем тегеранской черни, узнан был только по руке, некогда простреленной пистолетной пулей.» ), потом долго показывали окровавленные руки охочим до крови телеоператорам.  И ПРИ ЭТОМ СМЕЯЛИСЬ!

Кстати, надо объяснить почему строчки из “Охоты на волков” стали эпиграфом к этим заметкам.  В интервью русского писателя Михаила Веллера (журнал “Чайка”, май 2002) мой глаз споткнулся на следующей фразе: “…они не будут устраивать дискуссии о правах человека, а будут резать глотки и делать это весело (выделено мной) ,  с шутками и прибаутками, без лордов Джаддов, Советов Безопасности и так далее.”  Высоцкий был гениальный поэт, и его “улыбнулся – и поднял ружье” – лучшее тому доказательство.  Попробуйте перечитать “Охоту на волков” и посмотреть на стихотворение в свете борьбы цивилизаций.  Ведь это мы – волки “затравленно мчимся на выстрел и не пробуем – через запрет!”, запрет красных флажков, запрет наших моральных ценностей, ту самую “абсолютную невозможность нарушить наши моральные стандарты”, о которой говорил Жан Распай.  Случайное совпадение или нет, но и Высоцкий, и Киплинг на стороне волков. И тот и другой, да и все мы, прекрасно – изнутри – знаем не идеальность волков – нашей цивилизации.  Помните Маугли и его волчью стаю- «свободный народ»?  «Я охотник Свободного Народа, Каа (имя удава), и останусь им, пока не уйдут собаки…»  – « Свободный Народ!- проворчал Каа. – Свободные воры!»

И тем не менее, Запад есть Запад, и я предпочитаю наших свободных воров их несвободным, наших волков их рыжим собакам.  Но если наши моральные стандарты для нас важнее наших жизней и самого существования нашей цивилизации, то что толку прислушиваться к СХ, сказавшему в 2001 году (в интервью с Р. Капланом): “Это [мир, в котором мы живем] – опасное место, в котором огромное количество людей обижено нашим богатством, нашей силой, нашей культурой и энергично противостоит нашим попыткам убедить или принудить их признать наши ценности прав человека, демократии, капитализма.  В этом мире Америка должна научиться понимать различие между нашими настоящими друзьями, теми, кто будет с нами и мы будем с ними и в хорошие, и в плохие времена; союзниками-оппортунистами, с которыми у нас будут некоторые общие интересы; стратегическими партнерами-соперниками, с которыми у нас будут смешанные отношения; противниками, с которыми возможно договориться; и безжалостными врагами, которые уничтожат нас, если мы не уничтожим их первыми” (выделено мною).   “За флажки – жажда жизни сильней!”.  А если нет, если поздно, если жажды жизни уже не осталось, ну что же – значит, погибших цивилизаций станет не 15, а 16 – пустячок, с точки зрения Истории.

Продолжавшаяся более ста лет европейская война между католиками и протестантами закончилась в 1680-х годах.  В этой войне погибли миллионы людей, но не было победителей.  Главным итогом войны стало общее понимание необходимости государственной и правовой защиты религиозных меньшинств и разделения религии и государства.  С тех пор и до Балканских событий последнего десятилетия Западный мир не знал ни одной религиозной войны.  Международные отношения и войны последних столетий были «разборками» внутри нашей цивилизации, «гражданской войной» западного мира, по определению Уильяма Линда. Эти триста с лишним лет изменили сознание, саму ментальность людей нашей цивилизации.  Как  «в теории замещения» Фрейда, мы переносим наши привычные представления об отношениях внутри нашей цивилизации на цивилизации не наши, в данном случае на Мусульманскую.  Отсюда большинство наших ошибок, одна из которых – уверенность в невозможности глобальных религиозных войн. Особенностью таких войн всегда были иррациональный фанатизм, патологическая ненависть, этнические чистки, когда абсолютно все средства хороши – все то, что так чуждо и непонятно нам. Нам трудно понять – я уже не говорю оправдать – как можно во взрывчатку в поясе палестинских самоубийц добавлять не только шурупы и гайки, но и крысиный яд; как можно в еду в иерусалимском ресторане подсыпать растолченные таблетки Digoxin; как может бывший президент Ирана, находясь в здравом уме, сказать, что в обмене ядерными ударами с Израилем мусульманские страны согласны потерять три четверти(!) населения, если Израиль при этом будет уничтожен. Очень важно сейчас, сможет ли Запад осознать, что они  (даже если они – это только 5% населения исламских стран)  способны на всё, что они тоже – по своему – учатся на уроках 11-го сентября и что для них эти события – только начало долгого пути.  «Это просто вопрос круговращения – с разными цивилизациями наверху в разное время»,- говорит Главный Муфтий Парижа в «Лагере Святош».  Время на Востоке течет медленно – и в этом наш шанс.  Надо только захотеть учиться, надо только кое-кому и в Европе и в Америке понять, что для них мы все – враги, «неверные», по большому счету – не люди.

