Семейные реликвии

Пережившая две мировые войны и одну революцию, бабушка знала о свойствах драгоценностей все! Она отлично помнила, как в середине 20-х годов прошлого века она с мамой ходила в магазин, похожий на большой склад, где за роскошное жемчужное ожерелье им выдали бутылку постного масла, небольшой мешок муки, пакет перловой крупы и несколько кусков хозяйственного мыла. Склад принадлежал американскому бизнесмену Арманду Хаммеру, который бойко выменивал у голодных жителей разоренной страны бесценные предметы искусства, антиквариат, меха и уникальные драгоценности на минимальный набор продуктов питания. Этот ловкий заокеанский «благодетель» стал при жизни почетным доктором 25 университетов и отошел в мир иной с французским орденом Почетного легиона на груди.

В начале прошлого века, когда японцы еще не научились выращивать жемчуг искусственно, а за каждым драгоценным зернышком полуголым ловцам приходилось нырять на изрядную глубину, такое украшение стоило целое состояние. Но в ту страшную зиму прабабушкино ожерелье помогло спасти от голодной смерти всю семью.

– Украшения можно не только выменять на хлеб, но в критической ситуации выкупить себе жизнь! – учила меня бабушка. В подтверждение своих слов она рассказала мне полную драматизма историю, которая произошла на ее глазах в послевоенные годы.

У бабушки была близкая подруга Лиля, которая скромно жила в крошечной квартирке на Молдаванке вместе с отцом и полуслепой сестрой Полиной, которую все звали тётя Поля. Ах, эти прелестные молдаванские дворики, так подробно описанные Бабелем и воспетые Паустовским! Представьте себе небольшой двухэтажный дом буквой «П» из медово-желтого пиленого ракушника, с крышей из темно-красной «марсельской» черепицы и ажурными коваными воротами, которые закрывались ночью на огромный амбарный засов. По всему внутреннему периметру второго этажа шла просторная деревянная галерея, густо увитая виноградом, куда выходили не только окна, но и двери всех квартир. Попасть туда можно было по старинной чугунной лестнице, такой музыкально-гулкой, что бесшумно подняться наверх было практически невозможно. Летом вся жизнь дома сосредотачивалась именно на этой галерее и во дворе. Душными летними ночами жильцы дружно покидали свои комнаты, чтобы спать на ватных матрасах на галерее или на скрипучих порыжевших от времени раскладушках посреди двора. Днем хозяйки выставляли на галерею грубо сколоченные табуретки. С утра и до позднего вечера там шипели блестящие медные примусы. Варить летом борщ, уху или жарить бычков «у помещении» было не принято! Словом, не двор, а огромная коммунальная квартира, где все ее обитатели – невольные свидетели самых интимных подробностей жизни соседей.

В глубине двора имелись обширные погреба – «мины», вырытые еще в те легендарные времена, когда контрабандисты прятали там бочки с итальянским вином и греческим оливковым маслом, тюки турецкого табака и французских кружев. Бандиты, доморощенные революционеры и анархисты устраивали в погребах целые склады с оружием и боеприпасами. Сложная система ходов и тоннелей соединяла «мины» с городскими катакомбами. Зная их расположение, можно было без труда пробраться на морское побережье или выйти далеко за город в безлюдную степь.

Вот в таком молдаванском дворике родилась и выросла Лиля. Она с успехом окончила медицинское училище и поступила на работу в одну из городских больниц. В самом начале войны молодую медсестру перевели работать в военный госпиталь. Когда немцы стали бомбить город, а в окопы на линии обороны можно было доехать на трамвае, Лиля вместе с коллегами-медиками сутками вывозила тяжелораненых бойцов в порт. Оттуда суда уходили в Крым и Новороссийск. Сама Лиля уезжать не собиралась. Ей было страшно оставлять беспомощную Полину и спивающегося отца-художника. Это была официальная версия ее отказа эвакуироваться вместе с отступающей армией на восток. Существовала еще одна серьезная причина, по которой Лиля осталась в городе. Но об этом знали всего несколько человек. Буквально с первых дней оккупации в Одессе начал действовать подпольный штаб антифашистского сопротивления.

