Волшебная сила искусства

– Лидочка! – взмолилась я. – Ты же знаешь, я по концертам не ходок…

– Я сказала, что не пожалеешь! – почти грозно повторила Лида. В трубке наступила зловещая пауза…

О боги! Что за напасти свалились на меня в самом конце месяца? Именно в среду у меня куча дел. А погода? На улице то проливной дождь, то туман и сырость. Впрочем, для истинного меломана погода как раз особой роли не играет. Но к знатокам и ценителям музыки я никакого отношения не имею. Моя бабушка вообще считала меня «гармонически развитой личностью»: «У тебя, внученька, ни слуха, ни голоса! Ты все песни, начиная со «Взвейтесь кострами…» и заканчивая «Вставай, проклятьем заклейменный!», поешь на мотив «Катюши». Это своеобразная гармония», – с ласковым сожалением констатировала она.

А вот у моей Лидочки все просто. Ее муж Алеша – профессиональный музыкант и очень известная в нашем славном городе личность. Он без проблем достает билеты на любой концерт. К тому же Алеша – один из основателей музыкального коллектива, который уже несколько лет занимается активным возрождением клезмерской музыки.

Ах, вы не знаете, кто такие клезмеры? До революции популярность клезмеров была невероятной. Для них писал сам Леонид Утесов! Это были бродячие музыканты, в основной своей массе нищие, как церковные мыши, имевшие смутное представление о нотной грамоте. Но! Они блестяще играли практически на всех музыкальных инструментах, начиная от скрипки, контрабаса или флейты и заканчивая арфой, балалайкой и барабаном. Некоторые особо выдающиеся личности могли исполнять очень сложные мелодии на собственных губах, зубах и даже на щеках. Без клезмеров не обходилась ни одна свадьба, ни самые скромные похороны, ни другие культурные мероприятия жителей маленьких провинциальных городков и сел. Первые документальные упоминания о клезмерах относятся к началу ХVI века. Гастролировали, вернее, кочевали эти талантливые бродяги по глухим европейским провинциям. Не обошли они и южные окраины империи. Именно поэтому репертуар «наших» музыкантов состоял в основном из фольклорных еврейских, молдавских, болгарских, цыганских и малороссийских песен и мелодий.

«Когда клезмеры играют «прощальную» для невесты, покидающей отчий дом, женщины обливаются слезами, девушки падают в обморок, сваты сидят как зачумленные, а у жениха отнимается речь…» – так в конце XIX века с восторгом сообщал известный публицист. Кстати, Сашка-музыкант из известного рассказа А.И. Куприна «Гамбринус», который «среди портовых и морских людей пользовался бóльшим почетом и известностью, чем, например, местный архиерей или губернатор», тоже был из клезмеров…

– Лидочка, дорогая, – я предприняла очередную попытку отбиться от культпохода в филармонию, – а что Алеша? Разве он с тобой не идет?

– Лешка вчера вечером уехал на гастроли в Польшу, – вздохнув, сообщила Лида. – Повез туда Вертинского…

Теперь понятно! Алеша репетировал романсы Вертинского почти два года. К его удивлению, поляки оказались не только большими любителями старинных романсов, но и страстными поклонниками самого Александра Николаевича…

Что ж, видимо, придется мне тащиться в филармонию. Хотя заранее знаю, что никакого удовольствия от этого мероприятия я не получу. А все потому, что в свое время переела этих концертов и опер до несварения желудка. Был в моей жизни период, когда я работала в отделе внешних связей очень солидной судоходной компании. Эта уважаемая организация имела обширнейшие деловые связи по всему миру. Дня не проходило, чтобы к нам не приезжали отдельные бизнесмены и целые делегации для переговоров, совещаний и обсуждения стратегических вопросов. С самого утра эти акулы международного бизнеса о чем-то яростно спорили, торговались до хрипоты, подписывали контракты и многочисленные «Протоколы о намерениях». Потом следовало отвести этих усталых господ пообедать или поужинать, а вечером…

По тем временам болтаться просто так по городу иностранцам не рекомендовалось. Поэтому им предлагалась незамысловатая культурная программа: оперный театр, пешеходная экскурсия по Cтарому городу или концерт классической музыки в филармонии. Для эстетов, которых было не так уж много, организовывался поход в археологический музей или картинную галерею. И так изо дня в день без перерыва на выходные и праздники. Правда, случались в этой программе некоторые исключения. Так, например, грузный пожилой немец, представитель бременской судоверфи, который появлялся в нашем городе два-три раза в год, просил повести его в кафедральный собор на вечернюю службу. О чем в полумраке православного храма молился этот старый католик, так и осталось загадкой. Но в напряженной осанке немца, в его плотно сжатых губах чувствовалась угрюмая сосредоточенность. Пакистанцы и смешливые кубинцы обожали ходить в цирк. А вот южные корейцы, приезжавшие группой не менее десяти человек, вообще никуда не ходили. После переговоров они торопились к себе в гостиницу, где устраивали безобразную многочасовую попойку.

