Странный, странный Ленчик

Продолжение. Начало Часть 1,  Часть 2,  Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8

Вопрос о вере сейчас удобно считать интимным, на него не отвечают по этой причине, а то скажешь, потом выворачивайся. Когда выгоднее будет сказать наоборот. Помню, его задали некоему телеведущему.

– Скажите только «да» или «нет».

– Это вопрос интимный.

Он не соврал, впоследствии стало известно, что он не соблюдал именно 10-й заповеди, её интимной части – не возжелай жены ближнего своего. Поговаривали, что нарушал он и 6-ю, и 8-ю. Бог ему судья.

А вот и подоспело Лёнькино интервью.

– Лёнчик, скажи, ты думал когда-нибудь о вере, о Боге? Ты верующий?

– Да нет, даже в голову не приходило. Как может разумный человек в 21-м веке верить в сверхъестественное?

– Да сейчас просто эпидемия. Все стали верить и лоб крестить.

– А я вот не верю этим верующим прежде всего. Крик моды для полупустых.

– Ты слышал когда-нибудь о десяти заповедях?

– Вряд ли. Что это?

– Ну, про первые пять тебя даже не спрашиваю. Шестая – не убий. Ты мог бы при каких-нибудь обстоятельствах убить человека?

– (Подумав) Если бы явный негодяй угрожал жизни или здоровью Леночки. И не было бы другого способа спасти её. Может, если бы я увидел, что насилуют ребёнка. Я бы убил и сразу пошёл бы в полицию.

– А если бы тебя резали или душили?

– Отбивался бы. Случайно, конечно, мог бы и убить.

– Седьмая заповедь. Не прелюбодействуй. Как?

– Ты же знаешь, кроме Лены для меня не существует женщин.

Действительно, это так, свидетельствую. Хотя для меня сначала это было дико.

Мы гуляем, и он не оглядывает встречных девиц. А попадаются даже очень эффектные. Я его колю локтем: «Ты посмотри, вот это да!» или: «Вот это вещь, сдохнуть!» Он даже не понимает, о чём речь.

– Восьмая – не укради. Мог бы?

– Вопросы у тебя глупые. Можно по-разному понимать это слово. Но вот в прямом смысле – залезть в карман, в чужую квартиру, в кассу! Бессмысленно. Но по твоему хитрому выражению глаз вижу, на что намекаешь. Да, украл бы, если бы от этого зависело здоровье… сам знаешь кого.

– Девятая – не лжесвидетельствуй.

– Чушь собачья.

– И последняя. «Не желай жены ближнего твоего и не желай дома ближнего твоего, ни поля его, ни раба его, ни вола его, ни осла его, ни всякого скота его, ни всего, что есть у ближнего твоего».

– Про баб я уже ответил, на остальное не падок. Никому не завидую, у меня есть всё, абсолютно всё!

Сенсации не получилось, его ответы более чем банальны.

Значит, секрет не в Лёнькиной вере, в нём самом. Да и копать не надо было так долго и нудно.

Воистину, трудно в ближнем своём признать редкое достоинство, у самого себя отсутствующее.

* * *

А вот теперь я должен покинуть своих героев. Уверен, найдутся такие люди, что назовут это предательством: «Покинуть таких уже родных, ставших близкими милых нам людей в такой момент».

Но кто лучше знает, когда и в каком месте надо поставить точку в достаточно затянувшемся этом повествовании? Вы думаете, что вы, а я – что автор.

Если вы читали, не пропуская страниц, абзацев, кажущихся скучными сцен, то заметили, что, сказав о Лене и о её букете болезней, я затем не стал акцентировать внимания на собственно болезнях, из которых она не выходила. Но пришла беда, которую не замолчать. Гамбургское светило фтизиатр Jury Novikov нашёл у неё весьма неприятное затемнение в правом лёгком. Ещё неприятнее была причина, по которой обратились к врачу. Лена как-то непривычно покашливала, плохо себя чувствовала и катастрофически худела, стала прозрачной. Её сразу же уложили в специализированную клинику. Её лечащий врач, врач с большим опытом, сказал убитому Лёнчику:

– Молитесь, умоляйте Господа, чтобы у неё оказался туберкулёз.

