“Великий освободитель”

Позор расисту Линкольну!

В сталинские времена науку генетику шельмовали как «продажную девку», но сомнительную честь носить эту не самую лестную кличку в гораздо большей степени заслужила другая советская наука – история. Она верно служила режиму, удовлетворяя его пропагандистские нужды в полном соответствии с тезисом, провозглашенным главой советской исторической школы Михаилом Покровским: история есть настоящее, опрокинутое в прошлое. Этому завету своего вдохновителя и учителя по сей день свято следуют американские историки-марксисты, выполняющие социальный заказ «прогрессивного» движения.

А поскольку на роль мобилизующего элемента ползучей американской революции выдвинута «вина» белого общества перед своими чернокожими согражданами, расовое начало стало главным – нет, фактически единственным критерием при оценке личности любого общественно-политического деятеля – причем не только настоящего, но также и прошлого. Все исторические каноны ныне пересмотрены в свете принципа Покровского.

Отцы-основатели американского государства «сброшены с корабля современности» в силу одного-единственного факта – они были рабовладельцами. Все их заслуги перечеркнуты, все их титанические свершения, все принесенные ими жертвы, весь громадный, отнюдь не умозрительный риск, на который они сознательно пошли во имя идеала свободы (подняв восстание против короля Георга, они совершили, с точки зрения британского правосудия, государственную измену, каравшуюся смертной казнью – потерпи поражение Вашингтон со товарищи, болтаться бы им всем на виселице) – все это, с точки зрения прогрессистов, яйца выеденного не стоит на фоне их смертного греха – греха расизма. И пусть они не убивали своих чернокожих рабов, не пороли их на конюшне, не забривали им лбы – их вина гораздо серьезнее: они считали негров людьми низшего сорта. И то, что отцы-основатели разделяли взгляды 100 процентов своих сограждан, не может служить смягчающим обстоятельством – суд истории в лице ее нынешних марксистских адептов вынес им безжалостный приговор: виновны!

Любые попытки разубедить меднолобых сторонников этой абсурдной позиции, апеллируя к их здравому смыслу, обречены на провал. Но, может быть, там, где бессильны рациональные аргументы, сработает собственная логика непримиримых обвинителей расизма? Не представить ли им на суд какого-нибудь героя из «прогрессивного» Пантеона? Скажем, человека, который вошел в историю как носитель гордого звания «Великого освободителя» – Авраама Линкольна?

Спросите любого американского школьника, что он знает о 16-м президенте США, и вы услышите в ответ, что Линкольн был верным другом и покровителем афроамериканцев, пламенным борцом против рабства, который пошел войной на рабовладельческие штаты ради того, чтобы освободить рабов. И действительно, от фактов не укрыться: 22 сентября 1862 года Линкольн опубликовал «Прокламацию об освобождении рабов», в которой объявлялось, что с 1 января следующего года рабство упраздняется… но только в 10 штатах Южной Конфедерации, т.е. в тех штатах, которые «находились в состоянии бунта против Соединенных Штатов». А в штатах, которые вольно или невольно не присоединились к Конфедерации (Кентукки, Мэриленд или Делавэр), рабы остались рабами.

Лицемерие Прокламации об освобождении рабов настолько било в глаза, что даже Уильям Сьюард, верный союзник Линкольна и госсекретарь в его администрации, иронически констатировал: «Мы наглядно продемонстрировали наши симпатии по отношению к рабству, освободив рабов там, где они находились вне сферы нашего влияния, но оставив их в цепях там, где мы имели возможность отпустить их на волю».

Более того, если главным вопросом войны было освобождение рабов, отчего Линкольн не освободил их в самом начале военных действий, а ждал почти полтора года и предпринял этот исторический шаг, лишь когда ход военных действий принял неблагоприятный для Севера оборот и, что еще важнее, когда две наиболее могущественные страны мира – Великобритания и Франция – были на грани того, чтобы официально признать Конфедерацию и прийти к ней на помощь? Иными словами, освобождение рабов, вне всякого сомнения, было тактическим приемом, преследовавшим чисто утилитарную цель – привлечь на свою сторону общественное мнение Великобритании и Франции и отпугнуть потенциальных союзников Юга. Точно рассчитанный ход, который блестяще оправдал себя.

Да, собственно говоря, президент и не думал скрывать своих истинных целей. «Я рассматриваю это дело [«Прокламацию об освобождении рабов»] как практическую военную меру, – писал Линкольн, – целесообразность которой зависит от того, может ли она облегчить или затруднить задачу подавления бунта».

