Странный, странный Ленчик

Продолжение. Начало Часть 1,  Часть 2,  Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7

Через два месяца Лёнька услышал в трубке ликующий голос любимой:

– Свершилось, я свободна от штампа в паспорте! Размениваю трёхкомнатную на две любые, только бы подальше от него. Лёнчик! Лёнчик! Лёнчик! Если не передумал, закрывай свою лавочку, зачем нам бизнес? Большие деньги – большие проблемы. Кстати, у меня талант изводить их до копейки и вмиг. Жалко. Всё, что заработаешь за месяц, спущу за день. Поэтому давай жить как все. Работать и проживать заработанное. Ты понял? Продай свои железные аппараты и ржавый троллейбус. Я буду твоим единственным аппаратом. Тёплым и ласковым.

Ещё через три месяца они зарегистрировались в московском загсе и больше не расставались.

В результате первобытного обмена по формуле Т = т1 + т2 (большой товар на два поменьше) они жили в неплохой однокомнатной квартире с большой кухней – то, что в устах образованного обывателя называлось полуторкой. А Лёнчик? Что ему, временно безработному, делать, когда жена на службе? Он гулял по весьма унылому их району и думал. Читал от руки написанные объявления. И нашёл, да, новый обмен по формуле Т = т + Д (взяли большой товар, отдав маленький плюс деньги). Они переселились в соседний квартал, в двухкомнатную квартиру, чтобы у подрастающего Глеба была отдельная комната.

У Лёнчика проявился только один каприз. Он стал что-то путано говорить жене, замолкал, через время возвращался. Наконец она почти догадалась:

– Ты ревнуешь меня? Да? Вокруг меня вертится много мужчин? А что делать? Работа у меня такая. Да я ещё и коммуникабельная не в меру. Вот они и крутятся.

– Не оттого, что ты общительная, оттого, что слишком красивая. Лицо, глаза, особенно фигура! Мужики меня не занимают.

– А к кому же ревнуешь?

Он опустил глаза и делал неясные, какие-то робкие жесты.

– Я не понимаю, маленький мой.

– Оденься, пойдём в магазин, в тот, что за углом, на Ленинском. Хотя нет. Ты колдуешь, ворожишь. Когда ты рядом, я сам не свой. Думаю только об одном.

– Не могу догадаться, о чём именно.

– А я не смогу словами это выразить. Пойдём в нашу комнату. В последний раз на твоей противной кровати.

– Ха-ха-ха! Так ты ревнуешь к кровати?

– Не только. Ко всей этой мебели.

 

* * *

– Мебель в этом магазине шикарная, но не про нас. Надо записываться за год, да и стоит кучу денег. Те, что ты привёз, быстро тают. При такой-то жене…

– Про деньги не говори. У нас машина, «Москвич», я работаю кастеляншей в престижной гостинице «Южная», на второй работе ремонтирую телевизоры, тоже в гостинице «Южная». Можем себе позволить. Короче, выбирай! В обе комнаты. Так доставка дешевле.

– Доставка дешевле на 40 рублей при цене мебели 4000.

– Улыбнись, это была хохма. Теперь ищи самого грязного и пьяного… ага, вон он, на штабеле поддонов. Привет, начальник! (В ответ – мутный взгляд с примесью презрения.) Мебель нужна. Два гарнитура. (Ответ аналогичный.) Слезай, покажу. (В мутных глазах появилось нечто, намёк на интерес.)

– Правила знаешь, гигант? Две цены мне, тебе доставка в квартиру и сборка. И никакого оформления.

– Оформляй, начальник.

– А ты молодец! Задаток 25%. Пошли. Эта зеленоглазая пусть выберет цвет, а то я дальтоник.

– Тебя как зовут? Сеня? Пока жена здесь командует, дай мне машину и пару твоих джигитов, надо вывезти старую мебелишку.

– С ними расчёт отдельный.

– Дай краба, Сенечка! Вот такой парень!

 

* * *

– Ну, Лёнчик, как стало шикарно! За эту мебель, дорогой… дай ушко… я тебе отдамся. Кстати, куда выбросил нашу старую шикарную?

– Подарил. Одной красавице, тёте Даше. Она убирает туалеты в гостинице. Как она меня целовала!

– Запашок до сих пор чувствуется.

– Ты мне что-то обещала.

– Не забыла. Вечером.

– Леночка, ну…

– Не канючь, помоги раздеться даме. Скоро Глеб явится, поторопись. Что это у вас, сэр, пальцы дрожат? Понимаю, волнуетесь, в первый раз…

 

* * *

Эпизод. Семейная ссора. Место действия – Ленинский проспект.

