Сюжет

 Я не состоял в партии. Поэтому, когда наш партайгеноссе вызвал меня в свой кабинет, я насторожился. Я не боялся, что он мне предложит вступить в партию -профиль не тот. Я не боялся, что он мне предложит «стучать» на коллег – это предлагают не здесь. И я не боялся, что меня пошлют на уборку капусты – для этого в кабинет не вызывают. Насторожился, потому что вызвал в кабинет. И сам закрыл дверь. И, когда он начал: «Вам оказывается большое доверие…», – меня потянуло в сон. Я понял, что придется ходить по району и агитировать на выборы.  И конечно же, не в рабочее время.  Но я ошибся.

«Ваш начальник предложил Вашу кандидатуру в бригаду, которая направляется на строительство профсоюзного санатория.»

«Но я же не строи…»

«Знаю. Вы-инженер, а значит – разнорабочий. Выезжаете в субботу, подробности узнаете у своего профорга. Вопросы есть?»

«Так, а на сколько? И куда?»

На месяц. Ни черта себе. Но когда он сказал куда, я подумал, что мне послышалось.

«В Ялту,  это в Крыму.»

Дома мое сообщение, что меня посылают на стройку на месяц, почему-то было воспринято с подозрением. Чем больше я расписывал трудности и неустройства, земляные работы, тачки с кирпичами, промокшие сапоги и полузатопленные канавы, тем более суживались глаза моей жены.

«Что ты мне перeсказываешь строительство Днепрогэса? Куда вас отправляют, спрашиваю уже четвертый раз.»

«Я ж тебе уже сказал, что в область.  Прогнозы ожидаются дождл…»

«В какую область?»

«Не то в южно-украинскую…»

«Не то в КАКУЮ?  Чо-то ты юлишь и глаза отводишь»

«Ну, еще точно…»

«Только не надо меня лечить!   Не говори, что поезд развернут и пошлют в другую сторону..»

«Ну.. .в Крымскую область, там, где степи и солончаки, выжженная земля..»

«А…ну да, и там будут строить профсоюзную здравницу…  Ладно, пойду сама на вокзал и посмотрю, куда ваш спецпоезд…»

«Ну, шо ты из этого делаешь?  Не хотел тебя расстраивать…. В Ялту…»

«Ах… в Ялту…»

Я сильно подозреваю, что почти идентичный разговор происходил в остальных семьях «избранников.»  Жены пришли на вокзал и хмуро и подозрительно оглядывали каждую особь женского пола, которая входила в вагон.   любой вагон.  Проводница нашего вагона успокоила провожающих:

«Не хвылюйтесь, бабы.  Куды вашим до дембелей!»

Hа вокзале я узнал свою бригаду по восторженным лицам, раскованности и успешным попыткам осадить вокзального диктора. Из КБ я был один. Видимо, достойнейший.

Нас было человек двадцать.  О том, что мы едем в Ялту, вскоре узнали не только те, что стояли на платформе, но и те, что с нее уходили. Всю ночь до Симферополя мы делились нашей радостью с попутчиками. А было чему радоваться!  Конец марта  – это конец квартала, и завод работает напряженнее, чем обычно. В то же самое время в Крыму, а точнее, в Ялте, еще не сезон, людей мало, пляжи  пустые, погода не жаркая и море холодное. Cловом, ничто не отвлекает от работы. И работать на строительстве профсоюзной здравницы куда лучше, чем в бескрайнем поле подбирать картошку.

В Симферополе нас уже ждал автобус. Бессонная ночь и дорога-серпантин приглушили наш энтузиазм. Через полтора часа  мимо пронеслась Ялта. Наши претензии к водителю начинались «Да куда ж ты!!!..» И на этом и заканчивались.  Я имею в виду печатную версию. Водитель нас нецензурно успокоил, что это все еще Большая Ялта. Eще минут через 40 мы приехали.  А еще через 15 минут стояли на месте будущей жемчужины Крыма для трудящихся. Это было частично обрушенное трехэтажное здание. Нам надо было его обрушить полностью. Об этом нам сказал мордатый купчик, от которого несло дивным запахом диких полевых цветов. Уже через два дня я знал, что это запах непревзойденного «Белого Муската Красного Камня.»