На утренней планерке наш шеф задумчиво просматривал список делегаций и раздавал наряды, словно мы работали не переводчиками, а сантехниками в ЖЭКе.

– Тэк-с! – барабаня пальцами по столу, озвучивал свой вердикт начальник. – Иван, возьмешь сегодня французов. В филармонии гастроли хора имени Пятницкого. Для них в самый раз. Билеты у секретарши…

– А машина?– ворчливо откликнулся блестящий знаток четырех европейских языков Ванька Плотников. – Нам что, пешком туда идти?

– Совесть имей! От гостиницы на Приморском бульваре до филармонии всего-то десять минут хода прогулочный шагом! – возмутился шеф.

– Ой, как я люблю ходить пешком в филармонию! – фыркнул Ванечка.

Монументальное здание нашей областной филармонии напоминает средневековый замок и пышный дворец венецианских дожей одновременно. Лично я всегда испытываю противоречивые чувства, когда посещаю этот местный очаг культуры. До революции в нем размещалась крупнейшая на юге империи биржа. Легенда гласит, что банкиры и богатые купцы – экспортеры пшеницы поставили итальянскому архитектору Бернардацци одно жесткое условие: построить зал без акустики. Ведь биржа – это место, где совершаются конфиденциальные многомиллионные сделки. А ежели два деловых человека о чем-то договариваются, то рядом стоящий конкурент ничего слышать не должен. Говорят, бедняга Бернардацци долго ломал голову, но в конце концов сумел добиться уникального эффекта глухоты ближнего своего. В чью не слишком светлую голову пришла удивительная мысль разместить в этом здании филармонию, неизвестно. Кто потом опять ломал голову над восстановлением акустики в таком зале, тоже неясно. По сей день доброжелатели пытаются робко доказать, что «эффект Бернардацци» все же остался. Он якобы ограждает чуткие уши меломанов от шелеста конфетных фантиков в старом «храме торговли»…

– Поехали дальше, – невозмутимо продолжал шеф. – Два поляка из Гданьска очень просили сводить их в морской музей. Этим займется Сережа. Остался один китаец из Сингапура и индус с женой. Итого трое, – шеф выразительно посмотрел на меня.

– А можно я поведу поляков в музей, а Сережа… – я не успела закончить фразу.

– Нет! Только не индусы! – тихо взвыл мой коллега и добавил горестным шепотом: – Я их совершенно не понимаю!

Просвещенные граждане Юго-Восточной Азии прекрасно разговаривают по-английски, вот только к их мяукающему акценту и некоторым специфическим оборотам, увы, нужно долго привыкать. Для определения этого феномена существует даже специальный термин – пиджин инглиш.

– Индус с супругой и сингапурец выразили свое заветное желание пойти в оперный театр на «Евгения Онегина», – продолжая сверлить меня тяжелым взглядом, шеф демонстративно захлопнул папку и добавил, как отрезал: – Билеты у секретарши…

Смертная тоска объяла мою душу. Это был мой третий по счету поход на «Евгения Онегина» с начала сезона! Вообще-то мой личный рекорд связан с «Лебединым озером». В один особенно урожайный год я умудрилась сходить на этот замечательный балет девять раз подряд. Следом шли «Запорожец за Дунаем» – пять раз, «Иоланта» и «Жизель» – всего по два раза. А с оперой сеньора Пуччини «Мадам Баттерфляй» вообще произошел невероятный конфуз.

Три коренастых сдержанно-вежливых японца приехали в службу безопасности мореплавания предлагать какое-то новейшее навигационное оборудование. Эти любознательные господа подготовились к походу в театр, словно собрались в кругосветную экспедицию. У каждого на груди висел мощный бинокль, а через плечо – фотоаппарат с отличной оптикой. Кроме того, один из японцев сжимал в руках что-то вроде походного офицерского планшета. Для полноты образа не хватало компаса, карты и саперной лопатки.

