Сокровища в катакомбах

Да и я не один попал туда, а с моим приятелем Гришкой, чей детский мозг обуяла заразительная фантазия найти клад. Он-то и подбил меня залезть в катакомбы, вход в которые вел из подвала в нашем дворе на Госпитальной. Однажды мы вместе уже искали клад на Привозе, но безуспешно. И если шансов найти сокровища у нас тогда имелось, прямо скажем, маловато, то теперь они манили достоверностью слухов, циркулировавших на Молдаванке с постоянством веры в них. Да что там слухи? В нашем дворе никто не сомневался, что именно здесь Мишка Япончик и припрятал свои богатства, когда шел воевать. Ну вроде как на время. А где же еще? Он здесь родился, и здесь жили его родители. Опять-таки, братья и сестра, ну, то есть вся мишпуха… И именно  отсюда поступала в город контрабанда, которую его люди доставляли в наш двор по катакомбам. Определенно здесь! А припрятать ему наверняка было что.

В период с 1917-го по 1919-й Япончик практически курировал весь бандитский мир Одессы. Оброком были обложены многие богатые предприниматели, коих в городе хватало, торговцы с Привоза и прочие владельцы более или менее доходных заведений.

Деньги к Мишке Япончику стекались мутным, но полноводным потоком даже из близлежащих губерний. И от воров тоже перепадал процент с их лихого разбойного промысла. А прогремевшее на весь город ограбление банка, совершенное анархистами? По слухам, те вынесли оттуда полтора миллиона рублей, причем не ассигнациями, а золотом! Опустошили банковские сейфы подчистую! В нашем дворе у соседки Розалии Моисеевны, в юношестве видевшей Мишку Япончика, даже сохранилась газета «Одесские новости», датированная 13 марта 1918 года, в которой писали об этом громком преступлении.

– Шухер тогда они навели знатный, – вспоминала она, усмехаясь по одному лишь ей известному поводу. И действительно, происшествие того весеннего дня всколыхнуло Одессу изрядно. И хоть город уже привык к частой смене власти и к ставшими нередкими налетам, этот выглядел событием из ряда вон выходящим. Шутка ли, выпотрошили самый крупный банк Одессы! На Молдаванке тоже судачили об этом дерзком криминальном событии и поговаривали, что без Япончика там точно не обошлось. Чтобы он знал и спокойно взирал, как кто-то грабит без его ведома? И когда это в его бытность, простите, кто-нибудь наблюдал подобное недоразумение?

– Спрашивается вопрос, – философски качали головами на Госпитальной, – какие-то швицера взяли банк – и Мойша не поимел с того свою долю? Легче увидеть сало у раввина на столе, чем в мыслях такое подумать…

Одним словом, средствами Япончик располагал нешуточными. В этом в Одессе никто не сомневался. И куда-то же они делись после его гибели? Что стало с теми миллионами? О том на Молдаванке гадали все, кто лелеял мечту о скором и не хлопотном обогащении, ну и, конечно, пацаны в нашем дворе. Абсолютно уверенные в факте, что где-то рядом лежат «грОши» Мишки Япончика, мы даже не допускали иных помыслов об их местонахождении. Да и не только про те сокровища думали. Даром, что ли, во дворе каждая собака знала о Мишкином маузере? Да еще и тетя Роза, соседка, подстегивала наше воображение своими рассказами. И их никто не воспринимал как басни выжившей из ума старухи. Даже взрослые. Наоборот, они могли так же увлеченно, как и мы, буквально раскрыв рот, слушать о тех совершенно фантастических днях. Гришка всегда был самым благодарным и верным слушателем, внимая каждому ее слову, будто те могли, как пса на поводке, привести его к заветной цели.

– Точно, все здесь заховал, – повторял он, словно убеждая себя, когда каждый раз останавливался перед входом в тот самый подвал, где имелся вход в катакомбы. О том во дворе знали все, а мы, пацаны, и подавно. Однако в катакомбы лезть было боязно и ему, и мне. Мы долго не могли решиться, но однажды все-таки пересилили свой страх. Как раз накануне тетя Роза поведала, как Мишка Япончик уходил на фронт. И сделала она это в благодарность мне с Гришкой за то, что мы не гоняли на великах мимо ее белья, развешенного во дворе на веревках.

– Что, уходил прямо отсюда? – спросил было я недоверчиво, но Гришка тут же на меня шикнул:

– Ша! Не перебивай. Нехай рассказывает.

Мы даже перестали лузгать семечки, которые обычно покупали у бабы Мани здесь же, во дворе. До сих пор помню ее маленький граненый стаканчик со срезанной специально серединой, обмотанный по шву изолентой, которым баба Маня на три копейки отмеривала их, набирая из черной дерматиновой кошелки.

О том, что Мишка Япончик уходил на фронт, мы с Гришкой и не догадывались. И вообще, как-то не сочеталось его имя с понятием «уходить на фронт». Оно звучало настолько не сообразно его фигуре в наших глазах и так нелепо, что совершенно не вязалось с привычными представлениями о настоящих налетчиках с Молдаванки.

На фронт уходили во время войны те, кому это было положено. Люди, вдохновленные патриотическим порывом и желанием бить врага. Но Мишка Япончик? Предводитель бандитов с Молдаванки? Король преступного мира Одессы? Мой скептицизм, еще не осознанный, но уже зародившийся, не основывался на предубеждениях, но заставил поначалу засомневаться. Это уже потом, спустя много лет, я узнал от историков-краеведов, как в действительности обстояло дело и что побудило Мишку Япончика принять такое решение. Во времена моего пионерского детства подобные сведения не то чтобы были под запретом, они просто отсутствовали и их негде было почерпнуть. И если бы не тетя Роза, иди знай, когда я открыл бы для себя, что Михаил Винницкий, он же Мишка Япончик, сформировал из грабителей и прочего преступного элемента целый полк, названный 54-м добровольческим и революционным. Естественно, в советское время это замалчивали и не поощряли тех, у кого возникло бы желание о том поведать.

