Шурин генсека и Федя из Орловки

Окончание. Начало тут

У меня возникло предположение, что писатель Титаренко выбрал для жизни литературный город, родину Кольцова и Никитина. И только потом, когда пошла волна публикаций о бывшем генсеке Михаиле Горбачеве и его шурине, пишущем диссидентские романы, кое-что прояснилось. В интернете мне попалось интервью Юрия Крымова: «Вечерний Челябинск», «Операция «брат», автор Григорий Тельнов». Юрий Крымов, бывший летчик-истребитель, уволившийся из армии после авиакатастрофы, учился вместе с Титаренко и со мной в Литературном институте, в семинаре Льва Кассиля. Отец Юрия был главным редактором какого-то авиационного журнала. Евгений Титаренко уже тогда, в студенческие годы, начал печататься в этом журнале. На семинаре и в общей аудитории Титаренко и Крымов сидели за одним столом. Они дружили. На правах близкого друга Юрий Крымов и дал интервью «Вечернему Челябинску». Первым делом бывший летчик сообщил читателям: Евгений Титаренко – талантливый писатель, по масштабам не уступающий Солженицыну. В московских издательствах уничтожили два уже набранных романа. Твардовский взялся напечатать в «Новом мире» повесть «Мужчины и женщины». Но повесть зарубила цензура. Самым опасным для Титаренко оказался роман «Огнепоклонница». В нем один из главных женских образов был списан с родной сестры Раисы Максимовны Горбачевой. «Огнепоклонницу» взяли в журнале «Москва», выплатили часть гонорара. Женька сказал сестре:

– Рая, ты узнаешь себя в моей книге.

Еще на втором курсе, вернувшись после летних каникул из Ставрополя, Женька рассказывал нам в общежитии:

– Мишка, муж сестры, – партийный работник, но толковый малый.

Мишка – Михаил Горбачев. Находясь у него в гостях, Женька имел возможность наблюдать в домашних условиях участие сестры в партийных решениях, которые принимались в крае. Мишка, комбайнер с юридическим образованием, и сестра Женьки Раиса, с философским образованием, вместе управляли краем, а впоследствии и всей страной. Недавно я об этом прочитал книжку С. Платонова «Горбачевы – чета президентов». Автор цитирует Болдина, ближайшего помощника Горбачева: «Раиса Максимовна на протяжении многих лет правила… балом перестройки. Она участвовала в формировании политики и расстановке кадров».

Произошла катастрофа (ГКЧП), и «чета президентов» ушла с политической арены. Раиса Максимовна обратилась с письмом к новым правителям России… Она просила оставить ей и мужу, бывшему президенту СССР, дачу в Форосе: «Внучка привыкла»…

Прототип героини из романа «Огнепоклонница», Раиса Максимовна, правившая страной вместе с мужем, не понимала своего положения ни тогда, когда участвовала в формировании политики великого государства и расстановке кадров, ни тогда, когда в ее ведении остался единственный кадровый вопрос: внучка. Что-то, видимо, уловил талантливый писатель Евгений Титаренко из этого непонимания. Не зря Юрий Климов называет «Огнепоклонницу», в которой сестра должна была узнать себя, самым опасным романом.

Романы и повесть Евгения Титаренко прочитали не только в московских редакциях. Рукописями заинтересовалось ведомство Юрия Андропова. Внезапно Крымова вызвали для беседы. Вернувшись после допроса, он сказал своему другу:

– Жека (так он его называл), к тебе подбираются. Сматывайся из Москвы, а то загребут.

Титаренко засмеялся;

– Да у меня знаешь кто зять?

– А потом задумался, – добавляет Крымов, – и рванул в Воронеж.

Вот, значит, как было. Евгений Титаренко приехал не ко мне. Он уехал от Андропова, чтобы спрятаться от внимательного взгляда «литературоведов в штатском».

