Путинизм и политкорректность
Писатель Виктор Ерофеев в недавнем интервью Bild мимоходом высказал соображение, достойное развертывания: путинизм – побочное, но неизбежное выделение физиологического процесса политкорректности. В самом деле, успех и процветание путинизма – прямое следствие отупения и измельчания западных элит. На фоне Макрона, Шольца и Байдена Путин выглядит гигантом мысли и эффективным менеджером своего концлагеря. Но как произошло скоропостижное оглупление западных лидеров? Где Рейганы и Тэтчер?
“… Вы слишком серьезны. Серьезное лицо — еще не признак ума, господа.
Все глупости на Земле делаются именно с этим выражением…”
Григорий Израилевич Горин.
Политики по необходимости должны учиться в университетах. А университеты накрыла волна политкорректности, смывшая главные достижения человечества: юмор, остроумие, смех, поиск Истины. Раньше студенты были веселы. Я еще помню. Ничто так не очеловечивает, как юмор. Животные – прекрасны, но шуток не понимают. А все шутки подозрительны. Лет семь тому назад начал рассказывать в интеллигентской американской компании анекдот: сидят у костра Василий Иванович, Петька и Чингачгук… На меня так посмотрели, что Чингачгуком я поперхнулся. Шутить об индейцах нельзя. Они такие обидчивые… После анекдота: «Что в ЮАР отделяет туриста от расиста? Две недели» все вышли из комнаты. Еврейские анекдоты тоже табуированы (вообще говоря, еврейские анекдоты не рассказывают только антисемиты). А ведь еврейский юмор – важнейшая, неотъемлемая составляющая часть еврейского гения.
Итак, шутить нельзя. Несколько нет назад наш Университет начал программу обучения студентов-аутистов. Благороднейшее начинание. Перед занятиями с группами, в которые внедряли аутистов, психолог строго-настрого предупредил: шутить нельзя, шуток аутисты не понимают. Все верно. Но юмора лишились и остальные, ни в чем не повинные студенты. Проводя очищенные от шуток, рафинированные, осушенные лекции, я быстро понял: анекдот – неотъемлемая часть процесса обучения. Более того, юмор – важнейшая составляющая понимания. Для того чтобы понять нечто, его совершенно необходимо остро осмеять. Если хочешь познать себя, научись над собой смеяться. Отменив юмор, политкорректность запустила беспримерный процесс оглупления элит. Вычеркните из жизни юмор, что останется в сухом остатке? Тупое начетничество. Меня всегда беспокоило, то что религиозное возрождение в интеллигентной среде, непременно сопровождалось нахмуренными бровями и плотно сжатыми губами уверовавших. Братья Стругацкие совершенно справедливо утверждали, что до тех пока на улицах не перевелись скоморохи, жизнь в нем переносима. А вот если клоунов гонят прочь, берегись, к власти рвутся серые. В СССР за анекдот можно было получить и срок.
***
«Поручик Лукаш был типичным кадровым офицером сильно обветшавшей австрийской монархии. Кадетский корпус выработал из него хамелеона: в обществе он говорил по-немецки, писал по-немецки, но читал чешские книги, а когда преподавал в школе для вольноопределяющихся, состоящей сплошь из чехов, то говорил им конфиденциально: “Останемся чехами, но никто не должен об этом знать. Я – тоже чех».
Гашек Я. «Похождения бравого солдата Швейка».
Но запрещено не только шутить. Запрещено называть вещи своими именами. Негра следует именовать афроамериканцем, лесбиянку – дамой альтернативной сексуальной ориентации. Александр Владимирович Воронель, наслушавшись этой бредятины, сказал мне: «Труп – это человек альтернативной жизненной ориентации». Конфуций полагал, что улучшение дел в государстве должно начаться с непременной процедуры «исправления имен». Вещи должны называться своими именами: «отцы должны стать отцами, сыновья – сыновьями». Сегодня это запрещается. Отцы подозрительны, никаких отцов нет, есть нумерованные родители. Ни в коем случае нельзя называть вещи своими именами. Запрещено. Я, например, отец. Но никто не должен об этом знать.