– Не могу поверить, что я с тобой в нашем изоляторе спал под одним одеялом, а ты оставалась девушкой. Бывают же идиоты! Хорошо, тебя мама тогда забрала, а то ты, бедняжка, испугалась бы на всю жизнь. Увидела бы Пашку Половникова с изрезанным лицом, без кончика носа.

– Кто такой? Не помню.

– Не криви душой! Красавчик из третьего корпуса. Не помнишь? Первая твоя любовь? Не могу поверить. Как это не помнишь первого сексуального партнёра?

Он ещё говорил что-то и видел, как угрожающе потемнели её глаза.

– Он ведь, Пашка, тебя сделал женщиной и…

Сильнейший удар остановил его словоизлияния, он почувствовал во рту вкус крови. Смотрел растерянно, жалко. Прохожие оглядывались.

– Леночка, прошу тебя, умоляю (он шёл за нею). Умоляю (резко обернулась). Дай мне ещё раз, и покрепче!

Минутная пауза – глаза в глаза – и она со смехом повисла на его тонкой шейке.

– Ты не просишь извинения?

– Попрошу за нашим столиком в «Салюте».

– О, мы уже неделю не были в ресторане. А… чёрт с ним, с совещанием, едем в «Метрополь».

Это была единственная ссора в их жизни.

ОСЕНЬ ЖИЗНИ

Думали ли они когда-нибудь, что станут эмигрантами, покинут Россию? Что будут жить в большом чужом немецком Гамбурге, что у них там появятся хорошие друзья, масса знакомых и город этот станет почти родным? Конечно же, нет. Высказавшего такое предположение наверняка посчитали бы фантазёром.

Эмигрантами они станут только через почти десятилетие. А пока – Москва. Они работают, живут весело и безалаберно.

Глеб вырос, окончил школу, институт, работает в банке. У него весьма приличная зарплата. Лёнчика очень беспокоит Лена. Его убивают её пока редкие сердечные приступы, у неё проблема с левой почкой. На 3-й Парковой сказали, что помогут, но нужна операция, а затем постоянные, раз в полгода, малые операции по замене дренажных выводов. «Идеально это делают в Германии, а вам придётся довольствоваться нашими пока несовершенными методиками, но в России лучшими». А в завершение как снег на голову свалился её диабет.

 

Никто из многочисленных друзей не подозревал о её нездоровье, она была весела, остроумна, активна, как всегда, много работала, много курила, не прочь была выпить в приятной компании.

А вот Глеба Лёнчик уже дважды отмазывал от армии. Предупредили, что в третий раз никакие деньги не помогут.

Лёгкие белые облачка на их небе стали темнеть, грозя превратиться в чёрные тучи. Вот тогда он и встретил старого знакомого Веню Глузмана. Оказалось, Веня уже два года живёт в Германии.

– Лёнчик, я в курсе, ты никогда не узнаешь ни своего настоящего имени, ни фамилии, ни национальности. Но по паспорту ты еврей. Существует еврейская эмиграция. Ты можешь с семьёй переехать в Германию, там получить бесплатную квартиру, не хуже твоей московской, бесплатную медицину, включая лекарства, домашнего врача, лечение в больнице и любые, даже самые дорогие, операции. И на питание, если не будешь работать. Ко всему – бесплатные курсы немецкого языка, курсы по рабочей специальности, хотя работать будешь вряд ли. Немецкое консульство – вон оно, рядом. Очень советую. Зайди, возьми анкету, заполни, там посмотришь.

Услышанное Лёнчик не воспринял никак, просто забыл. Очередной поход с Леной к урологу расстроил их, и он как нечто курьёзное рассказал о Германии. Разговор ни к чему не обязывающий. Лена сказала: «Лучше здесь умру, воротит от одной мысли о загранице», он поддержал. Глеб: «Вот возьмут в армию, на танке и поеду».

Умерли один за другим двое их близких приятелей. Виновник – диабет. И они решились подать заявление, «там посмотреть». Через год пришло разрешение. «Ну, съездим, посмотрим. Исполнится Глебу 27 лет – вернёмся. Парню нельзя в армию, он не того склада, солдатчина убьёт его». Окончательную точку в их колебаниях поставила первая кардиограмма Леночки в Гамбурге. Врач сказал:

– А вы знаете, что перенесли инфаркт?

Они не знали.

– С этим шутки плохи. Нужно ежедневное медикаментозное лечение, просто необходимо поддерживать органы в профилактическом и восстановительном аспекте. И будете жить до ста лет.

