Стадо независимых мыслителей

Власть племенного инстинкта

Любой общительный американец консервативных убеждений может засвидетельствовать, что его либеральные друзья и знакомые, словно сговорившись, читают с одного и того же листа. Они твердо верят в техногенное глобальное потепление и в спасительные блага «зеленой» энергетики; они убеждены, что в Америке по-прежнему свирепствует лютый расизм; что все недуги школ в негритянских гетто излечимы деньгами; что преступники – на самом деле жертвы несправедливого общества; что мошенничество на выборах – миф, придуманный консервативными злыднями как предлог для лишения «униженных и оскорбленных» избирательных прав; что нелегальные иммигранты не совершили никакого правонарушения (хотя само слово «нелегальный», казалось бы, не нуждается в толковании)… Словом, это во всех случаях один и тот же набор клише, исключительно глупых и алогичных, но, тем не менее, бездумно повторяемых всеми пламенными либералами, независимо от их социального статуса и уровня образования.

Как это объяснить? И почему либералы абсолютно непробиваемы для любых контраргументов (это в тех редких случаях, когда они вообще снисходят до того, чтобы выслушать противную точку зрения)? Напрашивается заключение, что люди, окаменевшие в верованиях, абсолютно лишенных смысла и логики, ущербны в интеллектуальном отношении. Но это не так. К числу наиболее ярых и голосистых адептов этого идиотизма принадлежит практически весь академический мир, и вообще множество людей, у которых с головой, вроде бы, нет проблем. Стало быть, должно существовать какое-то другое объяснение. И оно действительно существует.

В своей замечательной книге «Самоубийство разума» (The Suicide of Reason, Basic Books, 2007) выдающийся американский мыслитель Ли Харрис анализирует созданную Томасом Хаксли концепцию «кодекса устыжения» – системы осознанных социально-культурных запретов, своего рода «внутреннего полицейского». Хаксли, снискавший себе прозвище «дарвинского бульдога» редкой агрессивностью и абсолютно нетерпимым отношением к любой критике в адрес теории эволюции и ее создателя, долго и мучительно размышлял о том, как примирить на первый взгляд непримиримое противоречие между «врожденным стремлением к самоутверждению… как непременным условием победы в борьбе за существование, и тем очевидным фактом, что в этой борьбе одиночки обречены на гибель, а индивиды, объединяющиеся друг с другом, повышают свои шансы на выживание». В конце концов Хаксли пришел к заключению, что функцию социально-психологической скрепы, позволяющей индивидам вести групповое существование, выполняет коллективный «кодекс устыжения» (shaming code).

«Именно этот кодекс заставляет членов группы сливаться воедино, одинаково думать и чувствовать, – пишет Ли Харрис. – Они испытывают омерзение, гнев, восторг и стыд по одним и тем же поводам. Единство их нутряных, инстинктивных реакций порождает могучее чувство коллективной идентичности. Оно заставляет их думать и чувствовать как племенное «мы» по контрасту с другими племенами, которых не отталкивает то, что нам омерзительно, не приводит в гнев то, что нас бесит, не вызывает стыда то, что нам кажется постыдным… Племя, все члены которого нутром ощущают веления непререкаемого кодекса, подавляющего естественное стремление индивида к самоутверждению, выступает против своих врагов единым фронтом».

Вот где зарыта собака. Вот откуда торчат уши тотальной информационной блокады, воздвигнутой вокруг сомнительной фигуры Барака Обамы завсегдатаями светских салонов Нью-Йорка и Вашингтона и грандами печати и телевидения. Даже немногие респектабельные СМИ консервативного направления – и те не избежали всеобщей напасти и, как огня, страшатся поднимать вопросы, способные набросить тень на первого в истории чернокожего президента.

