Тонкая материя с набивным рисунком
Некоторые размышления об эмигрантском русскоязычном театре и пьесе театра Ю Писать о любительском театре нашей эмиграции мне непросто по многим причинам. Прежде всего, я задала себе вопрос: по каким стандартам оценивать такую работу? Приравнивать к великим артистам, или постановкам сильных театров, которых мы видели немало, русских или американских? Как бы мы ни хотели и ни […]
Некоторые размышления об эмигрантском русскоязычном театре и пьесе театра Ю
Писать о любительском театре нашей эмиграции мне непросто по многим причинам.
Прежде всего, я задала себе вопрос: по каким стандартам оценивать такую работу? Приравнивать к великим артистам, или постановкам сильных театров, которых мы видели немало, русских или американских? Как бы мы ни хотели и ни надеялись, – неверно, не тот опыт у большинства актеров, не та школа, и, честно говоря, нечасто встретишь уникальный талант. Значит, не так, а более снисходительно, с пониманием.
Затем, судить дизайн сцены, костюмы, звуковую и световую работу тоже нелегко, хотя и это существенная часть зрелища. Ясно, какой мизерный бюджет у подобных трупп, как им непросто оформить сцену, подобрать музыку и сшить костюмы. Опять, надо понять и снизить мои высоченные стандарты.
Давайте теперь проанализируем, для каких зрителей ставятся спектакли. Тут мы вообще можем не договориться, так как эмиграция наша уж очень неоднородна. Часто при встрече, чтобы понять точку отсчета собеседника, вы спрашиваете “а как давно вы здесь?” и на основе ответа слегка перестраиваете разговор. Даже и внутри «новых» и «старых» групп у многих адаптация шла по-разному – кто-то жил близко к (или глубоко в) русскоязычной общине, а кто-то был по разным причинам вдалеке и по уши погрузился в новую среду; кто-то имеет живую связь с прежним местом проживания – друзей, родственников, бизнес, а кто-то так резко оторвался, что даже не хочет и ногой ступить туда, да уже и не понимает ту жизнь. Надо также принять во внимание разные поколения – стариков, средний рабочий возраст, молодежь, детей. Все это влияет на мировоззрение. Вы скажете, искусство всегда искусство? В общем – да, а в деталях — нет. (Помните, как мы не смеялись американским шуткам, а «они» — нашим? Как раздвигали свои горизонты и понемногу узнавали американскую жизнь темнокожих, женщин-феминисток, гомосексуалистов, жителей юга и средней Америки — их проблемы были не так понятны сначала, поэтому не глубоко понятно и искусство, связанное с этими темами. Мы получали удовольствие, конечно, от хороших книг и спектаклей, «искусство есть искусство», говорили мы, но серьезное понимание пришло позже). Так что восприятие русскоязычных спектаклей у разных групп – разное, в зависимости от близости к теме. Одни ждут привычных текстов и привычных решений, чтобы вспомнить и вернуться обратно (милая теплая ностальгия, это не обязательно в негативе), другим нужны свежие повороты и решения, не дай Бог, если все, как там и тогда (тоже понятно, верно?), а третьи – посредине.
И еще один немаловажный момент — это то, что разговор идет о нашем тесном обществе, и никого не хочется обидеть – это ненужно и чревато… На самом деле, наоборот, очень хочется от всей души поощрить и помочь. (Если не мы своих, то кто же нас поддержит? К своим мерки всегда несколько другие, и это нормально.)
Попробуй теперь пробраться через такой бурелом, остаться в живых – и написать рецензию.
Непросто…
И все-таки я осмелюсь рассказать о моих впечатлениях о спектакле, который я видела пару недель назад: «Тонкая материя с набивным рисунком» Театра Ю в постановке Маши Фарбер.
Со своей точки зрения. Так вот, я – зритель из тех, кто приехал сюда в довольно молодом возрасте (22), больше 30 лет назад, и моя жизнь прошла не так чтобы совсем далеко, но и не в основных котлах эмиграции – посерединке. Родители — не в еврейских домах, и дети выросли не при JCC СФ или Пало-Алто, где эмигрантская жизнь била и бьет ключом. Это не плохо и не хорошо. Так сложилось. И знакомых в театрах у меня нет.
Отсюда и мой взгляд.
(Я бы хотела спросить у руководителей, как они видят своего зрителя, кто он? Ведь это и есть самый главный вопрос. Если хоть какая-то часть похожа на меня, то продолжайте читать.)
Прежде всего, хочу сказать, что глубоко восхищаюсь актерами этого театра, людьми серьезно увлеченными, отдавшими (я понимаю, что им это нравится, но это не умаляет моего восхищения) свое время и силы этому делу. Это ведь не простое хобби, т.е. «когда есть время, тогда и займусь». Тут есть сроки, и есть назначенные спектакли. Это серьезно. Мне, наверное, было бы нелегко взять на себя такие обязательства, даже любя. Театр Ю -стабильный, со своей историей, успехами и помещением.
