Вода

Я оживился:

– Хорошо сказано. Аж слух ублажает.

Жена насторожилась:

– Что ублажает?

– То, что ты сказала. Получается три «п».

– Не поняла.

Я, снисходительно:

– Старая история: ты говоришь, а я тебе потом объясняю, что ты имела в виду.

– Не темни.

– Ну ладно. Давным-давно, в тридевятом царстве, в тридеся…

– Короче, одевайся. Я почти готова.

Понимая, что придется идти все равно:

-Да, так вот. Там, где я прожил большую часть своей жизни, а ты только совсем маленькую, существовало особое выражение-ответ. Когда спрашивали, как дела, в моем окружении обычно отвечали: «На три “п”». То есть просто полный …

– Я поняла. Одевайся. Да, и кто ведет машину обратно?

– Я.

– Все, я расслабляюсь. А ты бди – и только воду.

Мы приехали как обычно. То есть когда уже все встали из-за стола. Ну, вообще-то стола не было, а был а-ля фуршет. Я нахватал в тарелку копченостей, добавил несколько маринованных грибочков и пару ломтей соленой рыбы. Это все было вкусно, но, главное, вызывало жажду. Гости, а их было много, разбились на группки.

Стоять в одиночку на виду у всех и запихивать в рот сухую колбасу было неэтично, и я наугад присоединился к одной из группок. Там тоже ели стоя, с тарелок, и мясное.

Разговор шел о покупке домов. Моя заинтересованность темой кончалась на моем лице. Мы арендовали. Все было ничего, пока один из собеседников не обратился ко мне:

– А вы собираетесь продавать? Или вы уже на маркетe?

Я сглотнул слюну, которой не было:

– Собираемся. Сначала купим. Говорят, что так лучше.

Все рассмеялись.

– Ну а серьезно?

– Мы пока арендуем.

Сразу трое вынесли диагноз:

– Это выброшенные деньги.

А еще один подытожил:

– А я считаю, что любой, кто после десяти лет в этой стране не купил дом, просто идиот.

И сразу, спохватившись:

– О, я, конечно, не имею в виду вас.

Мы жили в этой стране уже больше десяти лет, и он точно имел в виду нас. Я постоял с ними недолго. Из вежливости. Потом пошел к столу набрать еще еды. На пути возникла еще одна группа гостей. К несчастью, в ней были люди, которые меня знали. Пришлось присоединиться. Разговор шел о музыке. Не могу сказать, что мое воспоминание о школьном хоре плавно вписалось в тему. Тема была: «Йо-

Йо Ма и Ростропович». Я сказал, что пошутил. Мне вежливо улыбнулись и перешли на Телониуса Монка.

Вечер развалился. И я даже понимал почему. Взгляд в сторону жены убедил меня в моей правоте. Она стояла неподалеку, в смешанной группе, смеялась, что-то живо говорила. И в ее руке был фужер с чем-то красным. Судя по ее настроению, это не был томатный сок. Я вышел в другую комнату. Там никого не было. Я уселся в кресло у окна, кинул в рот кусок какого-то балыка, запил водой и начал себя жалеть.

Ведь действительно они правы. За столько лет жить в переездах. Сколько их было? Где-то четырнадцать. Почему я не тянулся к тому, к чему тянутся…

Вошла жена. С фужером. Там колыхалось что-то зеленоватое.

– Чего ты надулся? Колбаса кончилась? Туалет занят?

– Нет, она, оказывается, с мужем… Ты еще долго собираешься расслабляться?

– А что?

– Поехали домой.

Она остановилась возле кресла:

– Что уже не так?

Меня вдруг прорвало:

– Все не так. Не туда. Не там. Не с теми. Все убого, пришибленно, по-холопски.

– Это все потому, что не приняли твои хохмы?

– Нет. Это потому, что я идиот. За десять лет не купил дом. Вот так и было сказано.

Ее глаза сузились:

– В лицо?

– Почти. Мы единственные, кто арендует.

– Ну-у, мы единственные, кто лазит по пустыням, горам, выдирает колючки из кожи, пьет красное вино, сидя в природном бассейне на плоскогорье, кто…

Я отмахнулся:

– Вон тот, вон, возле стола, единственный, кто ездил в Антарктиду. На круизе.