Не нужно быть гением, чтобы видеть, что Барак Обама – очевидная посредственность, проходимец с придуманной биографией. И, тем не менее, он – фигура неприкосновенная, его прошлое табуировано, ответ на любой его ляпсус (а ими он сыплет почище своего вице-президента Джо Байдена) – оглушительная тишина. Таково веление кодекса устыжения «прогрессистов» – доминантного племени в сегодняшней Америке. Именно этот кодекс повелевает властителям дум общества сплотиться вокруг Обамы и отбивать все попытки разоблачить этого откровенного жулика. Даже покойный Эндрю Брайтбард, человек абсолютно бесстрашный, советовал своим сторонникам обходить молчанием вопрос о происхождении Обамы – на том основании, что это бесполезное занятие, вредное для консервативного дела. Брайтбард хорошо понимал всемогущество кодекса устыжения.

Но как левые добились доминирующего положения на общественно-политической арене, позволяющего им навязывать обществу свой кодекс устыжения? В борьбе за выживание и господство преимущество во всех случаях принадлежит тем, кто проявляет больше рвения при защите и распространении своих культурных традиций и кого, в силу интенсивности этого стремления, объединяет и сплачивает более сильное чувство группового единства. Потому-то либералы и контролируют общественный дискурс.

Консерваторы – идеологические бойцы поневоле, они сражаются только по необходимости, только когда их доведут до крайности. По большей части они хотят только одного: чтобы их оставили в покое и не мешали им жить, как они никому не мешают жить, никому не пытаются навязать свою идеологию. Выиграв битву, они с облегчением снимают доспехи и, не медля ни секунды, принимаются перековывать мечи на орала.

Не таковы либералы. Они никогда не устают и не падают духом в попытках навязать свои взгляды всем окружающим. Если им случается проиграть сражение, они поднимаются с земли, отряхиваются и с прежней энергией возобновляют поход к сияющим вершинам. А в борьбе противоположностей всегда побеждает более фанатичная и энергичная сторона.

Левые не устают похваляться своим благородством и громогласно провозглашают терпимость наивысшей ценностью, однако на своих консервативных оппонентов они ее не распространяют. Их непримиримая, истеричная ненависть к правым, к этим «троглодитам», этим «косматым ретроградам» тоже легко объяснима с точки зрения племенного самосознания. Это ненависть и презрение праведника к грешнику, правоверного к еретику. Если выжать ее до сухого остатка, это ненависть «своих» к «чужим», «нас» к «ним».

Племенной кодекс объясняет и легкость, с которой либералы позволяют себе лгать и мошенничать по отношению к консервативному «врагу». В любви и на войне нет запретов, а политика – та же война, только другими средствами. Прислушайтесь к высказываниям либералов об исламофашистах: в них нет и малой доли животной, брызжущей слюной ненависти, которую они обрушивают на головы своих консервативных соотечественников. Почему либералы полны бесконечного понимания и терпения по отношению к исламским террористам, которые угрожают самому существованию западной цивилизации? Отчасти, конечно, из-за того, что исламофашисты принадлежат к Третьему миру и потому автоматически наделяются всеми добродетелями, которые слюнявый либерализм приписывает «малым сим». Но также и потому, что, в отличие от консерваторов, исламисты не конкурируют с левыми за контроль над американским обществом.

Либералы по всем параметрам образуют особое племя, которому присущи все племенные признаки, в первую очередь слепая, нерассуждающая приверженность племенному кодексу и животный страх перед остракизмом. Древние греки считали изгнание из племени самым страшным из всех наказаний, хуже смерти. Человеческая натура не изменилась, и страх быть выброшенным из общества силен как никогда. Разумеется, встречаются исключения, но смельчакам приходиться платить дорогой ценой за свое отступничество. Вот почему умные, образованные люди суетливо торопятся влить свои голоса в дружный хор придворных льстецов, поющих славу Обаме, – это плата за вход в племенной клуб. Некоторые из них, несомненно, поначалу испытывали определенные сомнения в отношении своего идола, но со временем они рассеялись. Маска приросла к лицу, неофиты убедили себя в непогрешимости своего культа и усвоили его кодекс, ибо признать истину и пойти наперекор доминантному племени слишком больно и опасно.

