Спаситель мира

Сорок лет назад разразился так называемый “кубинский ракетный кризис”. В течение двух недель, с 18 по 29 октября 1962 года,  весь мир жил в страшном напряжении, с трепетом ожидая, что вот-вот низвергнется в пучину ядерной войны. Но, к счастью, обошлось.

По случаю годовщины большая пресса, как водится, не упустила случая в очередной раз преклонить колени перед алтарем своего кумира Джона Фицджеральда Кеннеди и вновь подивиться тому, как повезло Америке и всей планете, что в страшный момент, когда судьба мира висела на волоске, кормило американского государственного корабля оказалось в твердых руках этого исполина, который, искусно лавируя, избежал вселенской катастрофы и заслужил вечную признательность благодарного человечества.

О кубинском ракетном кризисе написаны миллионы слов, но почему-то никому не пришло в голову задать простой вопрос: а почему кризис вообще произошел? Почему он не случился, например, при предыдущем президенте США – Эйзенхауэре?  Что побудило советское руководство, в целом достаточно рациональное, пойти на риск мировой ядерной войны? Как могла Москва решиться дразнить американских гусей, да еще прямо у них под боком?

Семена кризиса были посеяны вскоре после торжественного прибытия в Белый Дом молодого, вальяжного красавца Джона Кеннеди, обещавшего в своей инаугурационной речи “платить любую цену, нести любое бремя, идти на любые лишения, поддерживать любых друзей, противостоять любым врагам во имя торжества дела свободы”. Однако первая же внешнеполитическая акция новой администрации вскрыла пустоту этой звонкой фразы.

Вскоре после того, как в январе 1961 года Кеннеди приступил к исполнению своих обязанностей, началась операция по свержению режима Фиделя Кастро, подготовленная при предыдущей администрации. На Кубе высадился отряд антикоммунистических повстанцев, обученных и оснащенных ЦРУ. Кастровское воинство в панике побежало, бросая оружие. Все, что требовалось от нового президента, это дать добро на оказание повстанцам поддержки с воздуха, как было предусмотрено планом операции. Но Кеннеди испугался возможной конфронтации с Советским Союзом и приказал Пентагону отмежеваться от вторжения.

К великому изумлению Москвы, где никто не сомневался, что часы режима Кастро сочтены, повстанцы были брошены на произвол судьбы. Коммунистические войска опомнились, перегруппировались и перешли в контрнаступление. Участники вторжения были частью перебиты, частью взяты в плен. Бывший президент Эйзенхауэр был поражен и возмущен, как он писал впоследствии, “чудовищной безалаберностью, робостью и нерешительностью”, проявленными главой новой администрации.

(Впрочем, Эйзенхауэр тоже хорош – оставил такую ответственную операцию в удел молодому, неопытному преемнику, который, как было хорошо известно всему Вашингтону, за годы своего недолгого пребывания в Сенате прославился лишь неодолимой ленью во всем, что касалось его прямых обязанностей,  да неутомимыми трудами на поприще плотских услад, на котором, по словам великого острослова Сэмюеля Джонсона, «пес нам ни в чем не уступает, а осел неизмеримо превосходит».)

Кеннеди не питал иллюзий насчет того, какое впечатление произвело его поведение на советское руководство, и решил любой ценой реабилитировать себя в его глазах. Необходимо было убедить Москву, что провал операции в Заливе Свиней – не более чем минутная слабость, а на самом деле президент США – о-го-го, кремень, с которым шутки плохи. Вашингтон предложил провести в июне встречу руководителей обеих сверхдержав в столице Австрии.

По дороге в Вену Кеннеди заехал в Париж, где в беседе с президентом Франции Шарлем де Голлем обещал дать достойную отповедь Хрущеву и в особенности стоять насмерть, но не допустить изменения статус-кво по Берлину. Молодой американский президент и его красавица-жена произвели фурор. Где бы они ни появлялись, повсюду поглазеть на них собирались многотысячные толпы восторженных парижан.