***
Все должны быть уравнены в правах и пронумерованы. На самом деле мы с этой религией равенства прекрасно знакомы по СССР: получив свои 120 р., все должны были в скороходовских чоботах топать к коммунизму, гомогенному, бесклассовому обществу, в котором наконец будут стерты грани между умственным и физическим трудом, городом и деревней, мужчиной и женщиной. Мы этому сопротивлялись, но почему же западные интеллектуалы столь легко и непринужденно спасовали перед этой больной, пошлой, убогой мифологией? Невероятно, но в эту религию равенства веровал (надеюсь что без горячности, в свободное от медицины и писательства время) и Чехов: «Нужно освободить людей от тяжкого физического труда, — сказал я. — Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели бы также время подумать о душе, о боге, могли бы пошире проявить свои духовные способности. Призвание всякого человека в духовной деятельности — в постоянном искании правды и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе и тогда увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Раз человек сознает свое истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки» («Дом с Мезонином»). Чехов удивительно часто возвращался к этой скудной мысли: необходимо на всех поровну распределить бремя физического труда, снять с человека эту отупляющую ношу. Если человека освободить от тяжкого физического труда, он не посвятит себя наукам и искусствам, но будет курить наркотики и, потягивая пивко, пялиться в телевизор. Равенство возможно только в серости, убожестве, рабстве. Из всех антиутопий ближе всего к светлому будущему оказались «Хищные Вещи Века» Стругацких. Однородное, гомогенное общество, лишенное социальных перепадов, градиентов, обречено на скорое вырождение, обездвижение. В этом оно ничуть не отличается от любой другой физической системы. Но говорить об этом нельзя, об этом никто не должен знать.
В Америке нельзя сказать, что в черный квартал нельзя по ошибке заехать на машине; забредешь, в лучшем случае тебе тихо отпилят голову. Но говорить об этом нельзя. В Израиле нельзя сказать, что в арабскую деревню лучше не заезжать: порежут на части. Говорят: «Два государства, для двух народов». Что имеется в виду? Два государства для одного народа, арабского. В арабском государстве евреи не предусмотрены. А со временем их не должно остаться и в еврейском. From the river to the sea Палестина будет свободна от евреев. Нельзя вслух сказать о том, что ислам – религия, мечтающая о тотальном господстве над миром. Следует говорить: «ислам – религия мира». Даже не боящийся неудобной правды Алексей Арестович, кивая головой, как китайский болванчик, приговаривает: «Какая красивая религия – ислам. Религия мира». Религий мира не бывает. Миролюбивые религии обречены на вымирание. Религии непреложно обязаны потрафлять инстинктам паствы. А среди них, инстинктов, есть и вполне зверские.
Говорить по существу нельзя. Шутить нельзя (все темы – подозрительны, нельзя шутить о евреях, бушменах, неграх, толстяках, дистрофиках, гомосексуалистах, женщинах и далее по бесконечному списку). Пошутишь – вылетишь с работы. Автора книги «Физики Шутят» Валентина Федоровича Турчина сегодня бы в два счета выперли со службы. Там сплошь неполиткорректный юмор. Флиртовать с дамами нельзя, нарвешься на “MeToo”. Лучше на девушек и не смотреть, это называется «глазным сексуальным домогательством». Шекспировских Джульетту и Макбета непременно играют чернокожие актеры. Это называется blind casting. Режиссер, возможно, и слеп, но, я-то не слеп. Черный шотландский тан вызывает у меня эстетический протест, ровно в той степени, в которой мне был бы странен Отелло-блондин или Гамлет-шимпанзе. Но пока у меня есть возможность выключить экран и не смотреть эту галиматью. И на том спасибо. Всю эту чушь западное общество приняло с поразительной легкостью. Его засунули в мешок политкорректности безо всякого сопротивления; вот что изумительно. Университеты, сконцентрировавшиеся на мышиной возне политкорректности, обречены массово производить патентованных тупиц. Из них потом получаются президенты и премьер-министры.
…На их фоне и великий гопник обречен стать гигантом мысли.
Эдуард Бормашенко