Президент или фараон?

Смещение армией египетского президента Мурси вызвало у определенной части мирового истеблишмента нервную реакцию. «Переворот» осудили в Турции. Точно так же отнесся к происшедшему и ХАМАС. Администрация США и генсек ООН выразили озабоченность. Со всех сторон раздаются призывы как можно скорее передать власть гражданскому руководству. И, главное – предоставить всем сторонам равные возможности для… Для чего? Ну, хотя бы, для мирного выражения протеста.

Для того, чтобы заморочить голову себе и, главное, другим, есть множество способов. Один из них заключается в следующем. Вы создаете модель реального процесса, удовлетворяющую лишь одному из его параметров. Когда это удается, можно говорить о так называемой эффективной модели. Она ретроспективно что-то объясняет, и, возможно, позволяет сделать некоторые весьма расплывчатые прогнозы на будущее. Не более того.

Допустим, вы постулируете, что развитие общества зависит от его производительных сил. Отсюда следует, что, как только они, эти силы, входят в противоречие с производственными отношениями, наступает кризис, разрешаемый лишь сменой последних.

Пока ваше умозаключение служит лишь поводом для теоретических экзерсисов, оно имеет полное право на существование. Но вот кто-то решает, что данный подход не догма (кто бы сомневался?), но руководство к действию. Засим наступает то, что посторонние наблюдатели стыдливо называют социальным экспериментом, а вовлеченные в процесс – трагедией.

Еще и до Маркса люди интересовались тем, что происходит с ними и вокруг них. Они замечали, что феодалы, к примеру, утрачивали свои позиции, а горожане, наоборот, приобретали преимущества. Это явление нашло свое отображение в литературе, и именно поэтому мы знаем о том пренебрежении, с каким дворяне относились к буржуа. Пример – Д’Артаньян и Планше (тем, кто знаком с Дюма только по советскому фильму, советую хотя бы и в зрелые года прочесть книгу – режиссер не удостоил упоминанием слуг мушкетеров. Я не идеализирую этого писателя, но без него трудно представить себе конец девятнадцатого и почти весь двадцатый век).

Итак, феодализм агонизирует. Все, что украшало его, становится неактуальным. Честь дворянина, служение прекрасной даме, верность сюзерену, – все это подверглось осмеянию. Блеск золота заменил собою сияние воинской славы, тяжесть кошелька перевесила крепость шпаги, а честный поединок заменила интрига, позволяющая устранить соперника чужими руками.

Я, конечно, утрирую, но нет сомнений, что капитализм более рассудочен и скучен, однако он эффективен. Настолько, что при нем развитие общества стало описываться не прямой, а экспонентой. Дошло до того, что для управленцев стало безразличным, чем управлять – производством автомобилей, безалкогольных напитков или компьютеров. Или государствами.

Подобно тому, как в промышленности или торговле для успешной деятельности стало приличным придерживаться определенного набора правил, для управления людьми было признано необходимым также руководствоваться неким минимальным списком, в котором едва ли не главным оказалось главенство демократии. Везде и всегда. В любых условиях и ситуациях.

Особенно это касается обществ исламских. Почему-то, уходя из колоний, западные государства решили, что, подражая бывшим хозяевам, освобожденные народы совсем скоро, буквально через несколько лет, обретут все навыки парламентаризма. Они обусловили предоставление помощи следованию вчерашних подопечных внешним признакам демократии – наличию президентов, парламентов и правительств. И даже то, что в реальности многие собрания депутатов в этих странах напоминали скорее племенные сходы, не смущало европейцев.

Мурси часто называют первым демократически избранным президентом Египта. После этой констатации надо остановиться и попытаться договориться о терминологии. Чего мы хотим? Мы хотим, чтобы Египет стал похож на Англию или Францию (по крайней мере на то, какими они были до нашествия мусульман)? Но для этого нужны сотни лет, потраченные ими на развитие и утверждение демократических институтов. Или нам нужно стабильное, мирное государство? В этом случае совершенно не важно, кто и как управляет обществом и государством. Пусть это будет шах, король, имам. Какая нам разница, как это называется.

Пытаясь управлять исламскими обществами тем же путем, что и европейскими, нынешние политики идут по тому же пути, что и менеджеры, которым все равно, чем руководить – производством газировки или булочек с котлетами. В случае с менеджерами мы видим, что обезличивание процессов приводит тому, что люди теряют уважение к финансовым институтам, обвиняя их (и часто – справедливо) в безразличии к судьбам людей. В случае с руководителями государств происходит аналогичное.

История поставила интересный эксперимент. Что могло появиться на развалинах Советского Союза? Казалось бы – какое-то количество похожих друг на друга государств. Результат оказался неожиданным. На постсоветском пространстве мы видим весь спектр общественных формаций. Независимо от чьего-либо желания, каждое из появившихся здесь государств приняло ту форму, которую данное конкретное общество способно поддерживать. И было бы только честно, если бы они не пытались в угоду чьим-то требованиям стыдливо прикрывать свое истинное состояние чуждыми одеждами в виде парламентов и имитации политической жизни в европейском духе.

Если Египет не тянет на другое, нежели фараон, пусть так оно и будет. В конце концов, кто сказал, что слово «президент» звучит лучше?

Египет, смещение президента Мурси, демократия на Ближнем Востоке, управление исламским обществом.

Сергей Восковский