Даже старый ворчун де Голль, на дух не переносивший “англосаксов”, как он презрительно именовал американцев и англичан, был совершенно очарован Жаклин Кеннеди, которая, в дополнение к ласкавшей ухо старого шовиниста француской девичьей фамилии Бувье, бегло говорила на языке Мольера и очень прилично знала историю Франции.

Столь же горячим был и прием, оказанный супругам Кеннеди жителями австрийской столицы. Но, на беду юного президента США, Никита Хрущев не разделял восторгов венской публики. Старому хитрому крестьянину было нелегко пустить пыль в глаза. Он с самого начала занял на переговорах крайне жесткую, агрессивную и неуступчивую позицию, не особенно скрывая своего пренебрежительного отношения к собеседнику.

Команда Кеннеди заключила, что советский премьер намеренно старается выбить из колеи американского президента с тем, чтобы вырвать у него уступки. Кеннеди впоследствии с горечью поведал приятелю-журналисту, что общаться с Хрущевым для него было “все равно, что разговаривать с отцом – вся игра шла в одни ворота” (патриарх клана Кеннеди Джозеф по прозвищу “отец-основатель” отличался крутым нравом и очень не любил, чтобы ему перечили).

В довершение всех бед Кеннеди по мальчишескому легкомыслию решил поразить Хрущева своей эрудицией и идеологической подкованностью. Он завел было разговор о марксизме и колониализме, но быстро забрел в непролазные теоретические дебри, окончательно запутался и завял. Присутствовавший при беседе советник президента, советолог из госдепартамента Чарлз Боулен, невзирая на свое в целом положительное отношение к Кеннеди, сокрушенно признал, что тот “явно сел в лужу”. От этого уважения к нему со стороны Хрущева отнюдь не прибавилось.

Следует учесть и то, что Кеннеди был в отвратительной физической форме. Вопреки внешнему впечатлению – молодой, спортивный, энергичный – американский президент был очень больным человеком. Красивый загар, ровным слоем покрывавший его лицо, отнюдь не свидетельствовал о несокрушимом здоровье. Как раз наоборот: он был симптомом аддисоновой болезни (она же бронзовая болезнь – хроническая недостаточность коры надпочечников).

Помимо этого, Кеннеди постоянно страдал от сильных болей в позвоночнике, который он по предписанию врачей разгружал, проводя много времени в воде (снимки президента в бассейне Белого Дома приводили в экстаз его поклонников – вот, мол, какой он молодец и морской волк). Вследствие всех этих недугов главу американского государства и правительства приходилось постоянно держать на наркотиках, что никак не прибавляло ему энергии и ясности мышления.

Советский премьер был в восторге от результатов переговоров. По-видимому,  он убедился в том, что не ошибся в своей исходной оценке нового президента США: сопляк, у которого молоко на губах не обсохло, пустозвон, склонный к трескучей фразе, но не обладающий достаточной силой характера, чтобы постоять на своем.

Прославленный дипломат Джордж Кеннан, ознакомившись со стенограммой беседы участников саммита, был “крайне разочарован” тем, что Хрущев полностью доминировал на встрече, а Кеннеди “словно язык проглотил”. Кеннан приписал дипломатический провал президента США его молодости, неопытности и отсутствию у него продуманной политики в вопросе о противостоянии коммунистической угрозе.

Хрущев отбыл в Москву в состоянии эйфории, заявив перед отъездом из Вены, что он более чем удовлетворен результатами саммита. Кеннеди же возвращался домой в крайне подавленном настроении. Он знал, что не выдержал экзамена, и опасался, что дал Хрущеву основания полагать, будто американскую администрацию будет нетрудно запугать и навязать ей свою волю. А коли так, быть беде.

