Отрешившись от старого мира, герои повести Андрея Платонова «Котлован» мечтали отряхнуть его прах со своих ног как можно быстрее. Лопатами и кирками, примерно как строители Беломорско-Балтийского канала, они рыли котлован под фундамент социалистического дома, гигантского дома, в котором должны жить одни только пролетарии, а «вопрошающее небо светило» над ними «мучительной силою звезд». Они работали, не покладая рук, хоть и уверены были, что «все равно счастье наступит исторически». Но они спешили. «Скорее надо рыть землю и ставить дом, а то умрешь и не поспеешь. Пусть сейчас жизнь уходит, как течение дыхания, но зато посредством устройства дома ее можно организовать впрок – для будущего неподвижного счастья и детства».

Те же из них, кто готов был додумать мысль до конца, понимали, что им и самим, пролетариям, не говоря о буржуях, не место в этом «общепролетарском доме», что поселить там можно только детей. «Жачев еще с утра решил, что, как только эта девочка и ей подобные дети мало-мальски возмужают, то он кончит всех больших жителей своей местности; он один знал, что СССР населен сплошными врагами социализма, эгоистами и ехиднами будущего света, и втайне утешался тем, что убьет когда-нибудь вскоре всю их массу, оставив в живых лишь пролетарское младенчество и чистое сиротство».

Сорок лет спустя Владимир Высоцкий написал песню, которая так и называлась – «Дом».

Что за дом притих, погружен во мрак,

На семи лихих продувных ветрах,

Всеми окнами обратясь в овраг,

А воротами – на проезжий тракт?

…

В дом заходишь, как все равно в кабак,

А народишко – каждый третий – враг.

Своротят скулу – гость непрошеный.

Образа в углу – и те перекошены.

…

Кто ответит мне, что за дом такой?

Почему во тьме, как барак чумной?

Свет лампад погас, воздух вылился.

Али жить у вас разучилися?

Двери настежь у вас, а душа взаперти!

Кто хозяином здесь – напоил бы вином!

А в ответ мне: «Видать, был ты долго в пути

И людей позабыл – мы всегда так живем.

Траву кушаем, век на щавеле,

Скисли душами – опрыщавели,

Да еще вином много тешились,

Разоряли дом – дрались, вешались…»

Может быть, Высоцкий и не надеялся вернуть к нормальной жизни обитателей этого дома, но он верил, что есть – должны быть! – и другие дома. «Я коней заморил, от волков ускакал. / Укажите мне край, где светло от лампад! / Укажите мне место, какое искал, / Где поют, а не стонут, где пол не покат!» – требовал он.

И хотя обитатели дома и отвечали ему: «О таких домах не слыхали мы. / Долго жить впотьмах привыкали мы. / Испокону мы в зле и шепоте / Под иконами в чёрной копоти!» – он не оставлял надежды и, вырвавшись из этого «смрада», готов был гнать и гнать «башку очертя» туда, где люди живут, как люди.

Сергей Лозница, автор фильма «Счастье мое», снятого восемьдесят лет спустя, знает наверняка, что великая мечта осуществилась, «общепролетарский» дом построен и никаких других домов нет. Дом построен, и населяют его и потомки тех, кто рыл котлованы лопатой и крушил киркой смерзшуюся землю; и тех, кто в полушубках и валенках охранял землекопов, время от времени сдергивая с плеча автомат. И потомки тех, кого морили голодом; и потомки тех, кто морил; и тех, кто умел одним ударом ломать челюсти; и тех, кто случайно выжил; и тех, кто стучал; и тех, на кого стучали; и тех, кто расстреливал; и тех, кому повезло спрятаться, заховаться, остаться незамеченным.

«Главное, не надо, ну не надо никуда лезть… Я всем всегда говорю: «Ну не лезь, куда не просят. Ну не просят – сиди и не рыпайся, целее будешь», – говорит один из персонажей фильма.