Купчик представлял в одном лице исполнительную, законодательную и карающую функции.  Об этом он сказал сразу:

«Я здесь – крымский хан. Кто будет выкобениваться – утоплю!»

Он не сказал « выкобениваться «, но это самое приличное, что я могу подобрать взамен.

Мы разместились на втором, наименее рарушенном, этаже по два человека в комнате. Две кровати с панцирными сетками, в углу – два свернутых в рулоны полосатых матраса и настольная лампа, стоявшая на полу, поскольку стола не было, украшали незахламленную комнату. Штор не было тоже, и чудесный вид на море присутствовал в комнате все время. Как и морской воздух, поскольку верхнюю часть окна уже демонтировали.

Остаток дня был посвящен устройству.  Мы выяснили, что ближайший магазин находится у шоссе и закрывается в 7 вечера.  Исходя из этого, был соответствующим образом и спланирован рабочий день: работаем до 6. Через шоссе в санатории Министерства обороны – танцы четыре раза в неделю с 8 вечера.  То есть, успеваем.  А ужин у них в 7.30.

Надо сказать, что на ужин почти никто из санаторских не ходил, и поэтому ежевечерняя диета из нескольких стаканов кефира и сдобных булочек была для нас хорошим подспорьем. Конечно, мы не шли толпой. Делая вид, что прогуливаемся по аллеям санатория, как бы невзначай мы сворачивали в столовую, накрытую к ужину. И, заходя по три-четыре человека, пили кефир и собирали со столов еще теплые булочки.

Но с ужином мы определились через несколько дней, а сегодня, в первый день, мы походили по периметру, выяснили, что до моря идти минут сорок, обратно – все в гору, и осмотрели здоровенный подвал, в котором нам предстояло ломать стены.  Стены были толстые и кирпичные. Прямо на пыльном полу подвала валялись ломы, лопаты совковые, носилки деревянные и кувалды «бригадирские.»  «Бригадирские»- это из тех, что потяжелее.

Ночью пошел дождь.  Но глубокий сон как-то не получался. Сосед начал кашлять.  Когда кто-то грохнул ногой в нашу дверь, я понял, что это звонок. И сразу третий.   И не ошибся, потому что, после очередного приступа громкого надрывного кашля длиной в несколько минут, наша дверь открылась. Снаружи. Стоявшие в дверях мягко напомнили, что вставать рано, день был трудный, и, понимая необходимость очистки легких, порекомендовали сделать это на берегу самого синего моря.  Особенно была подчеркнута необходимость не откладывать это. Также предлагалась помошь в доставке на берег.

«Дверь, падла, закрой!» – вежливо поблагодарил cосед.  Дверь затворилась, от чего лампа упала набок.

К утру дождь утих. И кашель тоже. Вчерашняя пыль превратилась в серую грязь, которая почему-то отдавала серой. Рабочее место – подвал под зданием – было залито водой. Первые минуты дискомфорта от работы ломом, стоя по щиколотку в воде, сменились часами угрюмого любопытства: «Когда вода в ботинках согреется?» Кашель ночью больше не был привилегией нашей комнаты. Ho через неделю все признаки простуды у большинства исчезли, чему очень помогло известие о новом заезде в санаторий минобороны. Дешевое местное красное вино, морской воздух и ежедневная радость от того, что можешь утром разогнуться, создавали все условия для романтики. Романтика была в избытке представлена на танцах в санатории. Вначале я ходил со всеми, но потом меня охватило странное предчувствие. Ничего конкретного, так, что-то виделось в виде скандала на людях, суженные от бешенства глаза – не мои, извинительное бормотание – мое… И почему-то в конце – преждевременный выезд домой. Но только мой. А так – ничего конкретного.  Так что на некоторое время единственными обитателями нашего этажа после семи вечера были мой сосед и я.

Мы обычно сидели на перевернутом корыте для цементного раствора метрах в двадцати  от входа в здание. Говорили много и обо всем.