Лиля как ни в чем не бывало вернулась на работу в больницу. Полина по мере сил занялась домашним хозяйством, а отец неожиданно бросил пить и с головой погрузился в творчество. Он рисовал неплохие копии с полотен известных художников вроде Куинджи «Лунная ночь. Дарьяльское ущелье», или Левитана «Большая вода». Румыны охотно меняли его картины на мясные консервы из солдатских пайков и ворованный на немецких складах керосин.

Тот холодный октябрьский день 1941 года Лиля запомнила на всю оставшуюся жизнь. Оккупанты гнали по городу длинную колонну серых от страха полуодетых людей. Женщины, старики, дети шли молча. Тишину нарушало только зловещее шарканье тысяч ног да бряцание оружия румынских конвоиров, которые сопровождали колонну. Жители домов, мимо которых текла эта немая человеческая река, с ужасом смотрели на нескончаемый поток обреченных на смерть людей. Это евреев вели за город, где их расстреливали и сбрасывали в противотанковые рвы, вырытые в середине лета во время обороны города. Многих загоняли в сараи, обливали керосином и сжигали заживо…

Вместе с двумя соседками Лиля стояла на обочине, не в силах повернуться и уйти. Вдруг в этой скорбной людской толпе она заметила молодую рыжеволосую женщину с девочкой лет семи. На лице несчастной матери было такое дикое отчаяние, что Лиля содрогнулась от жалости и собственного бессилия. Внезапно идущий впереди старик споткнулся и упал. Движение колонны приостановилось. К старику тут же подскочил конвоиры. Солдаты начали избивать беднягу прикладами винтовок, заставляя подняться.

…Все произошло в считанные мгновения. Рыжеволосая женщина с силой толкнула девочку прямо Лиле в руки и, не оглядываясь, быстро пошла вперед. Лиля инстинктивно прижала дрожащего ребенка к себе, ловко закрыв краем широкой шали. А обе соседки, не сговариваясь, сделали шаг вперед, загородив собой Лилю и малышку. С величайшей предосторожностью Лиля привела ребенка домой. Вместе с Полей они решили сначала выкупать девочку и переодеть в чистое, ведь на ней были жалкие обноски. Румыны отбирали у обреченных на смерть все, включая одежду. И тут женщин ждал сюрприз. На шее у ребенка на прочном шнурке весел маленький кожаный мешочек. Лиля высыпала его содержимое на стол: несколько массивных золотых колец, тяжелая витая цепочка от часов, три золотые царские монеты и шестиконечная звезда Давида, украшенная россыпью мелких бриллиантов.

– Несчастная мать заплатила тебе, чтобы ты спасла ее дитя, – тихо сказала тетя Поля, и обе женщины расплакались.

Всем, кто осмелился прятать евреев, грозил расстрел. К чести соседей, на Лилю не донес никто, хотя в городе было предостаточно негодяев, которые регулярно стучали в румынскую Сигуранцу. Ради возможности занять чужую комнату, поживиться чужим имуществом или отомстить за старую обиду. Спасенная девочка осталась в семье Лили. Для всех она была дочерью ее погибшей при бомбежке двоюродной сестры из Аккермана, о чем имелась искусно изготовленная в подпольной типографии справка. Все звали девочку Рита, хотя настоящее имя ее было Рахель.

«Запомни, детка, – твердила Лиля, – тебя зовут Ри-и-та! А я – твоя тётя Лиля…»

Как выжить в оккупированном городе – это тема для отдельного рассказа. Работая в больнице, Лиля доставала продукты, медикаменты, гражданскую одежду и передавала подпольщикам, прятала в глубине двора партизанского связного и помогала известному в городе хирургу оперировать раненых советских солдат, которых прятали в катакомбах.

А потом наступил апрель 1944 года. Жизнь в освобожденном от фашистов городе стала постепенно входить в мирную колею. Возвращались из эвакуации соседи, на улицах города появились раненые бойцы, приехавшие в санатории для лечения, спешно восстанавливали разрушенные причалы порта. В том году удивительно рано зацвела знаменитая белая акация. Ее хмельной аромат кружил голову, наполнял городские улицы праздничным настроением. Лиля решила в свой выходной день вымыть окна и постирать шторы. А тётя Поля вместе с Ритой устроилась на галерее, чтобы почистить на обед картошку. Сосед-инвалид, опершись на костыль, грелся на солнышке и неторопливо играл сам с собой в шахматы.