«Товарищ генерал! За Отечество, за мир во всем мире положил всех сук затылком к затылку, дырочка к дырочке, словно одной ниткой прошитые. Задание выполнено. Суки будут лежать в земле, дети будут улыбаться, а звезды будут сиять!» – говорит другой, немного свихнувшийся расстрельщик, несомненно, прямой потомок героев «Котлована».

«Рассказывают, здесь раньше хорошие люди жили, а теперь всякий сброд», – говорит бабка, зашедшая к соседке по деревне за своим стаканом самогона. (В этой деревне в аккуратном ухоженном домике в июле 1941 года два красноармейца убили приютившего и накормившего их учителя, а теперь, занесенный снегом, этот домик стоит черной трущобой.)

«Ты что, дурак? – кричит девочка-проститутка, совсем не похожая на Сонечку Мармеладову. – Ты что, благородный? Девочку пожалел? Может, ты содержать меня будешь? Смотри, какой выискался! Может быть, ты завтра придешь, завтра денег дашь? Подавись ты своими деньгами! Я свое заработаю, этим вот заработаю! – кричит девочка, шлепая себя по причинному месту. – Мне жалости твоей не надо и подачек твоих не надо».

Кого-то волоком тащат в котлован (не грандиозного дома, таких уже не строят, а какой-то незначительной постройки), заливают цементом, засыпают землей, а потом рабочие с лопатами не спеша, покуривая, отправляются по своим делам. Майор, дежурный по железнодорожной станции, грабит возвращающегося из Германии деревенского паренька-лейтенанта, который всего-то и везет – фотоаппарат себе и красное платье своей невесте. Милиционеры-гаишники хотят заполучить блондинку из остановленной ими машины. Деревенские мужики бьют дубиной по голове заночевавшего в поле водителя, надеясь, что в грузовике у того ценный товар, а когда в мешках оказывается мука, самый совестливый из них говорит: «Зря, значит, парнишку потревожили». Этого «парнишку», бредущего на заплетающихся ногах, потерявшего речь и обросшего бородой, избивают на базаре братки: не лезь сюда, сука, мы здесь хозяева. Милиционеры бьют задержанных. Арестованный парень убивает милиционера. Солдатик и молодой лейтенант возят по деревням цинковый гром с телом убитого на какой-то далекой войне солдата, а гроб этот никто не желает принимать. Солдат убивает старика. Милиционеры-гаишники, приковав наручниками к батарее, избивают задержанных.

Расчеловечивание. Вот что случилось с людьми – расчеловечивание. Правый уклон, левый уклон, инженеры-вредители, генералы-шпионы, раскулачивание, расказачивание, космополиты, убийцы в белых халатах. Компания по расчеловечиванию не останавливалась ни на минуту.

Лозница не ищет выхода. Он сообщает. Подводит итог наблюдений, сделанных им во время поездок по стране. «Счастье мое» – первый игровой фильм Сергея Лозницы, но Лозница не новичок в кинематографе. Он – документалист с мировым именем, чьи фильмы отмечены множеством дипломов и наград самых престижных фестивалей.

«Зрителю нужен шок, – сказал Лозница одному интервьюеру, – потому что иначе до него уже не достучаться».

«Счастье мое» – фильм-плакат, который можно повесить в красном уголке под шапкой «Наши достижения». Мы строили этот дом. Можем поздравить себя с полным успехом – мы его построили. Вот он стоит в дремучем лесу – то ли небоскреб, «вечный дом из железа, бетона, стали и светлого стекла», то ли заросшая мохом избушка, – и подъезд к нему перегорожен брошенным на дорогу бревном.

И если кто-нибудь спросит: «А как же обитатели этого дома, что теперь делать с ними?», наверное, Сергей Лозница вполне может ответить словами классика: «Будет и того, что болезнь указана, а как ее излечить – это уж Бог знает!»

Фильм Сергея Лозницы «Счастье мое» включен в программу 54-го Сан-Францисского международного кинофестиваля, который будет проходить с 21 апреля по 5 июня.

Сеансы:

• суббота, 30 апреля, 5:45 – кинотеатр KABUKI
• вторник, 3 мая, 9:00 – кинотеатр KABUKI

Билеты поступят в продажу 30 марта.