И беда не заставила себя ждать. Спустя два месяца в Берлине началось строительство стены с целью изолировать коммунистический сектор города от западных. Хрущев преследовал узкую цель – перекрыть канал, по которому восточные немцы бежали на Запад, – и добился своего. Советский лидер рассчитывал, что американцы не посмеют сорвать его блеф, и оказался прав. Кеннеди не решился на активное противодействие, ограничившись, по своему обыкновению, парой трубных заявлений типа «Лучше худой мир, чем добрая война».

Исход кризиса окончательно убедил советское руководство в том, что с Америкой  можно безнаказанно играть в рискованные игры. Кризис вокруг Кубы, разразившийся год спустя, было логическим продолжением курса, первым результатом которого стало возведение Берлинской стены.

Фактическая сторона ракетного кризиса достаточно хорошо известна.

Напомню лишь в двух словах, что Советский Союз тайно завёз и разместил на Кубе ядерные ракеты класса “земля-земля”, что американский посол в ООН Эдлай Стивенсон в исполненной драматизма речи разоблачил лживость советской пропаганды, что Кеннеди потребовал убрать советские ракеты и объявил морскую блокаду Кубы, и что Советский Союз в конце концов уступил. Ядерная конфронтация сверхдержав была предотвращена. Мир, в течение нескольких дней, казалось, стоявший на грани неминуемой гибели, был спасен. Ликуй, Исайя!

Популярность Джона Кеннеди взлетела до небес. Кто, как не он, твердо и решительно руководил страной в разгар кризиса!? Кто, как не он, явил всему миру образец мужества и непоколебимой выдержки!? Кто, как не он, произносил столь красивые и прочувствованные речи по телевидению!? За всеобщим ликованием как-то прошло незамеченным, что текст американо-советского соглашения, положившего конец кризису, нигде не был опубликован.

“Мы не можем предать гласности наше соглашение, – сказал брат президента и министр юстиции в его правительстве Роберт Кеннеди советскому послу в Вашингтоне Анатолию Добрынину. –  Для нас это было бы политической катастрофой”. Узнав, в чем суть достигнутого соглашения, командующий ВВС США генерал Кэртис Лемэй в ярости грохнул кулаком по столу и проревел: “Это самое позорное поражение Америки в истории”! Адмирал Андерсон, командовавший морской блокадой Кубы, с горечью отметил: “Нас обставили по всем статьям”! А бывший вице-президент Ричард Никсон подвел итог кризиса лапидарной фразой: “Сначала мы провалили вторжение [на Кубу – В.В.], а сейчас впустили Советы к себе на задний двор”.

А как же победа, как же спасение человечества?  Состязание двух сверхдержав подобно спортивному матчу. Конечно, всегда интересно и приятно по окончании встречи посмотреть голевые моменты, но, при всей своей остроте, они не дают представления об исходе игры. Для этого надо узнать, с каким счетом она закончилась. Давайте же пронзим пытливым взором густые клубы фимиама, окутавшие героя дня, и взглянем на стадионное табло. А на табло значится счет – 3:0 в пользу Москвы.

В своих мемуарах Хрущев пояснил: “Не могло быть и речи о том, чтобы воевать из-за Кубы – страны, находящейся от нас за тридевять земель. Военное столкновение была абсолютно немыслимо. Но в конце концов мы без всякой войны получили все, к чему стремились с самого начала”*.  (Между прочим, Кеннеди тоже знал, что одолевавшие американское общество страхи военного конфликта совершенно беспочвенны: Олег Пеньковский передал на Запад информацию о том, что Советский Союз к войне не готовится, и поплатился за это жизнью.)

По тайному соглашению США дали добро на то, чтобы убрать из Турции свои ракеты, державшие под прицелом Советский Союз. На радостях и чтобы еще больше умаслить грозного Никиту,  Кеннеди неожиданно предложил убрать ракеты также и из Италии. Но самое главное, Соединенные Штаты обязались навечно оставить попытки свергнуть коммунистический режим на Кубе. И не только самим сидеть смирно, но – мало того – и другим не позволять нарушать покой Фиделя Кастро. Сверх того Вашингтон согласился закрыть глаза на присутствие на Кубе сорокатысячного советского воинского контингента.