Некоторое время, не очень долго, Женька и Зоя жили у нас в однокомнатной квартире. Как-то они и мы с женой там помещались, не очень мешая друг другу. Потом мои гости сняли на окраине города, в частном доме, квартиру без удобств. Женька – писатель пьющий. Он очень быстро вошел в среду пьющих воронежских писателей. Я стал встречать его в Союзе писателей, в журнале «Подъем» веселого, довольного жизнью, с пьяным блеском в глазах. В это время как раз освободилась на улице Комиссаржевской, в самом центре города, однокомнатная писательская квартира. Ее отдали Евгению Титаренко. Многие считали, и я в том числе, что Женька свою житейскую проблему легко решил за бутылкой с руководителями Воронежской писательской организации Локотковым и Волоховым. Теперь я думаю иначе. Начиналась эпоха Михаила Горбачева. Готовился его переезд в Москву. Известно, что продвигал во власть комбайнера с юридическим образованием секретарь ЦК КПСС, а с 1967 года – хозяин Лубянки Юрий Андропов. Дважды кандидатура Горбачева рассматривалась для перехода на работу в КГБ. Первый раз – еще в 1966 году при Семичастном. А в 1969 году уже Юрий Андропов хотел сделать Горбачева своим заместителем. Понятен интерес этого ведомства к окружению Горбачева, в том числе к ближайшим родственникам, среди которых давно вызывал беспокойство молодой пьющий писатель, пишущий диссидентские романы. «Литературоведы в штатском» не потеряли Евгения Титаренко в Воронеже. Они, скорее всего, помогли ему устроиться в этом городе и таким образом надежно удалили его из Москвы, не применив никакой силы к проблемному родственнику Горбачева.

В самом деле, приехал начинающий писатель в чужой город. Книг изданных нет, жилья нет, работы нет. В Союзе писателей не состоит. А ему вдруг дают писательскую квартиру в центре города. И затем приглашают на работу в Центрально-Черноземное книжное издательство. Анатолий Старухин, журналист, много лет проработавший в «Правде», в своей статье о Титаренко написал: «Работать в Воронеже, в книжном издательстве, его сосватал друг по институту, воронежец Эдуард Пашнев». С поезда Евгений Титаренко действительно пришел ко мне, но в решении квартирного вопроса и в устройстве его на работу я никакого участия не принимал. Об этом позаботились другие. Это был мягкий способ удалить родственника из Москвы, где Михаилу Горбачеву предстояло совершить свои подвиги. Это был способ не подвергать брата жены репрессиям, а изолировать благополучием провинциальной жизни. Теперь у Евгения Титаренко было все: квартира, работа, возможность издавать книги – не «Обвал» и «Огнепоклонницу», а приключенческие книги для детей. По этим детским книжкам его приняли в Союз писателей. В семейной жизни тоже произошло событие: родилась дочь. Ее назвали, как и дочь Горбачева, Ириной. В этот благополучный период я все чаще встречал своего сокурсника пьяным. Видеть его таким было неприятно.

В институте мы при встречах с удовольствием улыбались друг другу. Теперь же мы при встречах здоровались, как малознакомые люди, и проходили мимо, как два встречных поезда.

 

VIII

 

В 1982 году меня избрали председателем Воронежской писательской организации. Титаренко изредка появлялся в редакции журнала «Подъем». Но ко мне в кабинет, находящийся в другом крыле этого же здания, не заходил. И я не искал его в «Подъеме», чтобы поговорить. Мы стали не просто малознакомыми – мы стали чужими. Месяцами я его не видел. Доходили слухи, что пьянство стало сильно сказываться на здоровье. Он ушел из семьи. В однокомнатной квартире на улице Комиссаржевской остались жена и дочь. С женой он вскоре развелся, от дочери отказался:

– Не моя!