Когла мы с мужем вошли внутрь, мой муж, который в своей студенческой юности играл в хорошем любительском театре, вдохнул, удивленно поднял бровь и сказал: «Поверишь ли, тут есть тот самый «дух театра»!» Я поняла что он имеет в виду, увидев приветливую женщину, выдающую билеты за стойкой, профессиональные фото актеров и сцен из спектаклей на стене коридорчика, небольшое фойе с питьевой водой для гостей и чистые, извините, туалеты. Нам помогли найти наши места и тепло улыбнулись: “Надеемся, что понравится”.
Так что, с глубоким уважением и достаточным количеством объяснений, продолжаю.
Так вот, я смотрела спектакль состоящий из трех пьес, две из которых написаны современным драматургом и киносценаристом Семеном Злотниковым. Пьесы Злотникова об одиночестве – «смотрибельные», современные и понятные. Диалоги – живые, динамичные, в них есть и лирика, и ирония.
В первой пьесе, «Два пуделя», герои обсуждают своих питомцев, а на самом деле говорят о себе. Я почувствовала душевную тонкость и привычное осторожное одиночество женщины (актриса Ольга Никитина? – простите, если ошибусь – нет программки). Увидела, как она безгранично предана своей Чапе, как хочет, но боится новых отношений. Была в ее ломком высоком голосе искренность, и я понимала, как она, вроде, делала шажок к мужчине, и тут же, испугавшись, отступала. Лизненков сыграл простого мужика, хорошего человека, тоже одинокого. Очень верно сыграл, показав его как несколько комичный характер, зрители поощряли и смеялись, но, на мой взгляд, пьеса бы выиграла, еcли бы этот образ был сыгран чуть сложнее и глубже. Я узнала, что Лизненков профессиональный актер, поэтому и ожидала от него большего.
Вторая пьеса – «Бегун и йогиня».
Лизненков (бегун) сумел сыграть неуверенность, неудовлетворенность, робкое желание разобраться и изменить свою жизнь. «Сколько вокруг знающих людей, и не с кем слова молвить, посоветоваться!.. На двух ногах ходим, на одном языке говорим, а как поговорить?..» – звучало без надрыва, как раздумье, что задело и запомнилось. Выбор актрисы на роль Йогини тоже удачен. Она (Марина Чечельницкая?) раскрывалась понемногу, включалась в разговор сперва нехотя, из серьезного йога, сосредоточенного на себе, на глазах у зрителей превращалась в не очень счастливую женщину. Хотя мне показалось, что сложные позы, которые удачно координировались с диалогом, все-таки слегка отвлекали от самой пьесы. (Кстати, мой муж заметил, что позы были правильные для йоги). И еще: когда действие проходило на полу у кромки сцены, и мне, маленькой, и моему длинному мужу с последнего ряда не все было видно.
Две эти небольшие пьесы, современные и живые, были поставлены удачно и смотрелись.
Я на минутку задумалась, а как бы сыграли их выдающиеся актеры, например, Фрейндлих и Басилашвили (это я просто так их выбрала, можете назвать других), смогли ли бы они сыграть с большими нюансами эти простые истории? Но тут же одернула себя – договорились же не сравнивать!
Теперь о пьесе ’Смуглая леди сонетов.’ Я слышала знакомые слова, но не чувствовала настоящей страсти, игривости, иронии и жизни. И дело не в повышенных тонах. Поставить эту пьесу, по-моему, особенно трудно – уж слишком знаком-перезнаком текст, привычны тон и сцена. Поэтому лично мне хотелось бы посмотреть, возможно, другую интерпретацию.
Хочу вам рассказать, что недавно мы с мужем были в Ашланде на фестивале Шекспира.
“Шекспир, к сожалению, не пишет ничего нового, – улыбнулись актеры, с которыми мы разговорились, – а те же самые зрители приезжают сюда из года в год. Мы должны находить новые решения, чтобы снова заинтересовать их.” И мы увидали в пьесе “Юлий Цезарь” – женщину-Цезаря! Сделано это было с таким вкусом, что пьеса только выиграла… Опять понимаю, что не должна сравнивать с профессионалами, и опять не могу удержаться.
Без сомнений, эмигрантский русскоязычный театр играет большую роль в нашей общине: собирает нас вместе с семьей и друзьями, помогает разговору с детьми о нашей жизни и ценностях, развлекает и отвлекает, и мы, конечно же, тянемся к этой/той культуре, в которой выросли. Но, так как требования разных групп зрителей отличаются друг от друга, режиссер должен четко представлять себe, для какой группы он ставит этот спектакль. Я к тому, что таким зрителям, как я, скучновато приходить на «матрешки и самовары» (как говорила актриса-эмигрантка Варвара Булгакова), и я бы заинтересовалась новыми решениями. Это моя точка зрения.
И вы, конечно, поняли, что мои сравнения с профи не случайны. Что бы мы ни делали как любители — пели, танцевали, писали или играли на музыкальном инструменте или на сцене, мы все-таки равняемся на лучших, пусть даже не достигая их высот. Их работы вдохновляют и задают стандарты обеим сторонам — и зрителям, и людям искусства. Так что, надеюсь, сравнения помогут, а не обидят.
Под конец скажу, что ни в коей мере не жалею, что пошла на спектакль. После десятилетней паузы я вернулась к русскоязычному театру, и теперь обязательно буду следить за новыми постановками. Заинтересовали.
Евгения БУДМАН