В мае 1919 года Мишка Япончик появился здесь, на Госпитальной, как раз накануне выступления своего полка на борьбу с петлюровцами. Приехал он на таксомоторе, где восседал на заднем сиденье со своим приближенным. И тетя Роза самолично видела Мишку, расхаживающего по двору с шашкой и маузером в деревянной кобуре.

– С тем самым? – не выдержал Гришка, невольно ее перебив, на что тетя Роза лишь удивленно возразила:

– А с каким же еще? В модном английском френче, с белым шарфом, повязанным вокруг шеи, и в клетчатом кепи, как у Уточкина, – гардероб Япончика ее интересовал куда больше, чем его легендарный маузер – предмет вожделения всех мальчишек нашего двора.

После столь наполненного подробностями рассказа у Гришки даже случилась нервная икота. Он и так бредил кладом, якобы оставленным здесь Япончиком, а услышав в деталях о его визите сюда, на Госпитальную, в наш 23-й номер, накануне выступления его отряда на фронт, и вовсе загорелся обследовать катакомбы. Моего дружка даже не пугал обоснованный и вполне реальный шанс получить от папаши пачек. Именно так на Молдаванке называлось физическое наказание в виде экзекуции ремнем, а Гришкин родитель был скорым на расправу. Лезть в катакомбы Гришке категорически воспрещалось. Да и мои мама с папой меня предупреждали о неизбежных для меня печальных последствиях в виде, может быть, и не порки, но существенного ограничения уже имеющихся свобод. Но мы все-таки ослушались. Уж слишком велик был соблазн отыскать припрятанное там Япончиком добро. И маузер заодно. Яшке, нашему товарищу, не повезло, хоть в его квартире и жили когда-то Винницкие.

В катакомбах было очень темно и очень тихо. А еще и  очень прохладно. Даже зябко. Одетые легко, мы скоро  почувствовали, что немного замерзаем. Попасть в катакомбы тогда, в 60-е годы, не составляло особого труда. Мы лишь отодрали несколько досок со стены в подвале, которыми был заколочен достаточно большой проем, ведущий в подземелье. Ракушняк крепко держал заржавевшие гвозди, и пришлось изрядно повозиться. Впрочем, весь вход нам открывать не потребовалось. Небольшого лаза вполне хватило, чтобы протиснуться вовнутрь, где сразу же пол шел вниз под наклоном. Чтобы не заблудиться, а в подземном лабиринте это не составляло большой сложности, мы с Гришкой привязали веревку у самого входа и, постепенно ее разматывая, двинулись вперед. Было ли страшно? Поначалу не очень. И пыл пока не поубавился,  вдохновляя двух пацанов на поиски сокровищ. Каких именно, мы оба не знали, но представляли себе то ли сундук с золотом, то ли прочие ценности, подобные чуть ли не кладам, припрятанным пиратами. Ведь богатство оно и есть богатство!

Однако чем дальше мы спускались в катакомбы, тем сильнее робели. Правда, в том друг другу не признавались, желая показать хладнокровие и полное  презрение к опасности. Мы двигались по длиннющей галерее – невысокой и узкой. Лучи фонариков выхватывали из темноты ее мрачные контуры, стены с белесыми разводами, неровный и бугристый пол. Прошли мы, наверное, метров тридцать, но тогда мне показалось, что забрались куда-то безумно далеко. Да и моток веревки, которую Гришка постепенно разматывал, уже заметно похудел. Галерея была абсолютно пустой. Ничего! Даже намека на какие-нибудь вещи из того далекого прошлого не было. Она по-прежнему уходила куда-то вперед, в жуткий и безмолвный мрак. По сути дела, мы оказались в небольшой штольне, ведущей к основным выработкам ракушечника, и ожидать каких-нибудь находок там было маловероятно. Теперь-то я понимаю, что в этом месте и до нас кто-то искал то, за чем пришли мы, и такие же, как я с Гришкой, умники уже не раз там обшарили все закоулки. Даром, что ли, всему двору было известно, что заколоченным уже много лет назад лазом в катакомбы пользовались местные контрабандисты, а уж за почти полвека обследовать эти пути товара, миновавшего таможню, и подавно приходило в голову не только мальчишкам, но и людям куда серьезнее. Однако тогда все это мне и Гришке было невдомек. Прошли еще немного, и нам несолоно хлебавши ничего более не оставалось, как вернуться.

Обескураженные отсутствием какого-либо результата этой рискованной вылазки, мы тем не менее с облегчением поспешили к выходу. Он был ближе, чем я предполагал, чему чрезвычайно обрадовался…

За непослушание Гришке не влетело. На этот раз пронесло. Его папаша просто не узнал о нашей экспедиции в катакомбы. И мне, слава богу, тоже удалось избежать наказания. Лезть в катакомбы снова мы не захотели и постепенно перестали думать о богатстве, припрятанном там Япончиком. За своим добром он, застреленный командиром дивизиона кавалеристов Урсуловым, так и не вернулся. А оставлял ли Япончик его здесь вообще? Ответа как не было, так и и нет, но легенда о его сокровищах в катакомбах существует в Одессе с того памятного дня, когда живший во дворе на Госпитальной наш предшественник трагически закончил свой короткий, но очень яркий жизненный путь на железнодорожной станции в Вознесенске…

Виктор БЕРДНИК