Заканчивался 1982 год. Михаил Горбачев – уже секретарь ЦК КПСС, член Политбюро. Через партийные структуры и по линии спецслужб он получал информацию из Воронежа о своем шурине. Уйдя из семьи, Евгений Титаренко снова остался без квартиры. У него могла возникнуть идея переехать в Москву и пожить некоторое время у друга Юрия Крымова или даже в квартире члена Политбюро: родственник все-таки, муж сестры. В Ставрополе он у них жил, когда приезжал в гости. Чтобы у него не возникло желания перебраться в Москву, ему (одному) тут же дали двухкомнатную квартиру в новом районе – на улице Хальзунова, то есть снова привязали к Воронежу: квартирой, условиями быта.

 

IX

 

29 сентября 1982 года мне позвонили из приемной Синицына, заведующего отделом культуры в обкоме.

– Эдуард Иванович, с вами хочет поговорить Александр Сергеевич. Передаю трубку.

И тотчас же в трубке раздался голос «Колобка»:

– Эдуард Иванович, вы можете ко мне приехать в двенадцать часов?

– Конечно.

– Тут такое деликатное дело. Надо навестить Титаренко. Вы как с ним? В каких отношениях?

– В хороших.

– Вы бывали у него дома?

– На Хальзунова, в новой квартире, – нет.

– Ну вот, надо его навестить.

– Что-нибудь случилось?

– От него ушла молодая жена. И он в расстроенных чувствах.

– Хорошо. Мы с Виктором Панкратовым съездим к нему.

Задумался, неохотно сказал:

– Да, можно взять и Панкратова. С вами поедет заместитель главного врача из Орловки (сумасшедший дом).

В 12 часов дня мы с Панкратовым появились в кабинете Синицына. Там уже находился заместитель главного врача из психушки.

– Познакомьтесь, это Федя, – сказал Синицын. – Вот что, друзья, надо поехать к Титаренко. Вы с ним поговорите, а Федя определит, в каком он состоянии. И что с ним делать.

Федя приехал из Орловки на «Волге», принадлежащей лечебнице. На этой машине мы и поехали.

Титаренко был дома. Он вышел к нам, глядя бессмысленно, блуждающими глазами. Одет был неряшливо, рубашка не застегнута, несколько дней не брился, оброс седой щетиной.

– Ты как Хемингуэй, – сказал я ему нарочито бодрым голосом.

Прошли в комнату. Я вспомнил, что у него вышла книга в «Детгизе».

– У тебя книжка вышла в Москве. Подарил бы.

На кухне сидел за столом какой-то красномордый мужик, пил пиво. Стояли несколько бутылок и второй стакан с пивом. До нашего прихода Титаренко и красномордый тут сидели вдвоем.

– Я – Коля, – представился мужик.– Вы не думайте, я не какой-нибудь там жулик. Я живу в этом же подъезде, воспитываю пятерых детей. Двоих своих и троих приемных. И вот теперь пью пиво.

– Коля, дай три книжки, – сказал Титаренко.

Коля был тут, видимо, своим человеком, знал, где лежат книжки. Он двинулся неуверенной походкой в большую комнату. Там достал из шкафа три голубенькие книжки. Это была повесть «На маленьком кусочке вселенной». В «Детгизе» редактировала эту книгу Ирина Пахомова. Она была и моим редактором, женщина с очень хорошим вкусом. Как она позволила вселенную разделить на кусочки?

Титаренко сел на кровать, положил на колени раскрытую книжку, начал медленно писать:

Прежде чем написать дату, спросил:

– Какое сегодня число?

Я сказал ему.

– А месяц?

– Сентябрь.

Он передал мне книжку, не закрывая ее. Я поблагодарил его пожатием руки, прочитал надпись: «…в память об общих наших товарищах». Да, кое-кого из тех, с кем мы учились в Литературном институте, уже не было в живых.

Титаренко начал подписывать книжки Панкратову и Феде. И каждый раз спрашивал: какое число? Какой месяц? Он не мог запомнить.