Во-первых, даже купчик, наш Крымский Хан, не то что робел, но как-то избегал на него наскакивать. И никакого конфликта до этого между ними вроде не было. Во-вторых, он не матерился.  Вообще. И в третьих – полностью избегал разговоров «о бабах». Все остальные из нашей бригады недолюбливали его, а проще – сторонились. Что-то очень злое, не злобное, а именно злое так и плескалось вокруг него. Общался он нормально, работал как все, в бригадных сходняках участвовал, хотя не выделялся.   Выделялся совершенно уникальным кашлем, ночным кашлем. Казалось, что суконку длиной в километр рвут на части. Но не просто, а судорожными рывками.  И всю ночь.

Никаких особых тем ни я, ни он не поднимали. Поругивали власть: советскую, заводскую и местную. Говорили о фильмах. О книгах больше трепал я, а он слушал. Никаких необычных идей или мнений он не высказывал, и у меня не оставалось впечатления, что он чего-то не договаривает. Почти не оставалось. Я пробовал расколоть его на анекдотах. Он смеялся, но своих не рассказывал.  Смеялся там, где надо, то есть обладал чувством юмора. Но ни в чем этот юмор себя не прoявлял. А столько было возможностей:  купчик в туфлях на платформе, жратва, отсутствие смесителя в душе (хошь – кипяток, а хошь – прямо с моря),  «джигиты» на танцах, фильмы производства Обьединенной Арабской Республики. А наш туалет на одно очкоместо… Одной стены не было. Столько возможностей!

Начитавшись и насмотревшись обо всем, что могло или может случиться в жизни, я ожидал, что у него, наверное, с собой есть маленький бумажник, а в нем маленькое фото, и ночью, когда никто не видит, он неслышно достает фото и долго смотрит на него. При этом фоном идет грустный Шопен… Или лирическая тема из «17 мгновений весны.»  Не, ничего этого не было. В конце концов я сказал себе, что нечего выдумывать: обычный работяга, может, слегка опустившийся, может… кто знает… да и какое мое свинячье дело?!

Через две недели мы получили аванс. Аванс всегда празднуется как рождение молодой луны – с радостью и верой!  Радостью – что дождались и верой – что дождемся основной. Прогрессом работ наш купчик остался доволен, в связи с чем позволил и себе немного расслабиться.  Мы как раз налегли на очередную порцию шашлыков под кисленький «Цалакаури», когда на площадку перед домом, где мы сидели, ворвался местный «джигит» и заорал: «Ыды смотри! Ваш Крымскый Хан такой устроил..» – махнул рукой в сторону берега и исчез.

То, что мы увидели на берегу, таки-да впечатляло. Посреди моря, а точнее, метрах в тридцати от берега, стоял бульдозер. На его крыше сидел наш купчик и что-то орал. Сначала мы думали, – чтоб его вытащили. Но, подойдя поближе, поняли, что ошибались, когда услыхали:

– Крым – мой!  Захочу – продам. Туркам!  Цыганам! А захочу – так отдам!  Ментам!!!»

Зрители все прибывали. Появился колесный «Беларусь», и, после нескольких попыток вытащить бульдозер, застрял сам. Хан не умолкал. Мы узнали много интересного. Например, о зоологическом происхождении его тещи. O том, что все в Политбюро – его кореша, а с Ильичом они – однофамильцы. Наконец, приехал гусеничный тягач и бульдозер вытащили. По дороге домой сосед посмотрел на меня и сказал:

– Сюжет.

На секунду в его глазах что-то блеснуло. Но спадавшие на скользком гравии тропы шлепанцы снова поставили все на свое место. Пока поднялись к дому, стемнело.  Поскольку аванс раздавали днем, а танцы были вечером, наше здание пустовало. Я и мой сосед обсуждали очередную арабо-израильскю войну. Я восхищался израильской армией. Отношение моего соседа выразилось в «Если крысу загнать в угол, то…»,  но, в общем, было сочувствующее.

Но в этот момент в дверь громко стукнули.

«Чего еще?..» – охрипшим от долгого разговора голосом произнес я.

Вошла моя жена.

«Дорогой, твоя реакция меня успокоила.  Здравствуйте, я – его жена.»

«А…м-м-м… ага… да.. познакомьтесь, это моя жена.»