Лиля не сразу заметила коренастого молодого офицера с пыльным вещмешком на плече. С потерянным видом военный вошел во двор, огляделся, тяжело вздохнул. …

– Товарищ капитан, вы кого-то ищете? – участливо спросил сосед. Офицер не успел ответить. На весь двор прозвучал отчаянный детский крик:

– Папа!!!

Громко стуча босыми пятками по чугунной лестнице, к капитану кинулась маленькая Рита-Рахель. Офицер рывком сбросил вещмешок на землю и подхватил девочку на руки. Они замерли посреди двора, крепко обхватив друг друга руками, словно альпинисты, зависшие над бездонной пропастью, в которую рухнула и исчезла навсегда их довоенная, спокойная и счастливая жизнь.

Капитана накормили жареной картошкой, напоили чаем. Рита сидела рядом, вцепившись в рукав отцовской гимнастерки, словно боялась, что он может внезапно исчезнуть.

– Как вы нас нашли? – не скрывая удивления, спросила Полина.

Капитан помолчал, вытащил из кармана пачку папирос, повертел в руках, сунул обратно, смущенно кашлянул, прикрыл глаза ладонью и, наконец, ответил:

– Можете не верить, но несколько раз мне снилась жена… она уверяла, что ей удалось спасти нашу дочь. Откровенно говоря, я не надеялся… мистика какая-то… Простите, я выйду покурю…

На следующий день капитан возвращался на фронт. Его короткий отпуск заканчивался. Перед отъездом он записал Лиле адрес своей сестры, которая до войны жила в Виннице, но летом 1941 года успела эвакуироваться в Ташкент.

– Спасибо вам за все, – прощаясь, сказал капитан. – Даже не знаю, смогу ли отблагодарить вас…

Осенью 1945 года за Ритой приехала ее родная тетка из Винницы. Она привезла скорбную весть: отец девочки погиб в конце мая под Веной. Лиля попыталась уговорить женщину не забирать Риту.

– Этот ребенок – все, что у меня осталось, – со слезами на глазах объяснила женщина. – Обещаю вам, мы никогда не забудем вашу доброту…

Лиля перестирала и тщательно погладила Ритины вещички, аккуратно сложила все в узелок и неожиданно засуетилась:

– Постойте! Заберите еще вот это…

Она достала кожаный мешочек, принялась смущенно объяснять:

– Пришлось продать одно кольцо, чтобы купить дрова. Уж очень холодная зима выдалась в 1942 году…

– Нет, нет, что вы! Оставьте себе… вы заслужили…

В женский спор неожиданно вмешался Лилин отец:

– Мадам, – торжественно сказал старик, – за кого вы нас имеете? Заберите ваши сокровища. Это же семейные реликвии. Риточка скоро невестой станет. Для девочки это память о матери и готовое приданое…

Рита уехала, и жизнь Лили потекла своим чередом.

Вскоре в соседнюю пустующую комнату на втором этаже вселился новый постоялец Аркадий Степанович – солидный мужчина лет сорока, с нашивкой за ранение и широкой орденской планкой на полувоенном кителе. С собой он привез две подводы серьезного имущества: железную кровать, резной комод, массивный стол, ящики с книгами и посудой, трофейный патефон и портрет Сталина в тяжелой резной раме. Любопытные соседки выяснили, что Аркадий Степанович холост и работает завхозом в одном из санаториев города. Новый жилец был обаятелен, подтянут, охотно угощал соседей папиросами, утром благоухал одеколоном «Шипр», а по воскресеньям любил сидеть на галерее и читать свежую газету. Словом, положительный во всех отношениях персонаж и завидный жених. Впрочем, новый сосед имел одно увлечение, заинтриговавшее всех.

Как-то раз тетя Поля, осторожно спускаясь по лестнице, столкнулась с Аркадием Степановичем, за которым робко шла молодая незнакомая женщина.

– Вот, встретил старинную приятельницу, пригласил на чай, – объяснил Аркадий Степанович, помогая женщине преодолеть последнюю ступеньку. Закрыв за собой дверь, Аркадий Степанович включил патефон. Старый молдаванский двор наполнился популярной по тем временам мелодией танго «Брызги шампанского».