Племенные нормы объясняют, почему репутация Элизабет Уоррен ничуть не пострадала в глазах ее приверженцев перед лицом неопровержимых доказательств того, что она отъявленная мошенница. Профессор Школы права Гарвардского университета, баллотирующаяся в Сенат от Демократической партии в штате Массачусетс, она объявила себя индианкой из племени чероки (в ее жилах якобы течет 1/32 крови чероки) и на этом основании потребовала для себя все льготы, причитающиеся члену привилегированного меньшинства.

Не говоря уже о смехотворности таких генеалогических притязаний (уж на что нацисты были специалистами в этих вопросах, но и те останавливались на 1/8 еврейской крови как на минимальном признаке неарийского происхождения), очень быстро было доказано, что Элизабет Уоррен вообще нагло врет. Но лживость, и даже тот факт, что она браконьерствовала в священных угодьях привилегий меньшинств, никак не уронили ее в глазах либерального общества. Будь она республиканкой, ее давно бы уже с позором изгнали из политической жизни. Но поскольку она принадлежит к «здравомыслящему» племени, поскольку она «одна из нас», никакая грязь к ней не пристает, и ее рейтинг среди либералов не опустился ни на йоту.

Выступив с показаниями перед большим жюри, расследовавшим амурные похождения президента Билла Клинтона, один из столпов вашингтонского света Вернон Джордан громогласно провозгласил, что он не «замарал своей чести», т.е. что он солгал во имя спасения шкуры похотливого президента. Для Джордана его статус как члена господствующего племени был важнее, чем потенциальная угроза уголовного преследования за лжесвидетельство.

Советникам, приставленным Джоном Маккейном к Саре Пэйлин, которую он избрал своей напарницей на президентских выборах 2008 года, было поручено сыграть роль лоцманов и благополучно привести свою неопытную подопечную в безопасную гавань, минуя опасные рифы и отмели бурной предвыборной кампании. Вместо этого они бросили ее на съедение волкам из СМИ – и не потому, что не знали, как уберечь ее от опасности, а потому, что они пеклись, в первую очередь, о своем реноме в глазах вашингтонского общества. Ради сохранения своего социального статуса они цинично принесли Сару Пэйлин в жертву на алтарь племенных ценностей.

Великий американский фантаст Роберт Хайнлайн в своем знаменитом романе «Чужак в чужой земле» (Stranger in a Strange Land) ввел в язык придуманный им термин «грок» для описания явления доведенного до предела племенного мышления: «Грок означает… соединяться, сливаться, жертвовать своей идентичностью во имя причастности к групповому самосознанию…». В практическом плане такой феномен полного растворения в коллективе означает, что все попытки республиканцев переубедить либералов, воздействуя на них силой логических аргументов и фактов, – пустая трата времени и сил. Для них слишком хлопотно и боязно впускать свежий воздух в затхлое помещение, где размещается их мыслительный аппарат, куда проще и спокойней продолжать грокать в своем уютном гнезде-коммуне.

Либеральные интеллектуалы любят выставлять себя носителями культуры разума, мыслителями, ревниво оберегающими свою независимость. Но они жертвы самообмана. Эти люди променяли свое интеллектуальное первородство на чечевичную похлебку групповой идентичности. Они полностью интегрированы в социально и политически доминантное племя, впитали в себя присущие ему пристрастия и антипатии и свято блюдут его кодекс устыжения. Либеральные интеллектуалы считают себя автономными рациональными личностями, но на самом деле они – не более чем сборище безликих нулей, рядовых «прогрессивной» армии, шагающих в ногу под трубные звуки племенного марша. И прав был Гарольд Розенберг, припечатавший их неизгладимым клеймом: «стадо независимых мыслителей».

https://viktorvolsky.wordpress.com/

Виктор ВОЛЬСКИЙ