«Я уже это сказала. Да, приехала. Да, это я. Да, нашла не сразу. Да, сказали, что вы на берегу с каким-то ханом. А оттуда все на танцы. Да, была и там.  Да, к счастью, ТВОЕМУ счастью, тебя там не оказалось. У тебя еще вопросы? А, ну да, самое главное забыла. Не пугайся, всего на два дня. Ты мне что, не рад??»

«Да не… просто так неожиданно…и вообще…»

«Кстати, насчет вообще: кроме этой дыры в полу и без одной стены с видом на шоссе есть еще туалет?»

«Ну… так это самое… тут же мужское..»

«Поняла. Значит, на два дня – и не минутой больше. Подождите, куда вы?»

«Наверное, вам и вашему мужу есть что обсудить. А матрас свой я прихвачу. Без него никак.»

«Во мужик. Даже шмоток не взял. Как лежал, так и вышел. У вас все здесь такие деликатные?»

«Слышь, так как ты нашла?»

«Просто. Интуиция.  В Симферополе спросила, где строят профсоюзный санаторий. Сказала, что ты не платишь алименты. Дежурная по справочной нашла в момент. А здесь на танцплощадке двое ваших подьехали ко мне…»

«А почему именно наши?.. Это могли быть кто угодно…»

«А я сказала, что у меня муж строит санаторий, первый раз выехал один, без меня.  Сам ни черта не может и без меня просто пропадет. Сразу сказали, что ты у них в бригаде. Слушай, а где мне лечь?»

«Мы же вроде женаты… Ты чего?..»

«Да не, просто хотела еще раз убедиться, что ты рад..»

Появление сравнительно молодой (в сентябре – уже 24) женщины в нашем «гадючнике» практически ничего не изменило. Так, какие-то мелочи. Ну, типа надписи углем «Не хрен тебе там делать» на двери нашей комнаты, старого одеяла, которым был частично отгорожен наш туалет от взглядов с шоссе, и «Без стука не входить!» на двери трехместного душа.

«А у вас здесь неплохо», – приветствовала меня жена вечером, вернувшись с пляжа.  Она помыла волосы в большой кастрюле (где откопала ?) и сейчас сушила их старой наволочкой.

«На пляже один иностранец пытался подлезть. Сказал, что ищет американское консульство. Говорил с акцентом. В белых брюках. А тут ему сверху крикнули: «Каха! Он замужем!» –  и, представляешь, ушел.»

«Что Каха – представляю. Что ушел-нет.»

«Ну, не сразу… Я сказала, что люблю утреннее солнце – оно полезно для внутриутробного развития.»

«Теперь верю».

Второй день пролетел так же. Почти так же. Вечером пошли на танцы, и время провели очень симпатично. Мы натанцевались, а она – еще больше. Мои «сокамерники» приглашали ее, и все было хорошо, пока не обьявили белый танец.  Она подошла к моему соседу, который впервые почтил эти танцы своим присутствием.

«Извините, я не умею.»

«Не верю, но думаю, что понимаю,»  – и, отойдя от него, она сделала книксен передо мной: «Бедная пейзанка просит Ваше Лордство удостоить ее чести…»

«Да ладно, ну ты чего…»

На следующий день проводы прошли в обстановке взаимопонимания, доверия и уверенности в долгосрочных кредитах. Купчик разрешил взять полдня на проводы, но чтобы «к утру на разводе – как штык. Иначе – отдам баям в аул.»

Добрались мы до Семфирополя на цементовозе. И, к удивлению, комфортно. В кабине было просторно, водитель не болтлив, не любопытен, и явно торопился.

«Так… ну, еще 12 дней – и все.»

«Опять, твари, что-то выдумают. То колхоз, то улицы мести, то в метро кабели тянуть… не соскучишься…»

«Ну, чего опять заныл? Смотри, загорел как! Это от работы-то в подвале?!!  И покрепче стал… Вон, пресс появился. Носилки нагружаешь или уже повысили и позволили носить? Ну, не надо надуваться, а то лопнешь…»

И, уже стоя у открытого вагонного окна:

«Спасибо всем передашь!  Да, и кстати, одеяло с пролома в туалете не снимайте. В понедельник еще будут гости… Ну все!»