– Сравнил.

– Да, сравнил. Как сравнить воду, что я пью, с вином, что пьют остальные. Аналогия понятна?

– Ну и дурак. Вода – это основа всего. Остальное – так. Типа «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке…»

Домой мы ехали молча. Недовольство собой росло. Все казалось не так. Понимая, что это переходный период, моя жена в один из дней предложила:

– Слушай, хватит изводиться. Или запишись к врачу, или возьми пару дней за свой счет. Ты чего, действительно так переживаешь из-за того идиотского коммента?

Я не ответил.

– Если не работа, я бы поехала тоже. Мотанись куда-нибудь. Пару дней без жратвы и воды, грязный, потный, злой как собака. Побудь немного самим собой. А потом, Штирлиц, опять надень маску. И успокой себя тем, что вот так никто из твоих знакомых сделать не сможет.

Потом помолчала и добавила:

– Они же нормальные.

Через пару недель я решил, что этот совет заслуживает внимания. И мотанулся. Через двое суток я добрался туда, куда хотел.

Парковка была небольшая, всего на несколько машин. Моя была единственная. И сразу за парковкой начинался лес.

Лес шел в гору. Я провозился у машины, пытаясь запихать в рюкзак на шесть предметов больше, чем он был рассчитан. Запихал. Пять предметов пришлось выкинуть. Но других. Уже смеркалось, когда я двинулся по тропе. Тропа, как и все вокруг, шла в гору. Где-то через два часа стемнело. Но я смог разглядеть, что лес кончился и вокруг темные нагромождения камней, и под ногами гравий. Резко усилился ветер. Неподалеку должен был быть ледник, и это чувствовалось.

Я остановился, пытаясь разглядеть, где же можно приткнуться. Все то тепло, которое я набрал за два часа ходьбы в гору и под грузом, ушло очень быстро. Меня начало передергивать от холода. Все под штормовкой, мокрое от пота, леденело с пугающей быстротой. Надо было ставить палатку. Скинув рюкзак сo мгновенно смерзающейся спины, я достал нужный сверток. Но на этом дело кончилось. Ветер не давал возможности не то что установить, а просто достать палатку из чехла. Я чувствовал, что зубы уже стучат. Попытка укрыться за валунами ни к чему не привела. Со свистом реактивного движка ветер обмывал все валуны. По-моему, ветер был со всех сторон. Я подсунул рюкзак под валун, чтобы не сдуло, и начал сооружать загородку. Делал что-то типа стенки из подъемных и полуподъемных камней. То есть ходил в темноте и наощупь находил камни, укладывал их один на другой.

К тому моменту, когда я слегка согрелся, ветер перевалил через эту маленькую стеночку. Надо было срочно укрываться в палатке. С колоссальным трудом я расстелил ее на гравии и лег сверху, как паук. Это чтобы нейлон не сдуло. И начал пропихивать установочные стержни под собой. Наверняка это выглядело смешно со стороны: лежит на нейлоне палатки и чего-то водит руками, вроде плывет брассом. Когда же я наконец воздвигнул ее и ввалился внутрь, то прошло минут десять, прежде чем я выглянул наружу.

Внутри было шумно, хлопали стенки и крыша, приподнимался от порывов ветра пол. Я втащил рюкзак, кинул его в один угол, сам уселся во втором. Было около 11 вечера. Пара чашек горячего чая были бы очень к месту. Воду я притащил в пластиковом контейнере. Походнaя печка собралась быстро. Осталось зажечь ее. У меня с собой были три зажигалки Bic, купленные на автозаправке. Ни одна не сработала. Нашел коробку спичек. «Чиркалка» разлезлась. С тоской вспомнил спички, которыми пользуются ковбои во всех вестернах. Они зажигаются от трения обо что угодно. До восхода солнца было часов семь, так что на линзу можно было не рассчитывать. И у меня ее не было.

Вода была, целый галлон. Но ледяная. Я кинул в рот немного изюма и залез в спальник. Свист ветра, трепыхание палатки, урчание в животе и колошматное сердце позволили мне спокойно бодрствовать до четырех утра. В четыре утра я пoдумал, что пора подниматься. И только теперь я увидел, что забыл сделать еще одну важную вещь.