И они остались и привыкли, и приобрели массу друзей и знакомых. Здесь мало кто из недавних эмигрантов выучил немецкий так, чтобы понять, что ему говорят, что сказано в постоянно присылаемых письмах, кто не боясь шёл бы на контакт и разговор на немецком. Лена училась немецкому постоянно, вот уже пять лет на курсах один престижнее другого. Результат почти нулевой. А кто же из них усвоил чужой язык? Угадайте! Конечно же, Лёнчик.

Незнание языка – бич эмиграции. Жить можно, но – не болеть, не отвечать на письма с невероятными запросами, не объясняться в социальных органах.

Я познакомился с этой парой и подружился с Лёнчиком, когда его возраст подходил к шестидесяти. На протяжении нескольких лет мы ежедневно, вернее, ежевечерне, выходили на часовые прогулки, во время которых он поведывал мне все горести и радости пережитого. Он рассказывал непоследовательно. То вспоминал какие-то эпизоды к слову, то пытался излить, выговорить страшные сцены, мучавшие его в возрасте, который один из его кумиров Эльдар Рязанов назвал осенью жизни. Лёнчик не анализировал, да и эпизоды-воспоминания его начинались не с самого розового периода детства. Моей задачей было построить из эпизодов образ, характер, экстраполировать, когда это нужно.

Лёнчик живёт без передышки. Он работает в сообществе, в котором никто не работает, во всяком случае, добровольно. Социальных выплат на жизнь хватает, а работа может добавить только копейки. Он не может не работать. Но и не будет работать без оплаты.

Лена любит вкусненькое, Глебу всегда надо. Встаёт Лёнька чуть свет, успевает сбегать в магазин, принести продукты Леночке и старушкам, живущим поблизости. Работу здесь дают чёрную – убрать, помыть, почистить, сложить. Домой приползает вечером, моет посуду, выносит мусор, трёт плиту, убирает квартиру, стирает или гладит бельё. Леночка ведь слабенькая, а Глеб молодой ещё, ничего не умеет.

В 22:30 он звонит мне, и мы выходим на прогулку. Естественно, он не смотрит те многочисленные сериалы, которые спасают от сплина многих его соэмигрантов. Спасают, убивая их время. И многое ещё… А вот Леночка смотрит сериалы, она человек несвободный, ей надо следить за временем. Есть у меня не оформившееся пока впечатление общего характера от любителей сериалов. Когда наступает то самое время и раздаётся: «Тихо! начинается!», а особенно на начальных титрах, посмотрите на лица этих сериальных наркоманов. На них начинает блуждать улыбка – боже, сколько в ней скрыто! Предвкушение наслаждения, греховного или запретного, улыбка человека, начинающего акт онанизма.

Лёнчик, Лёнчик! Загадка. Вот скажите, что или кто мог сделать из жалкого, не приспособленного к жизни птенца делового, энергичного человека? Инстинкт выживания? Допустим. Кто мог из запуганного существа, которое мог обидеть каждый – и обижал, отбирал последние крохи, бил ни за что ни про что, вырывал еду буквально изо рта, – кто мог из него сделать человека, бескорыстно служащего всем, кто в нём нуждается? Я знаю с дюжину бывших соотечественников, без помощи Лёньки просто не могущих существовать. Среди них и кандидат технаук, искусствовед, и люди с образованием, при интеллекте.

Лёньке некогда было наживать высокий интеллект, он не знает, что это и для чего это нужно, он мало читал умных книг и не видит проку в них. Его задачей было выжить. Но это не была осмысленная цель, это была цель программы, заложенной природой в сие более чем хрупкое существо…

Впрочем, понятно, всё это мои догадки, домыслы.

Студенты пятидесятых двадцатого века помнят, как всех взбудоражила книга Веркора «Люди или животные», непонятно как прорвавшаяся в нашу передовую атеистическую державу. Автор путём интересных рассуждений, умозаключений и даже провокации пришёл к выводу, что, в отличие от животных, у людей хоть в какой-то период существования непременно была религия.

– А искусство? – вопрошали мы, желторотые. – А, может, вернее было сказать «абстрактное мышление»?

Человек не может не потреблять продукты высокого искусства, у него ведь перед носом телевизор. Я видел, как Лёнчик со светлой улыбкой смотрел на двух переодетых в старушек типов, ведущих популярную субботнюю программу. Эстрада – любимый его вид искусства, ещё Петросян сотоварищи.

Другое дело – религия. Я знал нескольких, не считающих себя верующими, но в жизни своей бывших неосознанными, самодеятельными, что ли, адептами Христова учения. Коллеги-физики. Некоторые из них, хотя и нерегулярно, ходили в церковь, возжигали свечи во здравие детей своих, затем и внуков, за упокой своих близких, чтобы не было им там, в темноте и ледяном холоде, одиноко, дабы они хоть чуть согрелись от забот и памяти о них их детей осиротевших.

