Шибанутый

Я его видел не один раз, но мне не казалось, что ему на жужку¹ не хватает. Он ничего плохого не делал, проходил по всем двум этажам универмага, почему-то ненадолго задерживался в отделе «Дамское белье» – и это все.

Возле нашей школы периодически появлялся другой, который ходил в зимней офицерской шинели в любую погоду. Да, и в полковничьей папахе. По возрасту он не дотягивал лет шесть до полкового барабанщика. Вид у него был злобный, набыченный, и он часто вслух не любил евреев. Он называл их кратко, по-народному. Но громко.

А вот в нашем районе был свой, совершенно уникальный сумасшедший. Звали его Мотя. В любую погоду он ходил в белой рубашке и в галстуке. На ногах – шлепанцы. Лысый и в очках. По сравнению с ним любимый герой Шолом-Алейхема, Менахем-Мендл, выглядел бы как кубанский казак. То есть более иудейскую внешность тяжело даже представить.

Он ничего не кричал, никого не трогал, ходил чуть сгорбившись. И когда ему кричали: «Эй, Мотя, давай вдарим пo чифирю!», он только смущенно улыбался. Он часто появлялся в центре города, никогда не заходил в магазины, и никто не видел его с покупками. Почти каждый день я встречал его на улице. Он не избегал взглядов и просто шел по улице. Не быстро, а, скажем, деловым шагом. И никто не слыхал, как он говорит.

Летом все выглядело достаточно обычно. Все в белых рубашках. Некоторые даже в галстуках. Я о мужчинах, естественно. А вот в осенний дождь вид Моти, спокойно идущего по улице и на ходу протирающего очки носовым платком, слегка напрягал. И, естественно, зонтиком он не пользовался.

Но зимой лично меня мороз продирал по коже, когда я видел Мотю, идущего по заснеженной улице, аккуратно обходящего сугробы и вежливо пропускающего снегоочиститель на перекрестке. Да и, видимо, продирало по коже не только меня.

Мотя шел, не сутулясь больше обычного, спокойным шагом человека, уверенного во всем, что впереди. Или вообще не верящего, что впереди что-то ждет. Изменения температуры, силы ветра или других природных феноменов его не касались. Он был выше этого.

Возраст? Не знаю. Но белая рубашка всегда была чистая, и галстуки он периодически менял. Конечно, никто специально не следил за ним. Просто все было уж очень заметно. Да, и шлепанцы он носил на босу ногу. Все выглядело так, как будто он пришел с работы, снял обувь, а потом что-то вспомнил и вышел в подъезд, скажем, достать газету из почтового ящика.

К нему привыкли, как к городскому фонтану. Его никто не травил, не преследовал. Мальчишки-сявки над ним не издевались и не подначивали. И где он жил, я не знал.

Все понимали, что сумасшествие – это болезнь. Что эти больные – просто несчастные люди. И если больной не агрессивен, то никаких проблем. Живет человек, как птичка божья. Чем живет, как живет – это никого не интересовало. Раз милиция не трогает, значит, все в порядке.

Дома я как-то поделился своими наблюдениями. Мои родители никак их не прокомментировали.

Однажды в морозную зимнюю пору, а было это в воскресенье, я наконец добрался домой после многочасовой лыжной прогулки. Обычно в таких случаях я заливался под ободок горячим чаем с малиновым вареньем и, нагруженный 12 000% кислорода из зимнего леса, валился на диван, ни разу не подумав о не сделанных на завтра уроках.

В этот раз не пришлось. У нас были гости. Некстати, подумал я. Но гостей не было. Был один: Мотя. Он сидел за столом. Напротив него сидели мои родители. И шел оживленный разговор. Сказать, что я слегка ошалел, вообще ничего не сказать. Потому что говорили все. И даже смеялись.

Я сначала решил, что это все у меня от переизбытка кислорода с озоном и, скажем, минут десять у выхлопной трубы соседского «Москвича» вернут меня в нормальное состояние.

Но все было взаправду. Меня представили Моте. Он улыбнулся, кивнул головой, и разговор вернулся в то же русло.

Я пошел на кухню, сделал себе где-то полведра чая с малиной и от нахлынувшего тепла уснул, облокотившись на холодильник «Саратов-2».

Меня никто не гнал из комнаты, где шел разговор. Но инстинктивно я почувствовал, что лучше не торчать там. Захотят родители – сами расскажут. И я оказался прав.

Спустя несколько дней моя мать мне рассказала то, что посчитала нужным. Мотя, или Моисей Залманович, был доцентом в мединституте, где моя мама была совсем молодым, еще зеленым аспирантом. Он был одним из учеников академика Льва Зильбера.

На одном ученом совете Моисей Залманович, будучи слегка эмоциональным, высказал все, что думал не только он, но и передовая научная знать Запада об академике Трофиме Денисовиче Лысенко и его взглядах.

Мало того, на кафедре, где он работал, Моисей Залманович высказался в том ключе, что безграмотность ведет себя так нагло потому, что безграмотность царит и на самом верху. А дальше все произошло, как по утвержденному сценарию. Через несколько дней, когда он пришел с работы домой, а жил он, к счастью, один, и начал химичить на кухне насчет чего-нибудь поесть, за ним пришли. Вернее, приехали.

Показали бумагу, что все, мол, по закону, и забрали, в чем был: в шлепанцах, белой рубашке с галстуком. И это все.

Почти неделя в товарном вагоне. Да, и это было зимой. Фуфайку, которую ему на одном из полустанков бросили в вагон, отобрали блатные. А потом от конечной станции до лагеря их, человек пятнадцать, отборных, так сказать, везли где-то километров триста в открытом кузове грузовика. О нет, естественно, конвоиры были в тулупах до глаз.

Моисей Залманович был – как и взяли – в белой рубашке и галстуке. И конечно, в шлепанцах. Может, и не триста километров, может, меньше. Кто там мерял? Но то, что везли несколько часов на ледяном ветру в открытом кузове, это точно.

Когда наконец прибыли, то с выгрузкой зэков не было проблем: огромный смерзшийся ком бывшего человеческого мяса просто с громким стуком свалили из кузова на ледяную землю. И так, для справки: ближайшим населенным пунктом был Магадан.

Вот это то, что моя мать посчитала нужным мне рассказать. Понятно, что после магаданских зим наши несчастные минус 15 градусов мороза вообще не в счет.

Остается добавить, что никто в лагере не звал Моисея Залмановича Мотей. Как он рассказал моим родителям, когда из замерзшего кома бывшего человеческого мяса, лежавшего у колес грузовика, поднялась фигура в белой рубашке и галстуке, это, вероятно, впечатлило. И при этом в очках и тапочках на босу ногу. Первое, что фигура услыхала: «Это – Шибанутый!»

Вот так все в лагере его и звали. И только спустя какое-то время бывший доцент мединститута Моисей Залманович узнал, что это означает.

1. Дешевый алкоголь низкого качества.

Alveg Spaug©2023