Ричи
– Валера! – заорал он мне вслед и свистнул заливисто, по-бандитски.
Игнорируя наглое панибратское обращение, спокойно переоделся и степенно, с достоинством вернулся к клетке.
– Что, Ричи?
– Ма нишма? – спросил он вкрадчиво, склонив голову набок. – Что слышно? (ивр.)
– Все в порядке. Че звал?
– Привет, – перешел он на русский, сменив наклон головы.
Он смертельно боится пульверизатора. Это одна из крайних мер. Высшая мера – искусственная ночь.
Просто иногда Ричи начинает издавать звуки, несовместимые с формой существования белковых тел.
Для начала подхожу к клетке и молча смотрю ему в глаза. Он мгновенно замолкает и начинает суетливо озираться по сторонам: дескать, кто это здесь орал только что?!
Бывает, что его хватает ненадолго, и тогда в моей руке появляется пульверизатор…
Ричина реакция мгновенна: он камнем падает на дно клетки и начинает истошно орать:
– А-а-а-а! Ричи хороший! Ричика-птичика! Хочешь чаю?! Ма нишма?!
Иногда я проникаюсь и открываю узилище.
По моей руке он переходит на плечо, легонько кусает меня за ухо, перебирается на голову, и мы с ним идем гулять по квартире.
Не всегда прогулки эти проходят для меня бесследно… Точнее будет сказать, часто они заканчиваются…
Короче, делает постоянно на голову…
Принимаю гнусное деяние со смирением бронзового Ильича, перед которым у меня очевидное преимущество: он должен ждать сезона дождей, а я сразу иду в душ.
Оставленный на базе, Ричи какое-то время выжидает, а потом начинает залихватски свистеть, созывая весь личный состав пред свои светлые очи. Обманутый в ожиданиях, планирует на пол и идет по комнатам искать людей.
Но в «минуты душевной невзгоды», разочарованный жизнью, меняет направление и идет к входной двери, демонстрируя намерение уйти навсегда. Доходит он до большого – от пола до потолка – зеркала в прихожей, где остается один на один с Прекрасным.
Больше ему не нужен никто, там он может провести пару часов, со всех сторон себя разглядывая и удовлетворенно что-то бормоча.
Очень его понимаю… Если б крылья мои были изумрудно-зелеными, весь остальной организм – ярко-красным с оранжево-желтой грудкой, а голова – черной (ах!), я бы вообще от зеркала не отходил.
На ночь клетка накрывается покрывалом, и он сразу засыпает. Только еще какое-то время из-под покрывала доносится все тише и тише: «Ма нишма… ма нишма… ма нишма…»
Валерий АЙЗЕНШТЕЙН
