Время действовать

Кто-то назовет творения Рами китчем; они действительно незамысловаты, но обладают индивидуальным, моментально узнаваемым стилем и как минимум не режут глаз, хорошо вписываясь в общую картину улицы, которая сама по себе – олицетворение китча. Этот художник давно уже стал неотъемлемой частью веселого и многоликого Тель-Авива – а некоторые его уличные фрески смело можно назвать культовыми (как знаменитый «Крик» напротив башен Азриэли, «Балкон с музыкантами» на улице Нахлат Биньямин или «Киоск» на бульваре Бен-Цион).

До вчерашнего дня столь же известным был его рисунок на стене женской раздевалки пляжа «Мецицим» (подглядывающие), названного так в честь снимавшегося там одноименного культового фильма в участием двух тогдашних секс-символов Израиля: Ури Зоара и Арика Айнштейна. Кино вышло в прокат в 1972 году, то есть делалось на гребне сразу двух мощнейших волн: эйфории победы в Шестидневной войне (где мы, казалось, трахнули арабов раз и навсегда) и эйфории фестиваля в Вудстоке (где одуревшие от наркоты и свободы участники трахали не только всех, кто еще худо-бедно шевелился, но и вовсе неподвижных).

В итоге «Мецицим» получился вполне соответствующим эпохе, то есть насквозь пропитанным сексом, солеными шуточками, сексом, бездумным наслаждением жизнью, бурлящими молодыми гормонами, сексом, ласковым морем, сексом, горячим пляжем… и – совсем забыл! – сексом. Фильм имел бешеный успех и стал легендой, а его диалоги были мгновенно растащены на поговорки. В 72-ом никто еще не предполагал, что всего лишь через год наступят иные времена: война Судного дня, крах правящей мапайной верхушки, Ливан, интифада… Отрезвление Зоара (режиссера и исполнителя главной роли) дошло до крайности: десятью годами позже он уже расхаживал в черном одеянии ультрарелигиозного еврея и ничем не напоминал кудлатого сексапильного мачо, автоматически хватающего за филей любую находящуюся в пределах досягаемости девушку.

Рами Меири увековечил память о фильме в виде двух нарисованных подростков, которые, привстав на цыпочки, пытаются заглянуть в форточки женской раздевалки.

Эта невинная (относительно общей атмосферы «Мецицим») картинка просуществовала несколько десятилетий, пока за нее не взялись саблезубые самки из Oбщества Oхраны Безумия (ООБ). Первый акт вандализма против граффити был зарегистрирован почти два года назад – безумные хулиганки перечеркнули подглядывающих мальчишек крест-накрест и подписались: «культура изнасилования».

Тогда еще можно было подумать, что вандалы имеют в виду самих себя, ежечасно насилующих здравый смысл и основы человеческой нормы, но вскоре выяснилось, что это не так. В августе 2019-го ООБ повторило атаку на фреску, исписав ее именами осужденных насильников. На вопрос, какое отношение к списку преступников имеет граффити Рами Меири, могли ответить разве что идеологи ООБ – для нормального сознания это непостижимо в принципе.

В нормальном сознании не укладывается, как можно вопить #MeToo или требовать наказания для клиентов проституток и в то же время приветствовать мерзостную эксплуатацию женского тела как ходячего инкубатора для удовлетворения семейных позывов богатеньких однополых пар.

В нормальном сознании не укладывается, когда ради сохранения исчезающего вида трехдюймовой рыбки обрекают на вымирание десятки рыбацких деревень.

В нормальном сознании не укладывается, когда требуют уволить профессора, который сделал замечание студентке, пришедшей на экзамен в крошечной юбчонке, зато с огромным декольте сиськами наружу, – и в то же время именуют исламофобией и расизмом отказ считать цивилизованными людьми арабских шейхов с гаремами в три дюжины сексуальных рабынь и африканских изуверов, отрезающих клиторы миллионам девочек.

В нормальном сознании не укладывается, почему, вместо того чтобы заставить дикарей-азиатов жить в чистоте, нужно запретить изготовление пластика в странах развитой культуры, где мусор тщательно сортируется и утилизируется.

В нормальном сознании не укладывается, как можно запрещать генно-модифицированные продукты, которые спасли от голодной смерти слабейшую треть человечества.

В нормальном сознании не укладывается, как можно вопить о климатической угрозе и в то же время делать все, чтобы максимально подавить развитие промышленности и технологий, которые представляют собой наш единственный шанс уцелеть при глобальных природных катаклизмах.

Не любовь (к природе, женщине, негру, исламу, гомосексуалу, бедняку) движет этими мерзавцами и мерзавками, но ненависть к норме и к заведенному порядку, ненависть к человеческой цивилизации, которая, собственно говоря, и есть не что иное, как норма и заведенный порядок.

Но вернемся к бывшему культовому граффити на бывшем культовом пляже имени бывшего культового фильма. Два дня назад фреску «Мецицим» замазали по приказу тель-авивского мэра. Как объяснил этот акт официального вандализма сам г-н Хульдаи, давно уже превратившийся в сенильно-сервильную марионетку ООБ, «стирание рисунка не сотрет прошлого, зато станет ясным месседжем для грядущих поколений…»

О да, звучит знакомо. Низвержение статуй Колумба, Вашингтона и Черчилля не сотрет прошлого, зато станет… Лобызание сапог черных хулиганов не сотрет прошлого, зато станет… Стрельба по полицейским и разгром городов не сотрет прошлого, зато станет… Публичный линч политика (ученого, журналиста, артиста, врача, учителя, человека) мизинцем соскользнувшего за рамки политкорректного диктата, не сотрет прошлого, зато станет…

Помню, в середине семидесятых нас, студентов, обязывали ходить в т.н. «народную дружину» – следить за порядком на вечерних улицах, подбирать пьяных и сопровождать милицию в вызовах на квартирные склоки. Однажды, в особенно депрессивный дождливый ноябрьский вечер, старший группы – отличник по фамилии Супилко (именуемый еще «Суперпилка» за изворотливость и виртуозное пользование «шпорами») решил поднять настроение приунывшим дружинникам.