На выданных секретаршей билетах, кроме фиолетово-чернильного штампа «Бронь» и даты, никакой информации не было. Но я была совершенно уверена, что отправляюсь со своей меленькой экспедицией на балет «Щелкунчик». Поэтому в микроавтобусе по дороге в театр принялась подробно рассказывать содержание прелестной сказки, которая легла в основу этого всемирно известного творения Чайковского. Не забыла сообщить, что в свое время Петр Ильич приезжал в наш оперный театр на премьеру «Пиковой дамы», чем мы, жители города, невероятно гордимся, ну и так далее. Японцы оказались благодарными слушателями. Они дружно кивали головами, восхищенно по-детски ахали, а один из них положил планшет себе на колени и стал делать торопливые записи. Похоже, он старательно конспектировал мой рассказ.

У входа в театр топталась группа крайне возбужденных личностей. Я решительно провела японцев через толпу, мы вошли в театр, и тут меня поджидала первая, но, увы, не последняя в этот вечер неприятность. Знакомая билетерша, протягивая программку, интимно зашептала:

– Вам невероятно повезло! В нашем городе такое случается нечасто! Тенор – лауреат всесоюзного конкурса из Алма-Аты, лирическое сопрано из Прибалтики. С утра лишний билетик спрашивают…

Тенор и сопрано в «Щелкунчике»? Я не успела удивиться. Мой взгляд упал на пачку рекламных листков в руках билетерши. Стилизованные под иероглифы буквы на фоне голубовато-серой горы, в которой без труда угадывалась знаменитая японская Фудзияма. «Мадам Баттерфляй»? Я поняла, что сейчас тихо свалюсь в обморок. Ситуация нелепейшая! Тащить японцев на оперу из японской жизни – все равно что устроить испанцам корриду с племенными бычками в колхозе «Заветы Ильича». Кое-как справившись с потрясением, постаралась объяснить своим подопечным, что балет, увы, отменяется, но взамен нам предоставляется потрясающая возможность услышать знаменитую итальянскую оперу. Ничего не подозревающие японцы с почтительным поклоном приняли из моих рук программку, где, слава богу, имелось краткое содержание оперы на английском языке.

Перед началом спектакля мы быстрым шагом обошли театр, осмотрели роскошную лестницу, добрались до галерки, сфотографировали хрустальную люстру и плафоны с шекспировскими персонажами. Но тут дали последний звонок, и зал стал медленно погружаться в волшебно-таинственный полумрак. В нашей ложе уже сидела сухонькая старушка из тех, кого принято называть божьим одуванчиком. По изысканной любезности, с которой старушка подвинулась, пропуская нас, стало понятно, что это заядлая театралка. Рядом с бабулей расположилась презабавная парочка: субтильный юноша с роскошной копной смоляных кудрей и девица в тяжелых роговых очках. На коленях у них была разложена потрепанная нотная папка с толстой пачкой исчерканных листков. Клавир, догадалась я.

Всегда по-хорошему завидовала людям, которые разбираются в музыке. Чье чуткое ухо способно уверенно отличить сопрано драматическое от сопрано колоратурного. Эти счастливчики рассуждают о предмете своего обожания с томным придыханием и восторженным трепетом. Для меня существует только музыка громкая и музыка тихая. А как можно любить то, что совершенно не слышишь и поэтому, увы, не понимаешь…

Тенор из Алма-Аты оказался пожилым коротконогим господином со смуглым и плоским лицом азиатского божка. Мундир лейтенанта американской армии смотрелся на нем довольно нелепо. Разглядывая заезжего лауреата в японский бинокль, я пришла к неутешительному выводу, что на героя-любовника и тем более коварного соблазнителя казах Пинкертон совершенно не похож. К тому же пел он тяжело, с каким-то невероятным усилием, словно карабкался вверх по крутой лестнице с мешком песка на спине. Притихший зал слушал его с искренним сочувствием. Когда же Пинкертон завел свою знаменитую арию «Скиталец янки», в партере ехидно захихикали, а девица в роговых очках стала судорожно листать партитуру. Да, мрачно подумала я, тяжек труд оперных певцов, тяжек и неблагодарен! Сидящий рядом со мной японец осторожно тронул меня за локоть и свистящим шепотом задал невинный вопрос:

– Простите, мадам, а что это за гора там на сцене?

– Фудзияма, – не задумываясь ляпнула я.

– Как?! – шепотом удивился японец, тыкая пальцем в программку. – Здесь написано, что действие происходит в Нагасаки…

– Ну да…

– Но из Нагасаки Фудзияму не видно! – мой собеседник странно сморщил узкоглазое лицо, словно собрался расплакаться от обиды за свою страну.

