В Ладисполи расклад по четвергам…

Я перевела для всех текст, а сама снова и снова перечитывала короткий абзац, несколькими словами навсегда ломавший чью-то жизнь. Та новая для меня Америка, которая щерилась с этой страницы, не укладывалась в сознании: неужели мои милые, улыбчивые и хорошо пахнущие американцы способны вот так равнодушно перечеркнуть чье-то будущее? Да и что мы тогда вообще знали…

Дальние знакомые решились на то, о чем другие осмеливались только мечтать. О чем годами с опаской поговаривали родители и украдкой молились деды и прадеды. И только перед моим поколением сладкое и манящее слово «отъезд» вдруг замаячило с пугающей актуальностью.

Так вот, эти ребята без долгих рассуждений собрались и отвалили в полную неизвестность. Уже три месяца сидят всей семьей в каком-то захолустном городке недалеко от Рима, без языка, на скудном пособии, и ждут решения своей участи.

Там, говорят, скопились тысячи наших собратьев и прозябают в полной неизвестности. И очень многие получают вот такие отказы.

Там у какого-то фонтана обмениваются новостями; там, чтобы прожить, научные работники из Питера торгуют на базаре заводными цыплятами и презервативами. Горькая эмигрантская доля. Унижения, лишения. Оборванные нити, разбитая жизнь. Сердце сжималось от этих неотступных мыслей.

А февраль в тот давний год был отменный! Сырость сменилaсь жестокими морозами, а резкий пронизывающий ветер с Балтики отполировал у нас в Гавани все, что возможно, до состояния катка. По утрам, в промерзшей темноте, упираясь против ветра, мы, кто как мог, семенили, ползли и пятились к автобусной остановке по этому зеркальному льду.

Нам, женщинам, было хуже: как назло, зимние сапоги у всех были на каблуках. Колкий ледяной ветер не давал вдохнуть, а тех, кто не успевал в неуклюжем пальто ухватиться за столб или ветку, попросту несло ветром по льду. Чтобы не вынесло на такую же скользкую мостовую, некоторые падали на четвереньки и передвигались дальше ползком. Хорошо еще, что темно, что плохо видно и что никому ни до кого нет дела… И хорошо, если на пути попадется серый окаменевший сугроб: об него можно хоть как-то притормозить. Да и февраль уже, скоро весна. Как-то они там, в Ладисполи? Бесприютные, без работы, без денег?

«Через 500 метров – поворот на Ладисполи!» – ворвался в мои воспоминания навигатор.

– Вот-вот, здесь как раз здесь мы ходили пешком! – оживилась подруга на переднем сиденье.

Я ждала, когда же за окном возникнет сумрачное место слез и несбывшихся надежд. Мне виделись серые ступени, угрюмые стены, тяжелые двери. Но современного Эллис-Айленда все не было и не было. Вдоль дороги бежали сочные кипарисы, цветущие олеандры и еще много-много всего празднично-яркого, a безрадостная картина все не возникала.

– Вот здесь мы стояли в очереди за пособием. Вот на этой улице – видите скамейки? – и был расклад!

– Расклад? Какой расклад?

– Рынок, где торговали барахлом. По четвергам. Расклад был каждый четверг.

Но я уже не слышала дальше про расклад. Потому что в глаза плеснуло нестерпимо синим. И заблестело, и засверкало жарким светом и солью, запахло йодом и горячим песком. Мы слышали, конечно, что в Ладисполи есть море, но увидеть такое…

– А это что, пляж, что ли? Вы здесь что, к-купались?! – почему-то заикаясь, спросила я.

– Ну да, по утрам ходили. Вообще-то мы интересно тут жили, весело. Молодые были. Я-то отказ получила и целый год здесь кантовалась. Днем работала в пиццерии. Мне давали такую жестяную банку, и я крутила помидоры для соуса. И для каждого посетителя – свежий соус, понимаете! Платили хорошо. Вечером – чинзано на веранде, компания. Kто не работал, ездил в Рим, торговал шмотками. Вообще денег хватало. По Италии катались. Ну и когда кто-то получал «добро», так прощались по всем правилам. Так и шли отвальная за отвальной. Не знали же, придется ли увидеться, кто где будет…

– А сейчас общаетесь?

– Само собой. По фейсбуку. Вот один лойер из Бостона велел поцеловать парапет фонтана. – Она пригорюнилась: – Двадцать пять лет прошло, а будто бы вчера.

– Ну, раз велели, так поехали целовать! Где он тут?

Мне не терпелось взглянуть на знаменитый фонтан, представить, как чувствовали они себя тогда. И вот мы нашли местечко среди крохотных машинок. Поспорили, можно ли тут стоять. Приткнулись. Пошли по земле Ладисполи.

Круглое зеркальце фонтана отражает небо и эвкалиптовые кроны. Маленькие, деревянные, нагретые солнцем скамеечки. Вода журчит неспешно, лениво. В самой середине, у подножия, лезут из воды зеленые плавучие черепашки. Они карабкаются друг другу на спинки, цепляются, за что могут, и неудержимо лезут вверх, к солнцу, образуя изумрудные живые грозди.

Вдруг женщина, продававшая билеты у входа на пляж, буквально кинулась на шею нашей подруге. На крики и махание руками из будки выскочил ее муж, начались объятия и жестикуляция.

– Что, ты их знаешь? С того времени?

– Да нет, просто сказала, что я из той эмиграции.

– Они помнят?

– Помнят. Спрашивают, как у нас у всех сложилось. Просят передать привет.

– Да ну!

– А как же, нас было как-никак одновременно шесть тысяч.

– На такой маленький городок… А что преступность?

– Какая преступность? Они говорят, это было лучшее время для Ладисполи. Вспоминают часто. Ладно, пошли на пляж, они не хотят брать деньги…

От редакции

 Уважаемые читатели! Очень многие из вас летели в США через третьи страны. И многие столкнулись с людьми самыми разными, были в смешных или трагичных ситуациях. Если у вас есть свои воспоминания по этой теме, которыми бы вы хотели поделиться, присылайте их нам по электронной почте: js@kstati.net. Можно и даже желательно с фотографиями.

Елена БРУК