А вот другая цитата «Великого освободителя»: «Я готов признать, что освобождение рабов поможет нам в Европе, убедив ее в том, что нами движет нечто большее, чем простая амбиция». Линкольн неспроста посетовал на обвинения в амбициозности в адрес его администрации. Симпатии европейского общественного мнения (за исключением крепостнической Российской империи) были целиком на стороне Юга, который рассматривался в Европе как жертва хищного Севера, не желавшего отпустить на волю дойную корову.

Выдающийся древнегреческий историк и философ Фукидид указывал, что движущей силой любой войны могут быть только три фактора: страх, честь и корыстный интерес. Любое другое объяснение или оправдание войны – не более чем предлог, «профазис», как назвал его Фукидид. Попробуем оценить причины Гражданской войны в свете учения великого афинянина.

Опасался ли Север агрессии по стороны южных штатов? Нет, у южан и в мыслях не было нападать на Север; все что они хотели, – это подобру-поздорову разойтись с северными соседями. Значит, страх как побудительный мотив, толкнувший Север на войну, отпадает.

Поруганная честь? Опять-таки, Юг никак не обижал Север и не давал ему предлога для мести, чтобы смыть пятно нестерпимого позора. Моральной подоплекой раздоров Севера с Югом, несомненно, было разное отношение к проблеме рабовладения. Но можно ли считать неприятие института рабства достаточно веским основанием для того, чтобы браться за оружие? Абстрактные, чисто идеологические разногласия никогда не дотягивают до уровня враждебности, которая находит исход в войне. Особенно, если учесть, что мало кто так презирал негров, как самые пламенные противники рабства – аболиционисты, выступавшие против этого «специфического института» по чисто нравственно-религиозным мотивам. Не говоря уже о том, что аболиционисты были ничтожным меньшинством, их политическое влияние на Севере было ничтожно, а Линкольн не скрывал своего презрения к ним.

Так может быть, корыстный интерес? Вот тут уже становится горячо: корыстный интерес не только был налицо, но фактически не оставлял Северу иного выбора, кроме как любой ценой, вплоть до войны, удержать в своих объятьях нелюбимый, но такой родной Юг, ибо согласие на развод было бы равносильно неизбежному банкротству Соединенных Штатов.

На протяжении практически всей предыдущей истории американского государства в отсутствие подоходных налогов федеральная казна пополнялась исключительно за счет акцизов и тарифов. В те годы единственными серьезными статьями американского экспорта были хлопок и табак – культуры, выращиваемые исключительно в южных штатах. В течение десятилетия 1850-х годов Юг давал 85-90% поступлений в федеральный бюджет. Неудивительно, что разрыв с Югом грозил Северу тяжкими испытаниями.

Но южан тяготила не только их роль государственных кормильцев. Еще больше их раздражали протекционистские тарифы, введенные правительством США для защиты интересов отечественной промышленности, которая только лишь становилась на ноги и не могла еще составить серьезной конкуренции более искушенным европейским производителям. А поскольку промышленное производство было практически целиком сосредоточено в северных штатах, южане вдвойне страдали от тарифов, ибо им приходилось поневоле обходиться без импортных товаров и покупать более дорогую и менее качественную продукцию своих северных сограждан. Словом, главным раздражителем для Юга была эксплуатация со стороны Севера, который без зазрения совести доил южных соседей, при этом еще высокомерно попрекая обираемых за прегрешения против христианской морали.

К чести Линкольна, он, в отличие от своих почитателей более поздних времен, не кривил душой, а прямо и честно признавал, что вопрос освобождения рабов играет для него несущественную роль. Его главная цель состояла в том, чтобы не допустить выхода южных штатов из состава США. В письме от 22 августа 1862 года на имя Хораса Грили, главного редактора влиятельной газеты «Нью-Йорк трибюн», президент писал: «Моя высшая цель в нынешней конфронтации заключается в том, чтобы сохранить единство Союза, а отнюдь не в том, чтобы сохранить или упразднить рабство. Если бы я мог спасти Союз, не освобождая ни одного раба, я бы сделал это; если бы я мог спасти Союз, освободив поголовно всех рабов, именно так я и поступил бы; и если бы я мог спасти Союз, освободив одних рабов, но оставив других в их нынешнем состоянии, я пошел бы и по этому пути. Все, что я делаю в отношении рабства и статуса цветной расы, я делаю только потому, что, как мне видится, это способствует сохранению Союза, а то, чего я не делаю, я не делаю по той причине, что не вижу, как это может сохранить Союз».