– Немедленно прекратите болтать! – зашипел на нас субтильный юноша. В сумраке бархатной ложи его глаза блеснули сатанинской яростью.

– А вы прекратите шуршать своими бумажками! – зашипела я в ответ. Японцы испуганно притихли.

Тем временем на сцене появилась гостья из Прибалтики и главная героиня мелодрамы – гейша Баттерфляй. Обладательница лирического сопрано была на две головы выше Пинкертона. Полагаю, что с такой гвардейской статью ей бы здорово подошла роль Брунхильды в опере Вагнера. Тем временем Пинкертон и Баттерфляй запели дуэтом, при этом долговязая дева-воительница обращалась к своему будущему возлюбленному по-итальянски, а казах отвечал ей по-русски. В театральной программке по этому поводу было написано, цитирую дословно: «…их дуэт дышит томной негой». Неги я не уловила, зато восточная чаровница вдруг решительно двинулась к своему возлюбленному, вытянув перед собой длинные сильные руки. При каждом шаге из-под ее кимоно высовывался башмак размера этак сорок пятого. Казах оказался пугливым малым. По-бычьи наклонив голову, он попятился от мускулистой гейши, словно боялся, что эта неуклюжая дылда невзначай наступит ему на ногу. Если так пойдет дальше, с беспокойством подумала я, доблестный американский вояка имеет шанс свалиться в оркестровую яму и заработать при этом нервный тик.

Не знаю, чем бы вся эта история закончилась, но тут на сцену явилась «группа поддержки». По всей видимости, это были родственники и друзья Баттерфляй в разноцветных кимоно. Сидящий рядом со мной японец опять встрепенулся:

– Скажите, мадам, эти люди пришли на похороны?

– Почему вы так решили? – стараясь говорить как можно тише, удивилась я.

– В Японии принято запахивать кимоно слева направо. А у них одежда запахнута справа налево. Так в нашей стране одевают только покойников!

Я не разбираюсь в тонкостях восточного костюма, поэтому стала просто рассматривать артистов на сцене. Господи, где же я их видела? На прошлой неделе водила двух канадцев на оперу «Наталка Полтавка». Вспомнила! Там был хор. Правда, тогда эти веселые хлопчики в шароварах и румяные девчата в вышитых блузках пели замечательные украинские песни и танцевали гопак. Наверное, у меня что-то со слухом. Ерунда какая-то! Хор на сцене действительно запел по-украински?

Кто мне ответит, какие луженые уши нужно иметь, чтобы слушать такое? Итак, Пинкертон поет по-русски, Баттерфляй отвечает ему по-итальянски, а хор родичей в костюмах японских покойников подхватывает на чистейшем украинском языке. С тоской подумала, что с удовольствием выпила бы стакан какого-нибудь яда и обязательно на брудершафт с Пинкертоном. После такого спектакля нужно два часа гулять на свежем воздухе!

…В среду без четверти семь я зябко поеживалась у входа в филармонию. Капли мелкого весеннего дождя уныло барабанили по моему зонту. Со стороны моря серыми полупрозрачными волнами двигался туман. Про такую погоду говорят: хороший хозяин собаку на улицу не выгонит.

– Давно меня ждешь? – деловито осведомилась подошедшая Лидочка.

– Слушай, давай вместо концерта пойдем в нашу любимую французскую кондитерскую. Я угощу тебя кофе…

– К черту кондитерскую! – воскликнула Лида и твердой рукой стала решительно подталкивать меня к центральному входу бывшей купеческой биржи. – Юрочка дает сегодня последний концерт в нашем городе, а потом уезжает на три года в зарубежное гастрольное турне. Учти, это наш последний шанс…

– Кто такой этот Юрочка? – проворчала я, складывая мокрый зонт.

– Юрий Минаев – один из лучших контртеноров Европы. Между прочим, недавний выпускник нашей консерватории…

– Контртенор? Такой… э-э-э… томный мужичок, который поет писклявым женским голосом? – простодушно осведомилась я.

– Тьфу на тебя, темнота провинциальная! – возмутилась Лидочка. – Ты еще скажи кастрат! Запомни: мужчина не может петь женским голосом. Это говорю тебе я, уролог в третьем поколении!

Мне осталось только смущенно замолчать. Мысленно я пожалела, что оставила дома таблетки от головной боли.

– У нас с тобой потрясающая возможность послушать музыку эпохи барокко, – продолжала вещать подруга, вцепившись в мой локоть, словно боялась, что я сбегу. – Гендель, Вивальди, Глюк, Моцарт – это же мировая музыкальная классика! Кстати, когда ты в последний раз слышала клавесин?

