Стрекоза и Муравей
“Враги сожгли родную хату” моей двоюродной тети Симы. Ей было 63 года. Ни кола, ни двора – двор заминирован. Ни пенсии: враги сожгли ее место работы и архив с докумнетами для пенсии. Тетя Сима лично обезвредила участок, взорвав мины и оглохнув. Соорудила жилье по типовому проекту из классической басни: “Как под каждым ей листком был […]
“Враги сожгли родную хату” моей двоюродной тети Симы. Ей было 63 года. Ни кола, ни двора – двор заминирован. Ни пенсии: враги сожгли ее место работы и архив с докумнетами для пенсии.
Тетя Сима лично обезвредила участок, взорвав мины и оглохнув. Соорудила жилье по типовому проекту из классической басни: “Как под каждым ей листком был готов и стол, и дом”. Листы из ржавого железа огораживали сверху и с четырех сторон стол – ящик и ложе- топчан. По своему имиджу тетя Сима была стрекоза. На зависть ее ровесницам, сегодняшним примадоннам, у нее были, без ботокса и помады, полные вишневые губы; без стилиста, собственноручно стриженные под каре серебрянные кудри, насмешливый взгляд светлых глаз с черными ресницами без туши и теней. У нее был и голос без “фанеры”. Но “кому же в ум придет на желудок петь голодный”?
В молодости же, когда “песни резвость всякий час”, был полный гламур. Сексапильность тетушки была такова, что вскружила голову местному батюшке. И отец Валентин стал отцом ее незаконнорожденного сына. Но по своей сути тетя Сима была муравей. Вот такой симбиоз. Она работала всю жизнь. До революции горничной, после – работником швейной мастерской. Была ярой активисткой в красном платочке. Одна вырастила сына, потом внучку. Как трудоголик, она назвала внучку Гертрудой – от слов «Герой Труда». Сын погиб на фронте. Внучка – кранощекая толстуха, еле втиснутая в ремесленную форму, жила своей жизнью. Бабушке там места не было. Единственной надеждой и опорой стал огород. Он был представлен всеми овощными культурами: от картофеля до ревеня. Были и ягоды. Чудом уцелевшая ирга склонялась над стрекозьим жилищем.
Все “лето красное” тетя Сима возделывала огород с муравьиным усердием. Но “зимой холодной” оставаться в стрекозьем доме невозможно, и тетя Сима “до вешних дней” отправилась в Москву к родне. Накормив и обогрев, родня дала ей “собраться с силой” в борьбе за пенсию. Вместе с ней пришла на суд. Но суд иск не удовлетворил из-за отсутствия доказательств. Документы не возрождаются из пепла, а свидетельских показаний многочисленных родственников недостаточно. Однако женщина-судья оказалась гуманна. Она обратилась к свидетелям: “Вы все сложитесь и выплачивайте пенсию”. Вняла этому совету только моя мама – и двадцать лет, до тетиной кончины, ежемесячно выплачивала пенсию из своей зарплаты советского инженера. Остальные оказывали разовую помощь. За это время тетя Сима, благодаря пенсии от мамы, огорода и помощи родни, построила домик. До конца она оставалась веселой и легкой, как стрекоза. Смеялась над своей глухотой: “В роще соловьев наслушалась”. Никогда не жаловалась. Из всех лекарств признавала йод, который капала в молоко, и отвар крапивы. И трудилась, как муравей, до последнего вздоха.
На поминках впервые за двадцать лет появилась Гертруда. Толстые пальцы перетянуты перстнями, серьги до плеч из-под ондатровой шапки, лаковые сапоги-чулки, имитирующие ножки рояля, выпирающие телеса, сдерживаемые костюмом из ткани “Космос”- были приметами ее профессии. Самой высокообеспеченной профессии. Она была продавцом. Мамины доходы инженера-конструктора были несопоставимо малы. Гертруда явилась как единственная и прямая наследница и опровергла мораль басни:
Ты все пела? Это дело.
Так поди же, попляши!
Но басня продолжает жить. Басня живет уже двести седьмой год. Она вечна, как мечта о справедливости.
Оксана КОЧЕТОВА