Век Просвещения

Часть 1.

Я еще не вполне одряхлевший старец, но в моем детстве не было ни смартфона, ни компьютера. То есть главных компонентов современной жизни, без которых сегодня и шагу не сделаешь.

Я родился в СССР, стране, которой не существует. А мне сонное, заколдованное царство бровеносца в потемках казалось вечным. Весь мир, в котором я вырос, ушел под воду: нет моей бесконечной родни, упорно пытавшейся говорить по-русски без акцента, нет моей школы, нет моего университета, в котором еврейские профессора щебетали по-русски чище природных русаков. Харькова нет. Харьков, в котором запрещены книги на русском языке, уже совсем другой Харьков.

Я не знаю, хуже он или лучше, чем мой Харьков, но это другой город. Харьков без десятого книжного магазина – точно не мой Харьков. Харьковская интеллигенция пытается перейти на украинский. Иногда это получается. Неглупые люди поверили в то, что дьявол сидит в русском языке, на котором я продолжаю думать, хотя вокруг меня нет ни души, откликающейся на русское слово, наверняка режущее соседям уши и души. Из Украины только за последние два года уехало десять миллионов человек. Прежней Украины, разумеется, тоже нет. Я приехал в Израиль четверть века тому назад. И того Израиля, в который я приехал, тоже нет. Как говорят мои американские приятели, прежней деловитой, хваткой, спорой Америки тоже нет.

И именно поэтому необходимо остановиться и попытаться понять, что же произошло за последние двести лет и что происходит. Мы сузим поле зрения до цивилизации современного Запада. Восток я знаю и понимаю очень плохо. Впрочем, Валерий Александрович Подорога утверждал, что никакой цивилизации, кроме западной, уже тоже нет и слабое барахтанье статичных восточных миров, пытающихся сохранить гомеостазис, обречено. Не берусь судить, так ли это. Я за пределами западного мира различаю плохо. Заметим лишь только, что, говоря о произошедшем и происходящем, все время приходится говорить о том, чего нет. А что же есть? И что произошло?

***

За последние двести лет произошло обвальное обрушение христианской цивилизации. Это отнюдь не означает, что в мире нет верующих христиан; разумеется, они наличествуют, и во множестве. Но нет христианской цивилизации. Она исчезла, смыта дотла. Что именно исчезло:

I) Образ жизни.

II) Цивилизационный стиль.

III) Язык христианской цивилизации.

I) Образ жизни традиционной христианской семьи покоился на ее многодетности. Суммарный коэффициент рождаемости (среднее количество детей, рождённых женщиной в течение репродуктивного периода, то есть от 15 до 50 лет) в некогда католических Испании и Италии составляет сегодня 1,22–1,23. Разумеется, в него внесли свой вклад многодетные семьи мигрантов. Что остается европейцам? Семьи, напряженно воспитывающие одухотворенных котиков и собачек. Я сам старый, почтенный и почетный собачник, обожаю псов, но псы – отдельно, а дети – отдельно. Семья без детей – это тотальный слом образа жизни. Рав Закс справедливо заметил, что в современных западных семьях исчез обеденный стол. Стол умер. За ненадобностью. За ним никто не сядет за семейный обед.

Но умерла не только семья. Цивилизация Запада всегда была par excellence цивилизацией военной. Жизнь Декарта проходила на бивуаках. Как христианское вероучение совмещается с ремеслом солдата, я никогда понять не мог. Но мало ли чего я не могу понять. Однако постепенно престиж профессии военного скатился до и ниже плинтуса. Сегодня в военные в Европе идут недоросли, неспособные даже и к болтологическим наукам. Прежде перед недорослем из хорошей семьи был внятный выбор: он мог стать военным, священником или чиновником. Чиновники, как и рыжие муравьи, переживут любые цивилизационные кризисы, а вот карьера священника и военного мало кого сегодня прельщает. Военная цивилизация Запада умерла. Украина напрасно взывает к Западу о помощи, Запад не может ей помочь, он не знает, как это делается, руки забыли, как держать оружие. Демографический крах и падение престижа профессии солдата – верные признаки упадка цивилизации, и они налицо. Что общего в судьбах воина и матери? Обе предполагают, что на свете есть ценности большие, нежели ты сам, ценности за пределами твоего «я». Растворение этих ценностей всегда предшествует краху цивилизации.

II) Цивилизация Запада создала великолепный, роскошный стиль. Этот стиль обозначен Миланским собором, Дворцовой площадью Санкт-Петербурга, европейским романом, музыкой Баха, Моцарта и Бетховена; ее венчает десятитомник «Курса теоретической физики Ландау и Лифшица». Современная западная цивилизация полностью растеряла стиль. Он ей не дается. Почему? Об этом поговорим позже.

III) Современный Запад полностью сменил язык. Быть может, эта подмена наиболее существенна. Вроде бы всё на месте: алфавит, грамматика, орфография, но язык рухнул. Это не очень заметно, но это так. Например, из западного лексикона напрочь вымыло слово «грех», фундаментальное понятие христианской онтологии. Сегодня нет грехов, есть социально нежелательные, не одобряемые поступки (кем не одобряемые?). А это вовсе не одно и то же. Лорд Байрон, спавший с собственной сестрой, не находил в этом ровно ничего предосудительного; он просто не понимал, что такое грех. Именно с Байрона и романтизма начнется то, что вполне расцветет сегодня.

«Бунт индивидуальных инстинктов против социальных уз является ключом к пониманию философии, политики и чувств романтизма…

Поскольку страстные любовники рассматриваются как люди, которые восстали против социальных оков, ими восхищаются… Не только страстная любовь, но любые дружеские отношения к другим возможны при таком образе чувств лишь в той мере, в какой другие могут рассматриваться как проекция собственного “я”. Это вполне осуществимо, если другие являются кровными родственниками, и чем более близкими, тем легче это осуществляется. Следовательно, здесь имеет место подчеркивание рода, ведущее, как в случае Птоломея, к эндогамии. Мы знаем, как всё это любил Байрон. Вагнер говорит о подобном чувстве в любви Зигмунда и Зиглинды. Ницше, хотя и не в скандальном смысле, предпочитал свою сестру всем другим женщинам… Принцип национальности, поборником которого был Байрон, является распространением той же самой философии. Нация рассматривается как род, происходящий от общих предков и обладающий некоторым типом кровного сознания».

(Бертран Рассел, «История западной философии»).

Грехов нет. Возьмем смертные для христианина грехи, вот они: гордыня, жадность, гнев, зависть, прелюбодеяние, чревоугодие и уныние.

Гордыню и зависть угодливо обслуживают бессчетные рейтинги, жадность – банки, прелюбодеяние – порноиндустрия, чревоугодие – рестораны, уныние – специалисты по развлечениям, гнев предлагается сбрасывать на стадионах. Грех умер, но не только грех. Из языка вымыта любовь, на ее месте вырос секс. Уплыли в прошлое святость, благородство, честь, совесть, смирение, дружба. Запад разучился о них разговаривать, а значит, разучился о них думать. Христианская цивилизация рухнула. Что пришло ей на смену?

Продолжение

Эдуард БОРМАШЕНКО