Я забыл забрать свои ботинки в спальник. Температура в палатке была минусовая. Это точно. Ботинки, конечно, смерзлись до состояния железа. Надеть их можно было, только если заслуживаешь пытку «испанский сапог».

Взгляд на бутылку с водой напомнил мне об еще одной оплошности. Я забыл открыть бутылку. По законам физики, если сосуд с водой оставить закрытым в холодном месте, то температура внутри бутылки будет ниже, чем снаружи. В результате сосуд сжимается вместе со своим содержимым. Моя бутылка с водой напоминала букву Х. А, ну да, и внутри был лед. Пить было нечего. Разогреть нечем. В общем, пришло время вылезать из спальника.

Тот, кто хотя бы раз заставлял себя вылезти из спальника в минусовую температуру, меня поймет. Тем, кто этого не делал, просто скажу: это ужасно. Но если гудит печка или костер, если тебя ждет раскаленная чашка кофе, то это все терпимо. У меня не было ни печки, ни костра, ни чашки кофе. Было около двух литров воды в виде льда.

Нет смысла описывать, как я надевал ботинки. Их явно заменили ночью на другие, на два размера меньше. Наковыряв ножом льда из бутылки, я сунул его в пластиковый пакет и во внутренний карман. Это было правильное решение. Минут через 40 ходьбы в гору у меня появилась возможность выпить маленький пластиковый пакет ледяной воды. Это надолго убило у меня желание есть и пить. Осталось два желания. Первое – взорвать компанию, которая производит зажигалки «Bic». Второе – неосознанное. Но тоже не свойственное мне в обычных условиях.

Путь пошел через ледник. Кошки держались плохо. Через каждые 5–6 шагов я должен был садиться на снег, как сказал бы один из моих сыновей, голой попой, и затягивать ремни. Это скрашивало монотонность подъема.

Ледник тянулся вверх бесконечно. Начали попадаться валуны, сначала средние, потом значительно более массивные. Как они держались на крутом склоне, я не понимал. Но инстинктивно старался близко не подходить. Пришло солнышко, и все стало теплее. Кроме моего желудка, где еще осталось ощущение холодного огня от ледяной воды.

В очередной раз подтягивая ремни, я увидел человека, который шел на подъем недалеко от меня. Существенная разница между нами заключалась в том, что он поднимался раза в два быстрее. Проходя мимо, он приветственно махнул рукой, но потом замедлился:

– Все в порядке?

– Да.

– Проблема с кошками?

– Есть немного.

Высота уже была значительно выше уровня моря, поэтому диалоги сводились к минимуму. Он подошел, глянул на мои кошки, покачал головой.

– Арендованные?

– Угу.

Он достал из кармана куртки тонкий шнур, который принято называть парашютным, отрезал ножом два длинных куска, и мы вдвоем затянули чертовы кошки так, что я перестал чувствовать ступни. Но ничего больше не спадало.

– Спасибо.

– Да не за что.

– Местный?

– Восточное побережье.

– А-а.

После паузы, чтобы восстановить дыхание:

– Домой сегодня?

Он откашлялся:

– Если получится. Еще одну вершину хочу сделать до вечера.

– Удачи.

– И вам.

Он точными уверенными шагами пошел дальше. У меня создалось впечатление, что из нас двоих идет только он.

Становилось все жарче. Вокруг начали с грохотом срываться камни. Без предупреждения. Я понимал, что не успею отскочить, если буду на пути. Дышать становилось все труднее. Сердце колотилось так, как я считал механически невозможным. После нескольких шагов я останавливался, наваливался всей грудью на ледоруб и старался хоть чуть замедлить бешеные удары в груди. Потом все повторялось. Голова стала треугольной и раскалывалась. Тошнота была такая, что не хотелось открывать глаза. Я видел, что вокруг очень здорово. Фантастика. Но остановиться и насладиться этим мне не хотелось. Единственное, чего хотелось, – чтобы не тошнило. Бесконечный подъем. Уже камни остались позади.