– Пойми, так нам комфортней, так реализуется наше желание и выразить любовь, и почтить память.

– Вы креститесь?

– Нет, это лишнее, у нас свои, более доверительные отношения с Господом.

– Но всё же, ребята, верите ли вы, что есть Бог на небе? Как сказано в Священном Писании?

– Когда сочинялся Ветхий Завет, люди считали небо твердью, а Солнце, Луну и звёзды – прикреплёнными к ней сугубо для выполнения полезного дела – лить свет днём и ночью, определять годы, месяцы, дни. Поверить в то, что даже такое могущественное, но локальное существо, как Бог, в четвёртый день творения создал бесконечные массы – триллионы квинтиллионов тонн материи, раскалённой и остывшей, разбегающейся, да и просто несущейся в непостижимо где расположенном пространстве, несерьёзно. Это нереально даже для Бога. Как можно управлять хозяйством, если свет летит до ближайшей к нам звезды более четырёх лет, до других – тысячи, миллионы. Поди пошли срочную депешу.

– Но верят же в Бога – не как в локальную сущность, а как в идею, как в некий эфир, который везде, в тебе и во мне, как в эманацию добропорядочности, служения высоким идеалам, идеям любви к ближнему.

– Вот эта позиция, позиция интеллектуалов с козлиной бородкой, в церкви, по её канонам, не проходит. Бог – это не идея. Это высшее существо с внешностью человека. Человек ведь создан по образу и подобию божию. И Бог не в душах, не в сознании – он на небе. В Священном Писании нельзя менять ни слова, ни буквы. Помнишь «Отче наш, сущий (иже еси) на небесах…» А где он там может жить?

– А ты спроси у Василия Терентьева. Скажи, Вася.

– Так вот, дорогие, Бог создал нас по своему образу и подобию, но нигде ничего не сказано о размерах. Моя версия – он подобен человеку, но Бог – это всё вещество Вселенной. Он супергигант, но только для нас, у него же совершенно иные категории пространства. Мы живём на одном его атоме, и он в нашем понятии огромен. Мы же состоим из своих атомов. Между атомами материи, из которых состоит наше тело, расстояния, несоизмеримые с размерами частиц, так же, как и во Вселенной. Почему же звёзды, раскалённые и остывшие, не могут составлять один огромный чрезвычайно могущественный организм, обладающий мозгом гигантских размеров и гигантских возможностей? И в этом случае легко и просто объяснить все неясности Ветхого Завета. Ваши вопросы, господа?

– Ты здорово всё рассудил. Ты истратил всю материю на бога по имени Яхве или Саваоф. А из чего смонтированы Будда, Аллах? Есть и другие боги?

– Удобно считать, что Бог един, только имя его у разных народов разное.

– Хорошо, Васо! Легко понять, что Бога величиной со Вселенную никто не мог видеть, и мы никогда не увидим, тем более что мы внутри него. Ведь так?

– Так.

– Но вот незадача! Были, по крайней мере, два человека, видевшие Бога, с ним разговаривавшие, гулявшие с ним по раю. Были, Вася. Это Адам и Ева! Что на это ответит твоя теория?

– Вопрос серьёзный, надо подумать. Не исключено, что они были других размеров. Каким должно быть ребро, чтобы из него можно было произвести такую пышную даму, какой изображают первую женщину? Возможно, когда они провинились и были сосланы на Землю, в процессе полёта они приняли земные габариты.

– Васёк! А вроде бы и Моисей виделся с Богом, скрижали от него принимал. Как в данном случае с размерами? Гигантский Господь Бог был на земной горе?

– Можно представить, что на эту встречу Господь прислал уменьшенное своё изображение. Вывод: ребята, мою гипотезу вы не в силах опровергнуть.

Извините, вспомнил досужие разговоры. Меня интересовал Лёнчик. Вернее, его отношения с Богом. Если он в душе верит, понятно его стремление помочь и этим выполнить свой долг перед Господом. Иначе как объяснить то, что он по телефону с раннего утра узнаёт, что нужно купить пожилой даме? А даме всегда нужны продукты не из одного – из разных магазинов. Специфика Германии. Дама вначале смущалась, просила прощения, потом стала мягко требовать. «Конфитюр я люблю из «Альди», сметану – из «Плюса», овощи – из «Лидла». «Ой, вы уже пришли, а я забыла сказать про яблочки». И Лёнька бежит в запарке. «Что делать, живой человек». Записывает к врачу, сопровождает. Всех, кто попросит. «Болен человек, надо помочь».

Вот и решил я осторожно взять у него интервью на тему веры.

Владимир ТАЙХ