Я плохо себе представляю, что такое клавесин, поэтому рассеянно пожала плечами.

К моему удивлению, зал был забит до отказа. Наши места оказались рядом с главным выходом. Как удачно, подумала я, можно будет незаметно выскользнуть и затаиться где-нибудь в буфете, дожидаясь конца этого балагана в стиле барокко. Справа от меня расположился широкоплечий мужик с колоритной внешностью цыганского барона. В носу защекотало от резкого запаха его духов. Златая цепь на шее соседа была толще моего указательного пальца, а зачесанные за уши слегка вьющиеся волосы влажно блестели, словно их обладатель пару минут назад вышел из душа. Неужели он тоже интересуется музыкой эпохи барокко? Наконец свет в зале погас, и оркестр заиграл довольно заунывную мелодию. Чтобы как-то скоротать время, я попыталась мысленно представить танцующих дам в высоких напудренных париках и жеманных кавалеров в башмаках с бантиками и не заметила, как задремала. Неожиданный гром аплодисментов заставил меня испуганно вздрогнуть.

На ярко освещенной сцене стоял среднего роста молодой человек в черном фраке. Ничего примечательного в его внешности не наблюдалось. Я осторожно вытянула в проход затекшие ноги и попыталась украдкой зевнуть, но так и застыла с открытым ртом, потому что человек на сцене запел. Звук его невероятно сильного хрустально чистого голоса наполнил окружающее пространство фантастически волшебными вибрациями. Еще больше меня поразил бархатный тембр и невероятная четкость. Я слышала каждую фразу, каждое слово, каждый звук. Они вызывали целый вихрь дивных ассоциаций. Словно ожили, заиграли в моей душе дремавшие до сей поры струны. Но главное, я почти физически почувствовала, что с моими ушами что-то произошло, открылся некий таинственный клапан – и туда стремительным потоком хлынула Музыка. Из глубины подсознания явились строки: «Перстами легкими, как сон… моих ушей коснулся он… И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье…»

А со сцены продолжал литься волшебный голос. Казалось, певец не прилагает никаких усилий, чтобы создавать фантастически легкие звуки. Все у него получалось так просто, так естественно и так мастерски виртуозно, что хотелось слушать, затаив дыхание и закрыв глаза. В коротких перерывах между исполнением очередного произведения в зале стояла благоговейная тишина (низкий поклон и светлая память архитектору Бернардацци за такую акустику!).

Вдруг кто-то осторожно тронул меня за локоть, и я оглянулась. С ласковым участием широкоплечий сосед протягивал мне огромный носовой платок. Я безропотно приняла этот непонятный дар, машинально прикоснулась ладонью к своей щеке и только тут поняла, что у меня совершенно мокрое лицо. Как же я не заметила, что буквально обливаюсь слезами? О господи! Неужели это происходит со мной? Куда делся косолапый медвежонок, наступивший на мои уши в далеком детстве?

Внезапно весь зал, словно по команде, встал. Гром аплодисментов, крики «браво»… Как, это все? Почему так быстро закончился концерт?

– Ты в порядке? – с беспокойством спросила Лида. – У тебя вид… э-э-э, как бы это сказать, зачумленный… Пошли, подруга, я угощу тебя кофе».

– Нет-нет… – я решительно замотала головой. Не хотелось разговаривать, не хотелось куда-то идти и толкаться в шумной и бестолковой толпе. Хотелось уединиться, чтобы сохранить все еще звучащую во мне Музыку. Но главное – хотелось навсегда запомнить то блаженное состояние, которое подарил мне певец. Мы вышли на улицу. Дождь кончился. На ночном небе среди россыпи звезд большим оркестровым барабаном висела полная луна. Изумительно пахло весной…

Пару недель назад я зашла на центральный рынок, который у нас называется Привозом. Купив необходимые продукты, уже собралась выходить из мясного корпуса, как вдруг… Он стоял вполоборота ко мне. В забрызганных кровью руках блестел круглый острый топорик. Что-то в развороте сильных плеч, в зачесанных за уши вьющихся волосах показалось мне до боли знакомым. Словно почувствовав мой взгляд, человек оглянулся. Передо мной в окружении свиных и говяжьих туш стоял тот, кого я за глаза окрестила цыганским бароном. Несколько мгновений мы внимательно смотрели друг на друга, а потом он слегка наклонил голову в знак приветствия и… заговорщически подмигнул мне! Я поняла, что мне оказана великая честь: я принята в тайное братство меломанов, истинных любителей Музыки…

Одесса

Галина КОРОТКОВА