В это время зазвонил телефон, звонок длинный, междугородний. Это была сестра, Раиса Максимовна Горбачева, в девичестве Титаренко. Муж ее – Михаил Горбачев – член Политбюро. Поэтому о жизни Евгения Титаренко и хлопотали первый секретарь обкома Игнатов и завотделом культуры Синицын.

Женька взял трубку:

– Раюша, ты меня не узнаешь, – сказал он плохо повинующимся языком. – Я зарос седой щетиной. У меня уже несколько дней нет воды.

Несколько раз он назвал сестру не Раюшей, а Иришей. Так звали молодую женщину, больную паранойей, с которой он познакомился в больнице. Они хотели зарегистрировать брак. Но Ириша – инвалид второй группы. Ее мать обзвонила все загсы и расстроила эту больничную свадьбу.

После Титаренко взял трубку я. Представился:

– Я – председатель правления Воронежской писательской организации. Мы пришли проведать Женю.

Раиса Максимовна сказала:

– Пожалуйста, отправьте Женю как можно скорее к нам в Краснодар.

– Мы завтра же купим билет на самолет и сообщим вам номер рейса, – пообещал я.

Очевидно, семья Михаила Горбачева в это время отдыхала в каком-нибудь элитном санатории.

– Сестра хочет, чтобы ты прилетел к ним в Краснодар, – сказал я Женьке.– Мы купим тебе билет. Согласен?

– Согласен.

Покупкой билета и отправкой Евгения Титаренко в Краснодар занимался мой заместитель Виктор Панкратов.

Неожиданно Женька позвонил мне в Союз писателей.

– Берите два билета, иначе не поеду.

Я понял, что он хочет взять в Краснодар невесту.

Этому всеми силами противились мать невесты и обком. С большим трудом мы отправили его в Краснодар одного.

Через три дня Евгений Титаренко неожиданно вернулся в Воронеж. В десять часов утра (я еще был дома) мне позвонил мой заместитель Виктор Панкратов:

– Хочу тебя обрадовать, как меня сейчас обрадовал Синицын. Титаренко уже здесь. Вместе с матерью прилетел.

– Раиса же говорила, что мать больна, в плохом состоянии.

– Не знаю, выздоровела. Ее зовут Александра Петровна. Синицын сказал, что в понедельник снова будем заниматься Женькой. Будем класть его в Орловку.

Все понятно. Любимая сестра увидела, в каком состоянии находится брат, и срочно отправила его назад, в Воронеж. Больная мать прилетела вместе с ним, чтоб не потерялся по дороге.

В своих мемуарах Михаил Горбачев написал: «Раиса очень любила брата. И предпринимала много попыток повлиять на него, организовать лечение. Ничего из этого не вышло».

Очевидно, это была одна из тех попыток. Позвали в Краснодар и тут же отправили назад. Сам он улететь не мог: не понимал, какое число, какой месяц. Ему надо было помочь. Его надо было сопровождать. Предпочли, чтобы лечением брата занимались воронежский обком и Союз писателей. Покупая ему обратный билет, Раиса Максимовна и Михаил Горбачев понимали, что отправляют брата в Орловку, в сумасшедший дом к Феде.

Оставить его в квартире пить пиво с Колей было нельзя. Все знали, чей он родственник, а поведение родственника было скандальным. Водку продавали с одиннадцати часов утра. Евгений Титаренко приходил к магазину заранее, прикреплял к дверям кнопкой свою фотографию и был всегда первым. При этом громко критиковал Горбачева, установившего такой порядок продажи спиртного.

