Прага расцветает в дождь

А Прага – хмурый город, Праге дождь идет. Прага расцветает в дождь сотнями, тысячами гигантских цветов-зонтов. Ее суровые скульптуры, что осуждающе смотрят на тебя с площадей и фронтонов, в дождь теряют свою жесткость, становятся мягче и нежней в дождливой наволоке. Дождь течет по их каменным лицам как живая вода и они смотрят тебе вслед уже не с осуждением, а с печалью, что свидание было так мимолетно.

Зеленые самокаты, разбросанные по Праге, в дождь делаются похожими на огромных лебедей. Никто не ездит на них в дождь, и они лежат на земле тихими печальными стаями, словно ждут, пока ближайшая лужа превратится в озеро.

Ты идешь по скользкой, мокрой, блестящей мостовой, низко надвинув на лоб капюшон, идешь куда глаза глядят по пустынным улицам, и пражские дома, изукрашенные щедро как свадебные торты и тщеславные как увядающая красавица, расступаются перед тобой, пропускают, не требуют восхищенно выворачивать шею, разглядывая бесконечную череду акантов, гребешков, арабесок, виньеток и гирлянд.

Ты спускаешься с холма, поднимаешься на холм, деревья старого парка убегают в сторону, и ты вдруг оказываешься наедине с солнцем, что медленно опускается за горизонт, превращая небо в поверхность гигантской раковины, на перламутровом фоне которой темнеют пражские храмы, башни и замки.

Ты садишься на мокрую скамейку, наблюдая, как выжигается перламутр, как шафранное, золотистое, розовое сменяется багряным, багровым, бургундским, коричневым – и темнота, только желтые шары фонарей дрожат, словно подвешенные в воздухе, потому что дождь спрятал их изящные длинные ноги.

Кто-то присаживается на скамью рядом с тобой, ты бросаешь косой взгляд из-под капюшона. Высокий, худой, очень пражский старик в длинном черном пальто, в белоснежном, даже в темноте белоснежном кашне разглядывает тебя с любопытством и вдруг спрашивает:

– Jste smutná, madam?

И странным образом ты понимаешь его, и киваешь в ответ, и вы долго молча сидите рядом, наблюдая, как темнота медленно пожирает все вокруг.

– Nebuďte smutná, madam, – говорит он.

Ты снова киваешь и почему-то, совершенно непонятно почему, начинаешь рассказывать ему всю свою длинную бестолковую несчастную счастливую жизнь. Рассказывать на языке, который, если он и знал когда-то, то давным-давно забыл. Но он слушает, мерно кивая головой и отбивая ладонью темп, как будто слова твои – это некая только ему слышная музыка. А потом говорит:

– Можно жить, когда больно. Надо только вовремя принимать лекарство.

Говорит он по-чешски и, может быть, говорит что-то совсем другое, но понимаешь ты его именно так.

Где-то далеко едва слышно бьют колокола, старик прощается и уходит. Ты тоже встаешь и бредешь домой, мимо бара «Дно сумки», по улице «Райский сад» к пабу «На тарелке». Можно влюбиться в Прагу только за названия ее улиц и пивных.

Дождь идет стеной. Пара шумных подростков пробегает мимо, подставляя дождю пустые пивные кружки. Ты поднимаешься на холм, бросаешь последний взгляд на блестящую от дождя, располосованную фонарями улицу.

Можно жить, когда больно. Надо только вовремя принимать лекарство.

Спасибо, Прага.

О. Кромер