У меня была собака…
Быль Теперь, согласно древней русской трагедии, связанной с попом, должно последовать “Я ее любил… ” Это было правдой. Но тут аналогия и заканчивается. Мы назвали свою собаку Роки, имея в виду мелкий камушек, гальку. Однако американцы, заслышав его имя, неизменно смеялись и умилялись. Как мы намного позже узнали, за его кудрявый, черный чубчик, не соответствующее […]
Быль
Теперь, согласно древней русской трагедии, связанной с попом, должно последовать “Я ее любил… ” Это было правдой. Но тут аналогия и заканчивается.
Мы назвали свою собаку Роки, имея в виду мелкий камушек, гальку. Однако американцы, заслышав его имя, неизменно смеялись и умилялись. Как мы намного позже узнали, за его кудрявый, черный чубчик, не соответствующее его малому росту забиячество в отношении больших собак и веселый нрав они ассоциировали его с Роки Бальбоа (в исполнении Сильвестра Сталлоне) из фильма “Роки”.
Роки, хоть и был простым парнем, мог похвастаться знатной родословной. Его мать, игрушечный пудель французского происхождения, чей род прослеживался на 36 поколений назад, была дамочкой миниатюрной, но задорной, кокетливой, любимицей публики. Отцом же его был английский сеттер, настоящий джентльмен. Высокого роста он, как многие английские джентльмены, любил охоту, игру в мяч, вкусную еду и особ противоположного пола. Где и как он перехватил нашу французскую дамочку (которая находилась под постоянным надзором 24 часа в сутки), неизвестно. Однако для любви нет преград, и от этого кратковременного союза родился наш Роки. От матери он унаследовал совершенные внешний вид и любовь к людям, а от отца – любовь к игре в мяч, к вкусной еде и благородство и бесстрашие большой собаки.
О том, что он мой близкий родственник, я узнал намного позже из газеты, но об этом потом.
Роки был славным парнем, исправно исполнял все свои собачьи обязанности, безмерно радовался нашему приходу, грустил, когда нас не было дома, караулил у стола, терпеливо переносил наши ласки, рвался на прогулку, где он, как настоящий джентльмен, исполнял все свои собачьи нужды только в кустах, норовил спать только в нашей постели, с чем я вяло и, в общем-то, безуспешно боролся.
За какие-то героические деяния в прошлой жизни судьба подарила ему передышку и поместила его в собачий рай на земле под названием Кармэл-у-Моря… Две мили белого песчаного пляжа, на берегу Великого Синего Океана, обрамленные развевающимися шевелюрами Монтерейских Кипарисов и скалистыми утесами, у подножия сказочного города, где в некоторых барах даже подавали специально сделанные для собак коктейли (из смеси различных мясных бульонов) и где собаки (и люди) свободно (и с какой-то необычайной, почти неземной гармонией) резвились без поводков – все это было тем земным собачьим раем, в котором Роки прожил всю свою короткую жизнь…
Его любимым занятием было бесстрашно взлетать над линией прибоя на перехват теннисного мяча и при этом на мгновение зависать в воздухе, как баскетболист Майкл Джордан, чем он непременно вызывал восторженные крики окружающих и сдержанную гордость своей хозяйки.
Однажды Роки, тогда совсем еще малыш , совершил поступок, который до сих пор вызывает у меня удивление, улыбку и даже в какой-то мере восхищение.
У нас был кузен по имени Ларри. Очень импозантный человек с густой благородной, пепельного цвета шевелюрой, похожий на Теда Кеннеди в его зрелые годы.
Мои дети обожали его.
Ларри был еврейский авантюрист. От английского слова “аdventurer” – “искатель приключений.” Среди своих благопристойных американских родственников Ларри слыл, как говорили на идиш, “узворф” – что означает “изгой” или “блудный сын”.