Нашу интеллектуальную, изобретательную и такую гордую собой Западную цивилизацию давно разъедает раковая опухоль – чувство вины, которое заставляет рассматривать проблемы третьего мира как последствия жадности и несправедливости Запада. Запад пытается заглушить ноющую боль чисто по-христиански, проповедуя любовь, жалость и сострадание к несчастным. Ну и, конечно, помогая деньгами. Разворованные деньги возвращаются на Запад наркотиками, террором и финансированием антизападных, радикальных мусульманских организаций.  Сравнительно недавно большая опухоль – «чувство вины» – дала метастаз, который я бы назвал «боязнь показать себя расистом». Несмываемое клеймо «расист» ставиться на любого, осмеливающего заикнуться об ограничении эмиграции, о защите границ, о проповедовании ненависти и нескрываемом антисемитизме во многих западных университетах, о повальном, прекрасно организованном на саудовские деньги рекрутировании в радикальные мусульманские секты среди афроамериканских обитателей американских и английских тюрем (до 30 тысяч в год только в Америке), о государственной измене лидера «Нации Ислама» Луиса Фарахана, заявившего во время встречи с иракским министром Абдулой Салехом: «Американские мусульмане молятся, чтобы Аллах послал победу Ираку» или, не дай Бог, о “расовом профиле” подозреваемых террористов.  Не может быть серьезной борьбы с внешней угрозой, исходящей от враждебной нам цивилизации, если мы сначала не вылечим наши внутренние болезни.  Мне кажется, нашей цивилизации уже пришло время делать выбор, принимать сильнодействующие лекарства непопулярных, политически некорректных решений.  Может быть, пришло время и разрозненным группкам детей на площадке у сан-франциской школы, и взрослым дядям и тетям всей нашей цивилизации, вне зависимости от цвета кожи, религии и политической ориентации – если они чувствуют себя частью нашей цивилизации – собраться в одну большую… толпу.  На большее цивилизация, основанная на индивидуализме и плюрализме, все равно не способна – стройные ряды и шеренги хороши для Китайской цивилизации.

Да, я обещал вернуться в Европу к Жану Распаю. Вот что он написал в 1985 году в предисловии к очередному переизданию своего романа: «Так что же делать?… Я писатель.  Я не предлагаю и не защищаю никакую теорию, систему или идеологию. Просто мне кажется, что мы находимся перед уникальным выбором: или научиться безропотному мужеству быть бедными или вновь обрести негибкое и жесткое мужество быть богатыми. В обоих случаях, так называемое христианское милосердие покажет себя бессильным.  Наступают жестокие времена».

И последнее.  Как вы думаете, почему флотилия кораблей-развалюх и ржавых лодок выбрала такой странный, долгий и смертельно опасный путь – вокруг Африки?  Что, они совсем идиоты и не знали о гораздо более коротком пути через Суэцкий Канал?  Знали, конечно.  Просто у входа в Красное море их встретил египетский военный корабль и без долгих разговоров стрелял и топил, стрелял и топил – лодку за лодкой, кораблик за корабликом, пока остальные разворачивались и удирали.

Одним из источников статьи было интервью Роберта Каплана с Самуэлем Хантингтоном в Atlantic Monthly.

Игорь ЮДОВИЧ

Источник