Прогулка

Share this post

Прогулка

Она родилась в то время, когда слова ещё имели вес. Хоть бы и вес бумаги, на которой они были написаны. Почтальоны сгибались под тяжестью слов, посылаемых любимыми любимым. Чернильные перья скрипели и ломались, истекая словами грусти и радости. Между двумя людьми, разделенными пропастью непонимания, слова становились сначала шатким мостиком из строк, а потом прочной дорогой дружбы. Слова ещё не превратились […]

Share This Article

Она родилась в то время, когда слова ещё имели вес. Хоть бы и вес бумаги, на которой они были написаны. Почтальоны сгибались под тяжестью слов, посылаемых любимыми любимым. Чернильные перья скрипели и ломались, истекая словами грусти и радости. Между двумя людьми, разделенными пропастью непонимания, слова становились сначала шатким мостиком из строк, а потом прочной дорогой дружбы. Слова ещё не превратились в кнопки, а потом в изображения кнопок. Их пока не приспособили к хитрому делу коммерции. Их еще не выпотрошили политики и не обесценили спекулянты. Слова жили, а не высились пустым чучелом над безжизненным городским асфальтом. Счастливая – ​она застала их живыми.

В детстве, когда бабушка выводила её на прогулку, вывески рассказывали ей истории удивительных приключений и дальних странствий. Например, она знала, что в слове «грузоперевозки» на самом деле зашифрована жизнь бесстрашного загорелого контрабандиста Грузоппе Ревозки – ​то ли итальянца, то ли румына – ​который управлял своим верным баркасом, сверкая перстнями и попыхивая расписной фарфоровой трубкой. Увы, он пал от пули негодяя Ван Гуттена, нагло притворявшегося рекламой какао. А за вывеской «Галантерея» ей виделся строй галантной дворянской пехоты, благоухавшей пачулями и дразнившей облака своими белоснежными париками. Объявление «Молоко» скрывало грозное и страшное божество – ​Молоха вместе с его жутковатой компанией. «Булочная» накрывала город сетью улочек, мощенных булыжником и ведущих в один и тот же теплый и мягкий тупик.

Она пыталась рассказать обо всем этом бабушке, но бабушка лишь причитала сквозь одышку и крестила ей лоб.

Ночью она выбиралась из под одеяла, подходила к окну и, надышав на стекле бледный круг, выводила пальцем слова, влюблявшиеся друг в друга, кружившиеся в удивительном хороводе смыслов, а потом исчезавшие, растворявшиеся в черном небе или в лунном свете. В школе, на скучнейших уроках словесности, она развлекалась тем, что придумывала рифмованные продолжения бессмысленных фраз учителя. «Вольфганг Гёте – ​великий немецкий поэт» («Был любителем пива и жирных котлет!»). Её ругали за плохое поведение, долго и строго рассматривали в лорнет, грозили отдачей в монастырский пансион, но она только делала вид, что испугалась. Ведь её гонители ничего не знали о словах, которыми говорили. Какая глупость – ​мертвые бросались в нее живым, надеясь, что она тоже умрет!

Потом она выросла и прославилась. Огромный город день и ночь говорил только о ней. О её таланте, о том, как она умеет коснуться неощутимого – ​человеческой души. Её стихи переписывали в самые заветные дневники и тетради. Её рифмами объяснялись в любви. С ее словами на устах люди засыпали и совершали немыслимые геройства. Её превозносили и боготворили.

Но потом на город навалилась беда. Тяжелое, рыхлое тело этой мерзавки заполнило все улицы и площади. Как перекисшее тесто оно просачивалось в двери, окна и форточки. Нечем было дышать, жить стало липко и противно.

Прежние вывески заменили другими. Теперь это были непонятные, но грозные аббревиатуры. Произвольные наборы букв хрустели во рту, как битое стекло. Вместе со старыми словами стали исчезать люди. Пришла пора и для самого дорогого для нее человека. Его куда-то увезли и не вернули. Мертвые бросались в нее смертью. И на этот раз она сама знала, что умрет. Растворится в черном небе или лунном свете. Её прекрасная жизнь, которую кто-то надышал на оконное стекло, таяла на глазах.

На улицах шла резня. Слова вываливали в дегте и перьях, их нанизывали на штык, топили в клоаках. Их жгли на площадях и превращали в послушных животных. Ораторы были увешаны трупами слов, как цыганки монистами. Слипшиеся, перекисшие, лишенные речи люди образовали толпу. Город что-то нечленораздельно выкрикивал, но его уже было не понять. Город бросался смертью в смерть, или в тех, кто еще притворялся живым.

Она не вынесла этого и умерла, ненамного пережив свои слова и свою славу…

И очнулась через много-много лет – ​бабушкой, выводящей на прогулку внучку. Девочка тянула ее то в одну, то в другую сторону, то бросалась обнимать ее, прижимаясь светлыми кудряшками к ее пальто. Девочка что-то кричала, девочка захлебывалась от счастья, показывая ручкой на очередную рекламу или вывеску. А бабушка лишь тяжело дышала, плакала, беззвучно шевелила губами и зачем-то крестила ей лоб.

https://www.wingsforthelonely.com

Сергей ПРОТАСОВ

Share This Article

Независимая журналистика – один из гарантов вашей свободы.
Поддержите независимое издание - газету «Кстати».
Чек можно прислать на Kstati по адресу 851 35th Ave., San Francisco, CA 94121 или оплатить через PayPal.
Благодарим вас.

Independent journalism protects your freedom. Support independent journalism by supporting Kstati. Checks can be sent to: 851 35th Ave., San Francisco, CA 94121.
Or, you can donate via Paypal.
Please consider clicking the button below and making a recurring donation.
Thank you.

Translate »