Брат жены компрометировал Михаила Горбачева. Ему не было места ни в Москве, ни в Краснодаре. В своей книге «Наедине с собой» Михаил Горбачев вспоминал предыдущие времена. Он писал: «Очень много при Брежневе говорилось о демократии, с огромной помпой была принята новая конституция. И в то же время была развернута беспрецедентная борьба против инакомыслящих: одних посадили в тюрьмы, других запрятали в психушки, третьих выдворили за кордон». Вот и он, Михаил Горбачев, уже в перестроечные времена отправил своего инакомыслящего родственника в сельскую психушку. Наверное, считал, что брат его жены действительно сумасшедший. Но и сумасшедшего родственника можно было лечить в Москве и время от времени навещать. Однако его сплавили подальше от столицы, в Орловку к Феде.

 

X

 

В новые времена, находясь не у дел, Горбачев начал писать книги, толстые и пустые, как все статьи и речи в период, когда был генсеком, а затем президентом. Пуста даже Нобелевская лекция, которую он не счел возможным опубликовать полностью. Поместил в книге «Наедине со всеми» фрагмент о перестройке, которую люди быстро стали называть перестрелкой. За перестройку-перестрелку и дали ему Нобелевскую премию, то есть за развал великой страны. Очень уж он стал любезен Западу. Объединил Германию, а Советский Союз перестал быть союзом. Украина вот даже решила отделиться от России стеной по типу Берлинской стены, разделившей восточных и западных немцев на два народа.

В 1991 году, во время перестройки-перестрелки, я работал завлитом в театре «Колесо» (г. Тольятти). Наш театр выпускал газету «Собственное мнение», которая продавалась в нашем автомобильном городе и даже в Самаре. Некоторые номера мы продавали в киосках в Москве во время гастролей. Я был редактором этой газеты. Вот некоторые материалы, в которых выражается собственное мнение мое, и не только мое, о Горбачеве:

КОГДА УБИВАЛИ ЛЮДЕЙ – ПРЕЗИДЕНТ СПАЛ

– Я узнал о случившемся рано утром, – сказал Михаил Горбачев 14 января 1991 года.

Помните, так уже было, когда убивали людей в Тбилиси. На парламентских слушаниях по этому вопросу многие сочувствовали Горбачеву: не знал, не разбудили.

На этот раз пытались разбудить. В 2 часа 35 минут Председатель Верховного Совета Литовской Республики Витаутас Ландсбергис делает попытку дозвониться до президента. Тщетно. Одновременно начинает свои попытки дозвониться до Горбачева постоянный представитель Литовской Республики в Москве Эгидиус Бичкаускас. Эти попытки длятся всю ночь. Никакого результата.

Президент узнал о случившемся не ночью, как весь мир, а утром. Когда людей убивали – президент спал.

В последний день IV сессии Верховного Совета СССР Михаил Сергеевич высказался за приостановление действия Закона о печати. Это, очевидно, для того, чтобы и мы спокойно спали, когда в том или другом регионе самозваные комитеты начнут свергать законные правительства. Надежды на то, что президент Горбачев не проспит этот момент, нет никакой.

Э. ПАШНЕВАС

(«Собственное мнение»,
18 февраля 1991 г.)

 

Каким был этот президент, очень хорошо сформулировал в стихах сатирик Александр Иванов:

МИХАИЛУ ГОРБАЧЕВУ

Рукоплещут и герр,

И сэр

Президенту СССР.

Ну, а он, президент, чего?

Да выходит, что –

Ничего…

(«К. О.» № 48, «Собственное
мнение», 1 января 1991 г.)

 

Но вернемся от президента к его родственнику…

Я взял в библиотеке мемуары странного нобелевского лауреата, награжденного за развал мощного государства, чтобы поискать в них фамилию Евгения Титаренко. Мне было интересно: читал ли Михаил Сергеевич книги своего родственника? Оказывается, читал. В толстом томе «Наедине со всеми» он уделил родственнику треть странички, но такую треть странички, которая сразу выявляет главный болевой момент: «Евгений Титаренко написал два романа, – пишет Горбачев, – один, «Обвал», – о катастрофе на шахте, о гибели людей и расстреле демонстрации рабочих. Я читал его в рукописи. Потом он долго работал над романом «Огнепоклонница». Ни тот, ни другой роман не увидел свет, следы рукописей затерялись».