В 1858 году Линкольн писал: «Я тысячу раз говорил, и повторю еще раз, что, по моему мнению, ни генеральное [федеральное] правительство, ни какой-либо другой орган власти за пределами рабовладельческих штатов ни по Конституции, ни по моральному праву не может посягать на рабовладение там, где оно уже существует». В одной из своих речей он пояснил: «С моей точки зрения, не следует понимать Декларацию [независимости] в том смысле, будто она провозглашает всеобщее равенство во всех аспектах».

А в диспуте с сенатором Стивеном Дугласом будущий президент сказал: «Я никогда не выступал и по сей день не выступаю за то, чтобы предоставить неграм право голосовать или отправлять функции присяжных, право занимать государственные должности или сочетаться браком с белыми. К этому я должен добавить, что между белой и черной расами существует физическая разница, которая, с моей точки зрения, никогда не позволит этим двум расам жить бок о бок на основе социального и политического равенства». Развивая свою мысль, Линкольн добавил: «Освободить рабов и уравнять их с нами в политических и социальных правах? Все мое существо вопиет против этого… Мы не можем дать им равенство».

Он также решительно защищал право рабовладельцев на их обственность»: «…Когда они напоминают нам о своих конституционных правах [владеть рабами], я признаю их правоту, причем не вынужденно признаю, а от всего сердца, и я намерен закрепить в законодательном порядке их право требовать возвращения беглых рабов». То есть он без обиняков обещал поддержать Закон о беглых рабах от 1850 года, который обязывал федеральное правительство всемерно способствовать возвращению беглых рабов их владельцам. Попутно заметим, что этот закон был поддержан Верховным судом США и верховными судами всех северных штатов. Иными словами, Линкольн придерживался превалирующей позиции общественного мнения Севера. Он был против рабства по моральным соображениям, однако не считал нужным переносить свои личные взгляды в сферу политической деятельности.

Более того, не желая допустить сосуществования белых с неграми, Линкольн был горячим поборником идеи выселения всего негритянского населения США в Африку, Латинскую Америку, на Гаити… словом, куда угодно, лишь бы подальше. Но если неграм все же было суждено оставаться в Америке и сосуществовать с белым населением, «одна раса должна быть высшей, а другая – низшей, и я решительно за то, чтобы высшей расой были белые», – заявлял Линкольн.

Следует отметить, что презрение к неграм было чрезвычайно распространено в северных штатах – не меньше, если не больше, чем на Юге (известная поговорка более поздних лет гласила, что северяне мирятся с неграми как с расой, но не терпят их как индивидуумов, а южане наоборот – не терпят негров как расу, но вполне уживаются с ними как с индивидуумами). Словом, своими расистскими высказываниями президент лишь выражал настроения современников, и нелепо было ждать иного от такого опытного и ловкого политика, как Линкольн.

Между прочим, к числу поборников принципа самоопределения штатов в свое время принадлежал и Линкольн, открыто провозглашавший взгляды, которые, подтверди он их спустя полтора десятка лет, снискали бы ему любовь и уважение всего Юга.

Выступая в 1848 году с речью, посвященной войне с Мексикой и вопросу отделения от нее Техаса, он заявил: «Любой народ, где бы он ни обитал, стремящийся к независимости и обладающий реальной возможностью реализовать свои чаяния, имеет право поднять восстание, сбросить с себя узы своего правительства и создать новое правительство, которое ему больше по нраву… Причем это право отнюдь не ограничивается только теми случаями, когда поголовно весь народ желает им воспользоваться. Любая часть каждого народа может, если захочет, совершить революцию и создать собственное государство на всей территории своего обитания».

Но то было в 1848 году, когда на американском горизонте еще не маячил призрак раскола. Зато когда южане решили воспользоваться правом, воспетым частным гражданином Линкольном, президент Линкольн встал на их пути, предвосхитив чеканную формулировку, на которую я когда-то наткнулся в журнале «Коммунист»: «Коммунисты отделяют право наций на самоопределение от целесообразности применения этого права».

Не дают же они пощады отцам-основателям, ни один из которых, к слову сказать, не запятнал себя вопиюще расистскими выпадами, какие во множестве рассыпаны в выступлениях 16-го президента США.

В свете вышесказанного Вашингтону, Джефферсону, Мэдисону и прочим рабовладельцам, которых либеральное общественное мнение выволокло на суд истории, следует потесниться и пропустить вперед, к позорному столбу, самого из них всех отпетого расиста – Авраама Линкольна. Этого требует справедливость, к которой так любят взывать либералы. Верно ведь?

Виктор ВОЛЬСКИЙ