Ларри ездил по стране на своем грузовичке, со своей собакой по имени “Собака” и с огромным мотоциклом “Харлей Дэвидсон” на прицепе… Ларри скупал (обычно за бесценок) и перепродавал склады товаров у обанкротившихся и вышедших из бизнеса компаний. В результате торговал он всем – оружием, боеприпасами, средствами от облысения и для ращения волос, противозачаточными средствами и средствами для достижения прямо противоположного… А однажды Ларри скупил в Лас-Вегасе целый склад эротического женского нижнего белья. После этого у моей жены никогда больше не было проблем с нижним бельем, а наша семейная жизнь заметно улучшилась…
Ларри однажды, в трудную минуту, по инерции продал машину своей сестры, за что та, большая и суровая женщина без малейшего чувства юмора, засадила его на несколько месяцев в тюрьму. Так что у нашего Ларри даже была судимость. В свободное от поездок время он поселялся то в Сан-Рафаэле (где у него вдруг неожиданно появлялась лодка), то в Сакраменто, то еще где-то. О прошлой жизни я его никогда не расспрашивал, но знал, что у него был единственный, уже взрослый сын, живший во Флориде и очень похожий на самого Ларри, которого Ларри очень любил ( и с которым у него были трудные, почти невозможные отношения). Однажды я посетил Ларри в Сакраменто. Он возлежал в кресле посреди комнаты с бутылкой шотландского виски и двумя стаканами перед ним (один для него, один для меня), беспрерывно куря сигару за сигаретой, смотря одновременно два порнографических фильма по двум разным телевизорам и разговаривая попеременно с тремя неизвестными мне женщинами по трем различным телефонам. При этом он успевал спокойно и уверенно вести со мной беседу, смеясь над комичностью этой ситуации.
Мечтал Ларри добраться до Флориды, поселиться там и открыть лагерь/коммуну для таких же, как он, одиноких “мотоциклистов «Харлея Дэвидсона”… Но для этого нужны были деньги…
Во время своих путешествий Ларри периодически заезжал к нам и поселялся у нас на несколько дней вместе с собакой, немецкой овчаркой по имени “Собака” (Dog)…
Роки (тогда совсем еще малыш) оказался гостеприимным хозяином и, как полагается большой собаке, каковой он себя считал, пытался угнаться в еде за своим “высоким гостем”…
Я тогда проходил резидентуру в программе, связанной с Калифорнийским Университетом Сан-Франциско, и как-то утром вернулся домой после очередного 36-часового дежурства. Едва войдя в комнату, я сразу почувствовал что-то неладное. Роки не выбежал, как обычно, с одним тапком в зубах и радостно виляя хвостом, а как-то жался в уголке за стулом, искоса, с опаской поглядывая на меня… Его “высокий гость” спокойно возлежал рядом. “Что же этот паразит натворил сегодня?” – подумал я, и пошел в ванную. И там я понял, что произошло… В своей тщетной попытке угнаться в еде за значительно большей собакой Роки переборщил. Дома никого не было и идти ему было некуда… Он твердо знал с самого рождения, что в людных местах, а тем более дома этого делать нельзя, но деться ему было некуда. И вот этому совсем еще крошечному существу пришла в голову «гениальная» идея… Если уж приходится это делать, то надо сделать это там, где делают взрослые, и так, чтобы это было легко убрать. Сделать в самой ванной… Но одно дело – придумать идею, а другое – ее осуществить… Ванна была огромная , а Роки – миниатюрный щенок. По сей день я не понимаю, как он смог забраться без всякой помощи в ванну, и особенно – выбраться из нее обратно… Потрясенный, я выбежал из ванной комнаты и побежал к Роки, чтобы его отблагодарить. Роки же решил, что я иду его убивать, и пустился наутек. Я – за ним… Деться ему было некуда, и, после нескольких кругов по квартире, он заскочил в свою корзинку, которая служила ему тогда домом. Стоя в ней с поджатым хвостом, дрожа всем телом, жалобно глядя мне прямо в глаза, он как бы говорил мне: “Не убивай меня… Ты же видишь, я маленький, мне некуда деться… Ты ведь не тронешь меня в моем доме? Правда? У меня ведь другого нет… ”