Так вот где собака зарыта. Евгений Титаренко написал в романе «Обвал» не только о катастрофе на шахте, но и о «расстреле демонстрации рабочих».

Я не знаю, видел Титаренко, как расстреливали шахтеров в том поселке, где он жил и работал на шахте, или, воспользовавшись типическими обстоятельствами жизни, соединил катастрофу на шахте с расстрелом рабочих электровозостроительного завода (НЭВЗ) в Новочеркасске. Люди вышли на «голодную демонстрацию», несли портреты Ленина. А в них стреляли. Об этом преступлении партийной власти знать было нельзя, а не только писать романы. А Евгений Титаренко узнал, скорее всего, от Михаила Горбачева, который наверняка был осведомлен об ужасном событии. Именно в том (расстрельном) 1962 году Женька провел лето в Ставрополе в доме сестры и ее мужа, высокопоставленного партийного чиновника. А вернувшись в сентябре в институт, начал писать большую книгу о катастрофе на шахте и расстреле рабочих. Он назвал роман «Обвал», имея в виду, что обвалилось все: и земля, и страна, после того как власть рабочих расстреляла рабочих.

Оценку роману Михаил Горбачев дал много лет спустя. Политические вожди всегда придавали большое значение художественной литературе. И часто были довольно резки в своих сужениях. По мнению Сталина, Андрей Платонов написал повесть «Впрок» во вред колхозному движению. На полях повести кремлевский горец написал: «Сволочь».

Не исключено, что Михаил Горбачев, прочитав «Обвал» и особенно «Огнепоклонницу», испытал похожие чувства. Выразился он, правда, дипломатично, но, в конечном счете, так же беспощадно: «Евгений Титаренко окончил Литературный институт. Писал, и довольно талантливо, для подростков. Но попытался взяться за что-то серьезное и сорвался окончательно».

Речь шла о том, что Евгений Титаренко допился до белой горячки. Михаил Горбачев – не врач, но диагноз установил: «Сорвался окончательно», то есть начал писать о катастрофе на шахте и расстреле рабочих, то есть сошел с ума, ибо какой нормальный человек станет писать о таких вещах. Если бы не отправили Евгения Титаренко стремительно назад, из Краснодара в Воронеж, прямо в Орловку, если бы Михаил Горбачев вовремя принял участие в лечении родственника, может, не было бы «окончательно»? А так в сумасшедший дом отправили не просто больного человека. В сумасшедший дом (к Феде) отправили автора опасных романов.

 

XI

 

Евгений Титаренко прилетел. Об этом каким-то образом стало известно в Воронеже. Звонок ко мне в кабинет. Снимаю трубку.

– Пригласите Титаренко.

Голос надрывный, было слышно: плачет молодая женщина. Я сразу догадался: звонит та самая Ира, мать которой считает, что дочь недееспособна и не может выйти замуж за такого же психически больного, как она сама.

– Ира, – говорю, – его нет.

– А где он?

– В Краснодаре. Может, ему что-нибудь передать?

– Скажите, он женат?

– Нет.

– Спасибо.

И она повесила трубку.

Александра Петровна, мать Титаренко, поселилась в квартире на Хальзунова. Ее опекал обком. Лично первый секретарь Игнатов интересовался: не нужно ли ей чего? Синицын позвонил в Союз писателей, но спросил не меня, а моего заместителя Виктора Панкратова.

– Виктор Федорович, – сказал он, – позвоните матери Титаренко. Может, ей что-нибудь нужно?

Напротив нашего Союза писателей, в «Столовой № 34», по звонку из обкома Виктору Панкратову продали круг краковской колбасы, килограмм буженины, килограмм сосисок и несколько банок растворимого кофе. Виктор отвез этот продуктовый набор матери Титаренко.