– Пойдемте, чуваки, – сказал он. – Будет над чем постебаться…

Следуя за старшим, мы нырнули в подворотню, прошли несколькими безлюдными дворами и уперлись в дощатый забор.

– Сюда! – вполголоса проговорил Суперпилка и сдвинул в сторону две доски. – Только ш-ш-ш… тихо, а то спугнете…

Один за другим мы протиснулись в очередной двор – такой же неосвещенный, как предыдущие. Слева его замыкало длинное кирпичное здание. Вдоль его стены спиной к нам толпились темные фигуры – наверно, дюжины две. Суперпилка выдохнул, как перед стопкой, свистнул в милицейский свисток и заорал громовым голосом:

– Народная дружина! Стоять, извращенцы! Сто-ять!

«…ять… ять… ять…» – откликнулось эхо. Дальнейшее понятно лишь тем, кто когда-нибудь входил ночью в кухню, полную тараканов. Стоявшие у стены бросились наутек – в жуткой панике, врассыпную, в разные стороны. Они карабкались на ограды, срывались и карабкались снова, не обращая внимания на упавшие кроличьи шапки.

– Стоять, извращенцы! – гремел Суперпилка, не трогаясь, впрочем, с места, и его голос подстегивал «тараканов» пуще любого кнута.

Когда двор опустел, старший повернулся к изумленной «дружине».

– Ну вот, чуваки, – сказал он. – Теперь телевизор наш.

Оказалось, что Суперпилка привел нас в задний двор Большой Пушкарской бани, куда выходили окна женского отделения. Все они были наглухо замазаны изнутри белилами – все, за исключением одного – он-то и назывался «телевизором». Мы подошли посмотреть. Сквозь сильно запотевшее стекло виднелась противоположная стена то ли коридора, то ли прохода, по которому время от времени двигалось ЧТО-ТО. Качество картинки в «телевизоре», прямо скажем, оставляло желать много лучшего. Интуиция подсказывала, что темные пятна – это, скорее всего, головы, а под ними, по логике вещей, должны располагаться плечи и прочие части человеческого – по идее, женского – тела, но практикой эти догадки не подтверждались.

– И это всё? – разочарованного спросил кто-то. – Ни фига ведь не видно.

– Я ж говорю: извращенцы… – со смешком отвечал Суперпилка.

– А чего ж и это окно не замажут?

Старший отрицательно помотал головой:

– Ну вот еще. Как же их тогда отлавливать?..

Помню смутное чувство, с которым я, двадцатилетний дурак, возвращался из того двора. С одной стороны – забавное приключение. С другой – убегали-то не тараканы, а люди, обычные люди. Что привело их туда, к этому окну – одиночество? Фантазия? Тяга к несбывшемуся? И какими непреодолимо сильными должны быть эти фантазии, эта тяга и это одиночество, чтобы не только прийти туда, но и стоять плечом к плечу с другими, такими же «извращенцами», как ты? И какое ужасное унижение – быть застигнутым за этим занятием милицейским свистком и воплями ражего ухаря, во власти которого схватить, повалить, избить, опозорить… И за что – за что, всемилостивый Боже? За подглядывание в окно, в котором и так «ни фига не видно»?

В пуританстве – как советском, так и нацистском – содержалась уверенность, что должно караться малейшее извращение стандартной нормы здорового, морально стойкого, идейно выдержанного, штампованного члена коллектива, лишенного каких бы то ни было индивидуальных отклонений. В этой уверенности – главная суть фашизма; остальное (диктатура, тоталитаризм, этатизм, террор, бесчеловечность) – лишь производные этой сути. Фашизм – это абсолютизация нормы.

То, с чем мы столкнулись сейчас, – тоже фашизм, но «фашизм навыворот», «фашизм наоборот»: фашизм, абсолютизирующий отклонение от нормы, объявляющий норму – преступлением, а извращение – нормой. Но производные этого фашизма те же, что и у большевиков с нацистами: диктатура политкорректности, тоталитарная промывка мозгов, этатизм deep state, террор и запугивание инакомыслящих, бесчеловечность по отношению к людям, которые по-прежнему осмеливаются жить, создавать семьи и рожать детей, каждым своим выдохом внося преступный вклад в повышение концентрации двуокиси углерода.

Граффити Рами Меири уже не подлежит восстановлению. Вандалы из ООБ начинают с крикливых пикетов на территории университетского кампуса, с участием десятка агрессивных самок и малохольных самцов. Не получив отпора, они выходят наружу – поганить памятники и бить витрины. На этом этапе их вандализм еще не окончателен: стекла можно вставить, памятники отчистить. Дьявольскую силу эта фашистская мерзость обретает, лишь придя к власти: посадив своего мэра, своего фюрера, своего генсека. Тогда мы и приходим к тому, что видим в эти дни: к замазанным белилами фрескам, низвергнутым статуям и прочим, пользуясь словами тель-авивского полезного идиота, «ясным месседжам для грядущих поколений».

Люди, это происходит прямо сейчас, перед нашими глазами. И если вы не хотите вернуться к ГУЛАГу и Аушвицу, время действовать – каждому на своем месте. Современный левый «фашизм навыворот» должен получить решительный однозначный отпор – как на избирательных участках, так и в повседневной жизни: отпор голосованием, отпор моральным осуждением, отпор воспитанием детей. Пока еще не поздно – действуйте.

Алекс Тарн