Лена в клинике, проходит через страдания и муки, Лёнчик сидит на скамейке у выхода из её корпуса в сад. Зубы сжаты, невидящие глаза его смотрят в землю. Всеми фибрами души, всеми без остатка, он молит судьбу спасти его любимую. Ведь если погибнет Лена, не станет жить и он, да и Глебу не выжить. Три жизни! Но есть ещё и нечто четвёртое, что не берётся обычно в расчёт. Это нечто представляется мне даже чем-то большим трёх бесценных жизней, оно огромно, бесконечно. Мы можем коснуться лишь края его. Это необыкновенная, невиданная по силе и глубине человеческая любовь.

К счастью, драма эта закончилась благополучно. Лена выздоровела.

ЭПИЛОГ. ПЕЧАЛЬНЫЙ

Шесть лет с тех пор прошли спокойно, в ежедневных приятных заботах. Такие годы почти не запоминаются. Минуты, часы плетутся со скоростью пешехода, а десятилетия проносятся со скоростью пули.

Судьба уже в достаточной мере испытала нашего неяркого внешне героя и на верность семье и своим убеждениям, и на стойкость и силу. Но и этого ей показалось мало.

Нежданно-негаданно у него обнаружили страшную болезнь, чуму 21-го века: рак прямой кишки. Хирург удалил больной участок кишки. Последовали две серии, два года очень жёсткой «химии». Часами ему вливали жидкость, которая должна была убить чуждые его организму клетки, к груди присоединили баллончик, из которого дополнительно постоянно поступали химические соединения.

Всё это сопровождалось нестерпимыми для человека муками. Лишь только его недюжинная сила духа и жажда жизни были способны всё это вытерпеть, но начало сдавать тело. Потерял желание есть, даже те редкие деликатесы, которые невесть где доставала и готовила Лена.

Оба стали похожи на двигающиеся с трудом тени. Кошмарные дни. Даже продвинутая немецкая медицина оказалась бессильна против тех подлых метастазов, что поразили его печень.

Болезнь отбирала его силу, физическую. Спал или лежал. И думал о чем-то, а о чем, мы уже никогда не узнаем.

Когда стало совсем плохо, спросил врача:

– Доктор, сколько мне осталось?..

– Дни… ну, может быть, неделя.

Но вот прошёл месяц, пошёл второй. Она не отходила от него. Тихо сидит или лежит рядом.

В какой-то миг почувствовала неладное. Вскочила. Глаза его плотно закрыты, дыхания нет.

Не понимая, что делает, заорала:

– Лёня! Лёня! Открой глаза! Открой глаза! Не уходи, открой глаза!

Кричала и кричала, понимая, что её истошные крики не могут ему помочь. Кричала и не могла остановиться.

И Лёнчик, её Лёнчик вдруг открыл глаза! Он смотрел на неё, в его взгляде было выражение, которое только она понимала. Он улыбался, улыбался одними глазами, она же рыдала, не в силах прекратить хрипы и сотрясения тела.

Это повторялось несколько раз.

И вот настал день, когда лежащая рядом Лена вдруг почувствовала, совершенно определённо почувствовала, что его нет с нею, хотя его локоть и касается её бедра. Впервые она не стала кричать.

Похороны евреев организует Jüdische Gemeinde in Hamburg, более кратко Гемайда. Хоронят по традиции в продолговатом неокрашенном деревянном ящике.

Итак, Гемайда назначила день и час похорон, прислала катафалк за телом усопшего. Приехали. И все присутствующие ахнули.