Через несколько дней Виктор Панкратов мне сообщил: Александра Петровна поехала на машине из обкомовского гаража в Орловку. Повезла продукты сыну.

 

XII

 

Евгения Титаренко часто навещали журналисты. Коллективными усилиями они написали за тридцать лет живописный портрет глубоко несчастного, но знаменитого писателя; знаменитого главным образом тем, что узник трехэтажной больничной крепости в селе под Воронежем – родной брат жены Михаила Горбачева. Журналисты приезжали в Орловку в надежде добыть и опубликовать сенсационный материал о большом русском писателе, погибшем в психушке уже при Горбачеве.

Выше я упоминал слова Юрия Крымова, сказанные журналисту Тельнову из «Вечернего Челябинска»: «Евгений Титаренко, талантливый писатель, по масштабам не уступающий Солженицыну». Старухин (из «Правды») приводит слова Людмилы Бахаревой, которая работала вместе с Титаренко в Центрально-Черноземном издательстве: «За роман «Обвал» Женя получил бы со временем если не Нобелевскую премию, то Букеровскую – точно».

Меня не удивляет желание друзей и знакомых дать Нобелевскую премию Евгению Титаренко. Ну, сказали и сказали, выразили свое хорошее отношение к человеку, романы которого никто не читал и теперь уже не прочтет. Высокие оценки творчества Евгения Титаренко кочуют из статьи в статью. Создается миф. Хочется, очевидно, чтобы романы были великими, а писатель – гениальным, в укор Михаилу Горбачеву, который оставил талантливого родственника прозябать в сельской психушке. Это есть, видимо, и в моих воспоминаниях, не могу избавиться от неприязни к бывшему генсеку и президенту. Пока Горбачев был у власти, Евгений Титаренко жил в отдельной палате с холодильником, телевизором. Имелась даже пишущая машинка, он мог писать. Но потом все изменилось.

Некоторым журналистам удалось проникнуть в больничную крепость и увидеть 80-летнего писателя. Юрий Голубь («АиФ-Черноземье») пишет: «За годы, проведенные в больнице (30 лет), от привилегированного положения не осталось и следа – он живет в общей палате, забитый, заросший старик». Журналист из «Вечернего Челябинска» добавляет со слов Юрия Крымова: «Писателя-бунтаря, борца за правду и справедливость, больше нет. Есть лысый несчастный старик, заколотый психотропными препаратами; робкое существо, которое соседи по палате бьют из-за стакана компоту». Михаил Горбачев и сегодня, не занимая высокой должности, мог бы позаботиться о том, чтобы брата жены не били за стакан компоту.

Отношения у нас с Женькой в Воронеже стали другими, мы редко виделись. Но память сохранила встречи, откровенные разговоры с Евгением Титаренко в студенческие годы. Это был обаятельный застенчивый человек, который хотел быть честным писателем. Жалко Женьку.

Журналисты отмечают: Евгений Титаренко ведет себя тихо, смирился со своей участью, никого не узнает, ничего не помнит…

Остались романы. Или не остались? Михаил Горбачев пишет о романах «Обвал» и «Огнепоклонница»: «…рукописи затерялись». Я думаю, это точное слово – «затерялись». Евгений Титаренко романом «Обвал» защищал диплом. По правилам Литературного института, один экземпляр диплома нужно было сдать в библиотеку. Там он и хранился. А если его там нет, кому-то выдали, кто-то взял. И, может быть, «Обвал», вместе с которым обвалилась и жизнь Титаренко, затерялся в каком-нибудь архиве.

Название второго романа, «Огнепоклонница», возможно, в минуту помрачнения рассудка навело на мысль сжечь рукописи. Какие-то друзья-собутыльники видели, как Евгений Титаренко жег страницы своих рукописей прямо на полу в квартире на Хользунова. Но рукописи, как известно, не горят.

Сан-Франциско

Эдуард ПАШНЁВ