…Потом в гости зашла бывшая одноклассница, сотрудница по работе, подруга детства, троюродная сестра из Киева. Три-четыре раза в неделю соседи получали бесплатный концерт и богатую пищу для сплетен. Блондинки, брюнетки, в основном молодые женщины – у Аркадия Степановича был отменный вкус! Кстати, ни одна женщина не приходила дважды. Среди жителей двора время от времени возникали серьезные дискуссии на тему морали. Неутомимый Аркадий Степанович имел яростных сторонников, которые приводили серьезные аргументы в его защиту. После войны молодых неженатых мужчин катастрофически не хватало. Для многих одиноких женщин такой мимолетный «санаторный роман» был единственным способом получить свою крошечную порцию женского счастья.

В самом конце лета у Аркадия Степановича появилась новая пассия. Симочка была из породы тех женщин, которые привлекают внимание абсолютно всех мужчин, включая грудных младенцев и парализованных старцев. Длинноногая, с отличной фигурой, атласной кожей и копной смоляных кудрей, она, благодаря острому на язык соседу-инвалиду, получила прозвище Кармен. Ко всеобщему удивлению, Кармен пришла на следующий день. А потом стала являться регулярно. Она угощала детишек во дворе леденцами, а к Лиле прониклась особой симпатией, подарив французский шелковый шарфик и плитку настоящего шоколада московской фабрики им. Бабаева.

Теплым воскресным утром, когда все жители дома неспешно занимались домашними делами, Аркадий Степанович вместе с Симочкой вышел на галерею. Его белоснежная рубашка и тщательно отутюженные брюки привлекли всеобщее внимание. Сияющая Сима в новом крепдешиновом платье была неотразима.

– Внимание, товарищи! – громко сказал Аркадий Степанович. – Хочу в вашем присутствии сделать важное заявление!

Тут он по-гусарски опустился на одно колено, взял узкую руку Кармен в свои широкие сильные ладони, и торжественно объявил:

– Многоуважаемая Серафима Юрьевна! Предлагаю вам свою руку и сердце. Я люблю вас и не мыслю своей жизни без вас…

Все закричали «ура!» и зааплодировали. Аркадий Степанович вытащил из кармана маленькую коробочку и торжественно вручил своей розовой от смущения невесте.

В коробочке лежала роскошная брошь. Золотой жук-скарабей с бирюзовой спинкой держал в золотых лапках шарик из бледно-розового коралла.

– Семейная реликвия, – потупившись, объяснил Аркадий Степанович. – Единственная память о покойной матушке… вещь уникальная!

Соседки восхищенно заохали, а Симочка почему-то побледнела и, сославшись на неотложные дела по случаю предстоящей свадьбы, вскоре ушла. Аркадий Степанович, казалось, не заметил столь стремительного бегства своей возлюбленной. Он был занят организацией традиционного мальчишника – с домашним вином, обильной закуской и, конечно же, танцами под патефон. Праздник длился до глубокой ночи. А рано утром к Аркадию Степановичу пришли с обыском. Лилю и соседа-инвалида пригласили в качестве понятых. В тот же день бледная Лиля прибежала к моей бабушке. Всхлипывая и вытирая тыльной стороной ладони слезы, она залпом выпила стакан воды с валерианой и начала свой рассказ.

Их было четверо – рослый мужчина в штатском, местный участковый и еще два милиционера, один из которых остался на галерее, загородив входную дверь.

– Вчера в присутствии свидетелей вы подарили это ювелирное изделие гражданке Полянской? – спросил человек в штатском, вытаскивая из кармана скарабея. Аркадий Степанович в шелковой пижаме, слегка опухший от вчерашнего застолья, спокойно кивнул головой.

– Все верно. Эта семейная реликвия принадлежала моей покойной матери…

– Как ее звали?

– Пелагея Васильевна… я не понимаю, к чему эти странные вопросы?

Мужчина повертел жука в руках, ловко поддел что-то пальцем. С тихим щелчком зеленовато-голубая спинка скарабея раскрылась, словно два крошечных лепестка.

– Здесь написано «Ребекка», – насмешливо сообщил мужчина в штатском и показал надпись обоим понятным.

– Ну, да… так звали мамину подругу, которая сделала ей этот подарок, – не моргнув глазом нашелся Аркадий Степанович.

– Начинайте обыск! – последовала команда.