Вошли двое красавцев высокого роста, в белоснежных сорочках, с белыми кипами на головах, в белых перчатках и внесли роскошный гроб из полированного красного дерева. Они же переложили тело усопшего на белейшие атласные подушки в гробу, накрыли крышкой и увезли в катафалке.

Все были поражены, Лена долго не могла прийти в себя. Десятки раз повторяла:

– Всегда считала, что смерть – что-то чёрное, страшное. И вот поняла: смерть белая! Особенно смерть-избавительница, избавительница от нечеловеческих страданий. Может, смерти вообще нет?

* * *

На похороны прилетели друзья и родные из Нюрнберга, Швеции, из Одессы. В Гамбурге печальная весть быстро облетела друзей Лёнчика. В назначенный час странная толпа собралась у входа в кладбищенскую синагогу, зал ритуальных свершений.

Странная, потому что полсотни человек стояли в полной тишине, наклонив головы и разглядывая асфальт под ногами. Ждали раввина.

Вот он появился, красивый, очень тонкий, в необыкновенной шляпе с широчайшими полями. Таким, очевидно, был в молодости известный идальго Дон Кихот.

В зале ритуалов – ряды стульев, высокая чёрная кафедра перед ними и второй выход в сторону кладбища. Возле этой двери – платформа на колёсах, на ней гроб, покрытый ритуальным ковром. Традиция не была нарушена, тело усопшего уложили в некрашеный гроб со строгими прямыми углами. Входящие касались рукой покрытого ковром гроба, символически прощаясь с усопшим.

С высокой кафедры ребе рассказал о жизненном пути умершего, его рассказ был похож на отпевание. После ребе выступил, согласно традиции, член семьи, приёмный сын Глеб. Прозвучали молитвы, и в зал вошли четыре гиганта, в чёрном шёлковом одеянии с головы до пят.

Одежда их отличалась какой-то мужественной изящностью, работа талантливого дизайнера. Это они, встав по углам платформы, повезли к месту последнего упокоения тело нашего друга, сопровождаемые молитвами красавца ребе. Ни дать ни взять – прямо команда Харона, перевозчики через воды бурного Стикса.

Ящик с телом вошёл в ювелирно вырытую могилу почти без зазора. Последние молитвы, и ребе первым бросил три лопаточки земли, за ним – близкие и друзья усопшего.

Ребе попрощался и пошёл к выходу. Постояли и медленно пошли к выходу пришедшие проститься с близким человеком. Опять у входа на кладбище образовалась толпа с опущенными головами, не знающая, что им делать. Послышалось слово «поминки», в ответ категорическое: «Вы что, у евреев не положены поминки!»

Толпа начала редеть, потянулись по переулку к автостоянке, где оставили автомобили, к улице, по которой ездили автобусы и такси. На углу этой улицы был небольшой, но весьма приличный ресторан.

Люди после похорон были какие-то убитые. На углу остановилась небольшая группа; постояли молча, затем так же молча вошли в ресторан. За ними потянулись другие. Так в ресторане собрались более тридцати человек. Лена заказала для всех вина, салаты и хорошее мясо на гриле. Я, пишущий эти строки, взял на себя смелость выступить и коротко рассказать о потерянном нами друге. И поникших людей как прорвало, стали выступать все, каждому было что вспомнить об этом маленьком большом человеке. Многие из выступавших были обязаны ему многим хорошим. Человек! Человек, любимый всеми.

Возможность высказаться и глоток вина постепенно разморозили людей, сняли их со ступора. Мы не разбрелись в разные стороны, а по старой русской традиции посвятили вечер памяти друга. И всем стало легче перенести нашу невосполнимую утрату.

Я неоднократно слышал о случаях серьёзных заболеваний после похорон близких людей, не пошедших на поминки и не успевших снять сильнейший психологический удар от потери близкого человека.

И я окончил своё прощальное слово фразой:

– Ушёл из жизни замечательный человек. Давайте поклонимся ему вслед. Светлая память о тебе, Лёнчик, навсегда останется с нами.

Владимир ТАЙХ