Попросту говоря, Москва разыграла элементарную двухходовку: ввозим на Кубу ракеты, провоцируем кризис, пугаем американцев, те идут на громадные уступки ради восстановления статус-кво, мы – так и быть! – соглашаемся вывезти ракеты и без каких-либо затрат получаем жирную компенсацию. Никакие “моральные победы” в счет не идут. Побеждает та сторона, которая набрала больше очков. Но если уж говорить о “моральной победе”, то, скорее, одержал ее Хрущев, который по окончании кризиса приобрел огромную популярность на Западе как истинный миротворец: мог ведь развязать войну, а не развязал, спасибо ему, милостивцу…

Хрущев с торжеством пишет: “До сего дня США неукоснительно соблюдают свое обещание не посягать на власть Кастро и никому другому не позволять этого делать. После смерти Кеннеди его преемник Линдон Джонсон заверил нас в том, что он намерен выполнить данное его предшественником обещание не вторгаться на Кубу”.

По окончании кризиса американская служба береговой охраны и британские военно-морские силы повели решительную борьбу с врагами кастровского режима во Флориде и на Багамских островах, арестовывая и разоружая тех самых кубинских эмигрантов, которых до начала кризиса пестовало ЦРУ. Надо полагать, в Москве по достоинству оценили юмор ситуации, в которой Вашингтон вызвался служить кремлевским жандармом в Латинской Америке и бдительно стоять на страже коммунистической тирании у себя под самым боком.

Своей громкой славе в странах Третьего мира, среди студенчества и особенно профессуры американских и западноевропейских университетов Фидель Кастро в немалой степени обязан тому, “как дерзновенно, с каким бесстрашием он бросает вызов сверхдержаве”. Реальность куда прозаичнее: словно мальчишка, дразнящий недругов из-за спины отца, кубинский тиран может позволить себе безнаказанно показывать фигу Америке. Моська ничем не рискует – сам Кеннеди торжественно обещал и преемникам своим завещал не трогать Кастро.

Главный урок кубинского ракетного кризиса: в мировой политике нет ничего опаснее, чем проявление слабости. Подобно природе, политика не терпит пустоты: стоит отступить на шаг назад, как кто-то другой непременно сделает шаг вперед и заполнит образовавшийся вакуум. Любого нового президента ждет строгая проверка – враги и соперники не преминут подвергнуть его испытанию на крепость. Джон Кеннеди с самого начала проявил роковую нерешительность, создав у Москвы впечатление о себе как о слабом президенте и тем самым определив весь дальнейший ход своего недолгого, но бурного президентства.

Чтобы окончательно подвести черту под кубинским кризисом, добавим еще один, последний штрих к картине. Сведения о советских ракетных базах на Кубе были добыты группой кубинских борцов за свободу. Именно по их данным была составлена знаменитая карта Кубы со схемой расположения советских ядерных ракет, собственноручно начертанной Джоном Кеннеди, которая ныне красуется в экспозиции его президентской библиотеки-музея. Именно по их данным был спланирован маршрут полета высотного самолета-разведчика “У-2”, сделавшего снимки, с помощью которых американский посол в ООН уличил во лжи Советский Союз.

По окончании кризиса доблестные лазутчики, скрываясь в зарослях мандрагоры на побережье Кубы, долго ждали прибытия американских моторных лодок, которые должны были вывезти их во Флориду. Но так и не дождались. Мавры сделали свое дело и должны были уйти. Мало ли что, еще начнут болтать не то, что надо… “Мы не можем позволить кому-либо из этих кубинских беженцев сорвать достигнутую договоренность”, – наказал своему брату Роберту президент Кеннеди. Последовал соответствующий приказ ЦРУ, и герои были брошены на произвол судьбы. Ни один из них не выжил.

 

* Дается в обратном переводе с английского.

Виктор ВОЛЬСКИЙ