Белый склон, упирающийся в небо. И козявка на нем. Это я.

Еще рано утром мне стало понятно, почему я не потею. Нечем. Вокруг вода в виде снега и льда. Можно было бы накидать в пластиковый пакет – и пусть тает под курткой. Но последствия болезни Джона Мьюра, другими словами диареи, хорошо известны тем, кто ел свежий и нетронутый снег. А получить эту болячку на высоте и вдали от теплого туалета не стоит. Я достал из внутреннего кармана пустой пластиковый пакет, в котором еще утром была вода, вывернул его наизнанку и облизал. Легче не стало. Пытался думать о другом. Не смог.

Понял, что на вершине, когда выше уже ничего не было. Чувств никаких. Достал камеру, хотел сделать снимок, но замерз механизм, хотя лежала в пластике под курткой. Ну и черт с ним. Кому я что хочу доказать? Я знаю, что здесь был. И достаточно. Пора спускаться. И поскорее. Сердце колотится уже где-то в горле. Удары такие сильные и частые, что я удивлен, что оно еще внутри. День уже давно после полудня. Я смотрю вниз: до горизонта – только бесконечный склон. И ни огонька на горизонте. В какую сторону спускаться? Откуда пришел. A oткуда?

Мозги варят с трудом. Осталась только одна мысль: спускаться быстрее. Но это проиcходит медленно. Все белое.

Оступаюсь на каждом шагу и проваливаюсь. А потом просто ложусь на спину и, притормаживая ледорубом, начинаю съезжать. Эйфория длится недолго, так как сваливаюсь в какую-то траншею. К счастью, неглубокую. И снова чуть проехал, встал, посмотрел, снова лег, чуть проехал, встал, посмотрел. Прогресс очень незначительный. Решаю ускорить процесс. Скольжу вниз без торможения и остановки. Решаюсь наконец посмотреть, где я. Очень вовремя остановился. Прямо передо мной – снежное поле, уходящее под углом вниз. Но это поле метров на 70 ниже, чем я стою.

Прямо подо мной – почти вертикальный обрыв. Что-то я его не помню при подъеме.

Где-то на полпути вниз я начинаю чувствовать, что тошнота отступает. Значит, уже потерял высоту. Но местность все равно не узнаю. Главное, что иду вниз. Воды бы хоть глоток. На пересыпанным черными пятнами камней снежном склоне замечаю черную точку. И вроде точка движется вверх. Кто же попрется на подъем на ночь глядя?

Показалось. Да нет, точка движется вверх. Наконец я вижу человека, медленно идущего мне навстречу. Когда между нами остается совсем ничего, он наконец меня замечает и останавливается. Я подхожу к нему вплотную и, cовершенно себя не осознавая, вдруг говорю:

– Воды.

Не мне судить, как я выглядел в этот момент и как звучал мой голос. Человек несколько секунд приглядывался ко мне, потом:

– Конечно.

Он снял висевшую у него на боку фляжку, открутил крышечку и подал мне. Я сделал один глоток, кивнул и пошел дальше. До палатки я дошел через два часа. Уже начинало смеркаться. Я понимал, что должен дойти до машины, пока не спустилась ночь. Примером того, как не надо укладывать рюкзак, были мои сборы. Я просто покидал все одно на другое, затянул рюкзак и пошел к машине. Почти через три часа я был у машины. Кроме нее, на парковке была еще одна. Видимо, того человека, что дал мне воды. А еще через сорок минут я остановил машину у первого мотеля.

– У вас комната есть?

– Курящий или некурящий?

– Без разницы.

– Хорошо, комната стоит…

– Понял, вопрос еще.

– Я вас слушаю.

– Вода у вас есть?

Лицо клерка выразило то же, что и лицо любого при подобном вопросе:

– Да, вода есть. Есть также телефон, телевизор, душ, туал…

– То, что надо.

И первым делом, войдя в комнату, я наполнил большой, слегка желтоватый графин на столе водой из крана. И выпил его сразу. А потом, выйдя из душа, наполнил графин снова и, засыпая под телевизор, чувствовал себя совершенно спокойно. Графин незамерзшей воды стоял рядом на тумбочке.

Alveg Spaug©2019