Я повернулся и вышел. Я понял, что, если я его сейчас трону, он умрет…
Через несколько дней Ларри уехал. На своем стареньком грузовичке, с собакой по имени “Собака” и с мотоциклом “Харлей Дэвидсон” на прицепе… Больше мы с ним никогда не виделись…
Он таки добрался до своей Флориды, этот Ларри. Через несколько лет. Но – сигареты и кто знает, что еще, сделали свое дело. У Ларри обнаружили последнюю стадию опухоли легкого…
Этому вольному человеку, его свободной, неукрощенной душе не хватило воздуха…
Прошло время… Я закончил резидентуру и уехал работать на три года на Гавайи. Как я там оказался и что там происходило – тема для другого разговора. Роки не поехал. По тамошним законам он должен был пройти четыре месяца карантина. Моя жена категорически отказалась отдать собаку на четыре месяца в собачью тюрьму и была согласна (как жены декабристов) отправиться в ссылку вместе с ним. Я против этого не возражал, но местные власти почему-то отказались… Так что пришлось Роки оставить с одной нашей знакомой, у которой уже было несколько своих кошек и собак. Насколько хорошо Роки освоился там, я обнаружил, когда в один из наших приездов я увидел, как он пытался изнасиловать огромного хозяйского кота, который, к моему удивлению, совершенно против этого не возражал.
На Гавайях меня усыновил… кот. Огромный, красивый рыжий кот с большой мужской головой и белой грудью и холкой. Почему он выбрал меня, я по сей день не знаю. Собак я еще в какой-то мере знал, но к кошкам относился, по меньшей мере, индифферентно. Все, что я о них знал, это то, что у многих моих пациентов-мужчин была на котов аллергия. Руди, как я его потом назвал за его огненно-рыжую масть, начал встречать меня с работы и провожать домой… Он внезапно выскакивал из кустов, когда я выходил с работы (как будто заранее знал мое ненормированное расписание) и шел рядом со мной с уверенным мужским достоинством равного, уважительно, но с независимостью существа, которое выбирает, а не которое выбирают, не проявляя при этом никаких кошачьих нежностей. У дверей моего дома он поворачивался и уходил, не проявляя никаких попыток войти внутрь жилища. Он как бы пытался мне сказать, что его интересует не мой дом и связанные с ним разные кошачьи блага, а я сам… Это происходило довольно долго, пока в один прекрасный день Руди не вошел со мной в дом так, как будто всегда там жил. Он спокойно обследовал дом, а потом улегся под кроватью на спину, укрылся хвостом и уснул. Я никогда, ни до, ни после этого, не видел больше ни одного кота, спящего на спине. Руди никогда не просил со стола, во время еды спокойно и благородно лежал неподалеку, когда мы ели, и периодически исчезал и возвращался по своему усмотрению… Очевидно, он был хорошим охотником и бойцом, потому что я никогда не видел его голодным или с боевыми ранами на теле.
Он вызывал к себе уважение (и любовь), почти как человек в обличье кота. Это было совершенно новым чувством для меня…
Однажды Руди заболел. У моей дочери было тогда две мыши (как мы потом выяснили, два гомосексуалиста), и мы поместил Руди на балконе третьего этажа (несмотря на это, одна мышь каким-то образом исчезла)… Как только Руди выздоровел, он спрыгнул вниз с балкона третьего этажа и ушел по своим делам. Перед нашим отъездом обратно в Калифорнию мы поместили Руди у одной женщины, которая жила в 25 километрах от нас и у которой уже было 25 кошек и котов. Через несколько дней Руди пришел домой.
Перед самым отъездом нам все таки удалось поместить Руди у нашей знакомой учительницы, где он прижился. Как мы потом выяснили, именем отца этой женщины (по интересному совпадению) был назван парк недалеко от нашего будущего дома в Кармэле – Дэвендорф Парк. Уже будучи в Калифорнии, я узнал, что после нашего отъезда Руди заболел лейкемией, но все-таки сумел пережить и эту гадость тоже.