Не могу сказать, что переданная новость была воспринята моими коллегами с энтузиазмом.  Из всего, что прозвучало в тот вечер, самым приличным было: «Да за каким!..»

До понедельника оставалось еще три дня. Но на танцы не пошел никто. На всякий случай.  Но кефир и булочки с изюмом не отменяли. Я сьел две, спрятал одну «на случай» и уже выходил из столовой санатория, как всегда, пустой и стоявшей как-то особняком, когда наткнулся на своего соседа. Он зашел в столовую и пошел по направлению к небольшой площадке в конце зала. Там стояло пианино. Он не стал «разогреваться» какими-то аккордами или пассажами, а сразу начал играть. Он играл джаз. Не Утесова, не Эдди Рознера и не Гленна Миллера. А самый  настоящий новоорлеанский джаз.

Ничего в нем не преобразилось, он не стал светиться, улыбаться и поддергиваться в ритме. Но играл он просто здорово. Он начал тему «Entertainer», а потом вынырнул из нее в такую импровизацию, что я не заметил, как сел. Это был выcший пилотаж. К счастью, пианино не было расстроено, но, по-моему, он играл бы все равно. Он играл минут пятнадцать.  Потом встал и, проходя мимо меня, сказал то же самое, что и на берегу пару дней назад:

– Сюжет.

Кроме меня, никто его не слышал. Я пошел рядом, но задать естественный вопрос так и не решился. Уж больно не клеилась беззаботная, солнечная мелодия «Entertainer» с тем океаном злости, что плескался вокруг него.

«Ну как, нормально проводил?»

«Да, порядок. Спасибо передала.»

«За белый танец? Спасибо ей, что скумекала.»

 

Мне не очень понравилось, что мой сосед благодарит мою жену, жена благодарит моего соседа, а я – как-то на завалинке. Но почувствовал, что, задав этот вопрос, получу ожидаемый ответ: «Не с…, прорвемся!»

Остаток «отпуска» в Ялте прошел без инцидентов. Гости, то есть несколько особо соскучившихся жен (подружки в такие условия не поедут) пробыли у нас несколько дней; судя по всему, убедились в незыблемости основ и уехали,  пообещав на прощанье «все еще раз проверить дома…»

В последний день купчик выдал каждому по бутылке редкого «Белого Муската Красного Камня»  за «ударный труд на благо халифата» Так и сказал.

Уже в поезде я спросил своего бывшего соседа по комнате, как бы продолжая разговор, происшедший десять дней назад:

«А что скумекала-то?»

«А то, что на танцы и пришел, чтобы на нее еще раз посмотреть.»

«Посмотреть? Так…»

«Обрыв на линии.»

Дома, в первый же вечер, я спросил:

«Так, а что ты поняла в белом танце?»

«В белом танце? Что ты стоять у стены не будешь… Ты о чем?»

«Да про моего бывшего соседа. Чего это ты вдруг выразила такое понимание?»

«Понимание? Мне твои же сказали, что он ушел спать в сторожку, чтобы меня не будить своим кашлем.»

«Ты с ним говорила?»

«Когда? Да и o чем? Ты че, может, еще на пляж пойдешь и, как его там…а, Каху или Хаху будешь разыскивать? Я же не спрашиваю…” – и дальше пошел длинный перечень риторических вопросов, начинавшихся «Как звали ту белобрысую дуру…»  и закончившихся неизбежным «Какая же я была дура…»

Прощен я был под утро. Через несколько месяцев я случайно узнал, что в упаковочном цехе временно работали несколько «бывших» с Джезказганских медных рудников.

«Entertainer» – по-прежнему один из самых любимых мною рэгтаймов. Кто только его не играл и какие только импровизации я не слыхал. Но больше никогда я не слышал ничего подобного тому, чему был свидетелем в течение пятнадцати минут в пустой столовой санатория Министерства обороны. Такого сочетания мастерства, злости и чего-то еще… почти неуловимого… Знаю, что моя жена бы скумекала. Это было для нее.

Орандж Каунти, Калифорния

Alveg SPAUG