Лиля отвернулась к окну. Ей было мучительно неловко смотреть, как выворачивают ящики комода, роются в чемоданах, простукивают подоконники и внимательно изучают крашеный коричневой краской пол. Аркадий Степанович сидел на стуле под портретом Сталина и невозмутимо наблюдал за происходящим.

– Встаньте и отойдите в угол! – вдруг скомандовал ему человек в штатском. Только тут Лиля заметила, что у внешне спокойного соседа на висках выступили капли пота. Участковый осторожно снял портрет, а человек в штатском подошел к стене и стал пристально рассматривать обои.

– За портретом в стене нашли тайник. В нем было спрятано семнадцать мешочков, около килограмма золота, – прошептала Лиля и опять заплакала. – Семнадцать! Ровно столько малышей загубил этот мерзавец…

Позже участковый рассказал, что такие, как Аркадий, специально охотились за детьми с мешочками на шее. Они отбирали золото, а ребенка толкали назад в колонну или приводили на следующее утро в Сигуранцу. Прошлой зимой прямо на улице Аркадия опознала женщина, но ему удалось выпутаться. Он понял, что нужно срочно уезжать из города. Однако получить легальную прописку в другом месте по тем временам было невозможно. И тогда этот подлец придумал простой, как все гениальное, план. Он решил срочно найти себе жену. Причем женщину из уважаемой семьи со связями и особым статусом. Сима Полянская, дочь московского профессора, казалась идеальной кандидатурой. Одного не мог знать Аркадий. Ее дед был известным до революции одесским ювелиром, который на совершеннолетие каждой дочери, а их у него было пять, изготавливал особый подарок-талисман. Жук-скарабей достался Ребекке, самой младшей, которая изучала историю и мечтала стать египтологом.

Каждое лето Сима специально приезжала в Одессу. В семье очень надеялись, что кому-то из одесской родни удалось спастись…

– А если бы этот гад подарил Симе банальную цепочку? Спокойно бы уехал, затерялся в столице, – покачала головой моя бабушка.

– Да, но желание произвести на невесту впечатление сыграло с Аркадием злую шутку. Кстати, мы так и не узнали его настоящего имени. У него все было фальшивое – и награды, и нашивка за ранение…

В конце шестидесятых после смерти отца и тети Поли Лиля осталась совсем одна. И тут в старом дворе на Молдаванке появилась Рита, которую жизнь занесла в далекий Новосибирск.

– Тетя Лиля, собирайся! – решительно заявила молодая женщина. – Будешь жить с нами. Мне невыносимо думать, что ты в четырех стенах здесь сидишь. У вас же здесь даже телефона нет! Про горячую воду я вообще молчу…

– Риточка! – с сомнением покачала головой Лиля. – Не хочу быть тебе обузой на старости лет…

У Риты в глазах заблестели слезы.

– Тетечка, родная, ближе тебя у меня никого нет! Я так и сказала детям: ждите, скоро привезу вашу одесскую бабушку…

Перед отъездом Лиля принесла нам подарок – копию с картины Куинджи «Лунная ночь. Дарьяльское ущелье».

– Понимаю, что картина никакой ценности не представляет. Просто будете смотреть на нее и иногда вспоминать обо мне…

Теперь «Лунная ночь» висит над моим рабочим столом. Некоторое время назад я обнаружила, что поверхность картины стала как-то странно выгибаться. Пришлось тащить ее к знакомому художнику-реставратору.

– Откуда сей шэдевр? – насмешливо спросил Толик, рассматривая «Лунную ночь». Помолчав, он добавил: – А знаешь, очень даже неплохо… кто писал?

– Так, один бабушкин знакомый… он давно умер…

– Ладно, оставляй, попробую что-то сделать…

К моему удивлению, Толик позвонил в тот же вечер и возбужденно проорал в трубку:

– Слушай, подруга, продай мне Куинджи! За любые деньги!

– Чего это вдруг? – насторожилась я.

– Это же уникальная картина! Я такого никогда не видел! Представляешь, она написана не на холсте, а на куске медицинской марли, на которую мучным клейстером наклеены одесские газеты времен немецкой оккупации. За большие деньги показывать ее буду…

– Не могу! – твердо ответила я.

– Почему?

– Это семейная реликвия…

Одесса

Галина КОРОТКОВА