Роки был бесконечно рад нашему возвращению. Мы купили дом в Кармэле, и опять потекла его счастливая собачья жизнь…
Однажды ко мне на прием пришла хозяйка популярной кармэльской газеты «Кармэл Пайн Кон». После визита она спросила с благодарностью: «Доктор, что бы я могла для вас сделать?» Я пошутил: «Ну, что вы можете для меня сделать? Разве что моя жена была бы очень счастлива, если бы ее собака оказалась на страницай вашей газеты…» Сказал и забыл. Но на следующий день, пока я был на работе, без ведома моей жены у меня дома появились корреспонент и фотокорреспондент газеты. Они повезли Роки и мою жену на кармэльский пляж – и на следующий день в газете появилась фотография моей собаки и статья о ней под названием «Песчаные лапы». Мне об этом не сообщили. Когда я на следующий день пришел на работу, первыми словами моих сотрудников были: «Доктор, поздравляем вас, ваша собака появилась в нашей газете». «Откуда вы знаете, что это моя собака?» – спросил я. «Ну как же? – ответили они. У нее ведь ваша фамилия: «Роки Семис»… Так я узнал, что Роки на самом деле – мой приемный «сукин сын».
Роки еще много лет продолжал доставлять нам удовольствие… Его детская искренность, непосредственность и эмоциональность, в сочетании с уличной смекалкой и сообразительностью, были тем лучиком подлинной любви, о которой мы все (и, наверное, не только мы) мечтали всю жизнь. Но однажды Роки заболел… Тяжело заболел. От злоупотребления человеческой пищей у него развилось тяжелое воспаление поджелудочной железы. Болезнь, от которой так часто погибают домашние горячо любимые собаки…
Мы уезжали, и оставили Роки у нашей знакомой, которая, по-видимому, от горячей любви к собаке, кормила ее тем, чем питалась сама. Когда мы вернулись, Роки был уже тяжело болен… Я унес с работы почти все растворы для переливания и трое суток с помощью моей дочери (которая впоследствии стала медсестрой) переливал ему жидкости, -основное лечение при этом заболевании. Лабораторные тесты подтвердили мои худшие опасения. Роки погибал… Было невыносимо больно смотреть на его маленькое, свернувшееся калачиком тельце и грустную, лежащую на лапах мордочку – у океана, на берегу которого он доставлял (и получал) столько радости себе и другим. И на его грустную, убитую горем хозяйку, сидевшую рядом.
Я пытался избавить собаку от мучений бесполезного, агрессивного инвазивного лечения. Я хотел, чтобы последние часы своей короткой жизни Роки провел достойно, у себя дома, в успокаивающем, полном родных, знакомых запахов доме и любящих его людей, а не в чужом, страшном для собаки месте, полном запахов погибающих собратьева (собаки ведь чуют это)… Однако ветеринары были другого мнения. Несмотря на мои, неопровержимые, с моей точки зрения, доводы о бесполезности продолжения лечения, безнадежные результаты лабораторных анализов и ссылки на мой почти сорокалетний опыт работы в критической медицине, они отказались от лобовой атаки и перенесли удар на мое слабое место, мой тыл – на жену… Каким-то образом они смогли убедить ее, что смогут легко и без всяких проблем вылечить Роки. Под их влиянием моя убитая горем жена заявила, что Роки должен бороться и победить. Нет пророка в своем отечестве… Под крики «убийца», «жмот», «собаконенавистник» и перед боевым кличем «Развод и девичья фамилия!» я сдался… Роки погиб в неравной борьбе со значительно превосходящими силами противника. Окончательный результат этой бесполезной борьбы – $3000.00:0.00 в пользу ветеринаров. Как осужденный уголовник, Роки был умерщвлен летальной инъекцией. Ветеринары извинились передо мной, но деньги взяли.
Моя жена была безутешна… Настолько безутешна. что ветеринарам пришлось вызвать трех полицейских, чтобы ее успокоить…
Больше у меня не будет собаки. Если я когда-нибудь и возьму животное, то это будет попугай. Они живут триста лет и их можно научить ругаться матом…