Потомок «красного рыцаря»

Окончание. Начало тут

На том же корабле в Америку плыл знаменитый скрипач Й. Сигети, который сдружился с Терменом и потом в своих мемуарах писал, что Лев развлекался на палубе написанием стихов. От этого приятного занятия его отвлекали стюарды, приносившие телеграммы с предложениями огромных гонораров за выступления в Америке. Сигети хорошо запомнил один в 5 тысяч долларов – сумасшедшие по тем временам деньги. Однако, по совершенно непонятной причине, Термен от всего отказывался. Mожет, инструкции Берзина? Вряд ли, скорее, играла в нем кровь бескорыстных альбигойцев.

Кроме терменвокса, Лев привез в Америку множество других своих изобретений: систему охраны, которую улучшил, добавив в нее оптические датчики, устройства радиосвязи с самолетами, детекторы инфразвука и другие. Но главный успех все же был с радиомузыкой. Вот отрывок из газетной статьи: «Лучшие музыканты Америки, слушая терменвокс, этот изумительный инструмент, единодушно пришли к выводу, что изобретение Термена представляет собою величайшее достижение» («Нью-Йорк таймс», 27 дек. 1927). Чарли Чаплин заказал у него для себя личный инструмент. Леопольд Стоковский дирижировал оркестром из 12 терменвоксов. Лев сам давал концерты в лучших залах Америки. На его выступлениях в Карнеги-холле присутствовали С. Рахманинов, Д. Гершвин, Я. Хейфец, Ф. Крейслер. Некоторые журналисты даже ерничали: «Зачем оркестру нужен дирижер? Вот поставьте Термена, он все равно машет руками, и будет музыка».

Термен в Америке не только концерты давал, но постоянно совершенствовал свое изобретение, расширяя его возможности, придумывал «синтетические» искусства. Построил терпситон, где музыка производилась ногами танцора, построил электронную виолончель, экспериментировал с цветомузыкой (сделал люмивокс), запахомузыкой и другой экзотикой.

Году в 1935-м или около того у него с женой возникли трения, которые он объяснял тем, что Катерина будто бы спуталась с каким-то «белогвардейцем и фашистом», он боялся провокаций, и это могло помешать его шпионской деятельности. Термен запросил у Берзина разрешения на развод, тот позволил, и так как он в США оставался советским гражданином, в советском посольстве их развели, выдав свидетельство о разводе за №1.

В Нью-Йорке развернулся его талант бизнесмена. Глава компании RCA иммигрант из Белоруссии Давид Сарнов заключил с Терменом контракт и начал серийное производство терменвоксов. Лев основал электронную компанию Teletouch, продавал системы охраны, стал довольно богатым, одевался в лучших магазинах, обедал в самых дорогих ресторанах. В Нью-Йорке на улице 54Е арендовал на 99 лет шестиэтажный дом, где открыл музыкально-танцевальную студию. Студия служила «крышей» для шпионской работы Термена и других советских нелегалов. Шпионскую работу он финансировал из своих доходов, собирал массу ценной информации и чуть ли не еженедельно встречался в маленьком кафе со связниками из другой «крыши» – Амторга. Круг его знакомых был невероятно широк, включал в себя финансиста Д. Рокфеллера, будущего президента Д. Эйзенхауэра и будущего строителя Пентагона и руководителя Манхэттенского проекта Л. Гровса. Иногда в своей студии он музицировал с Эйнштейном: физик – на скрипке, Термен – на терменвоксе или виолончели. Появлялись новые изобретения, подавал заявки на патенты, основывал новые компании, популярность его росла, был знаменит, и деньги текли рекой.

На пике своего успеха он делает роковую ошибку, причину которой можно искать в старой французской поговорке: Cherchez la femme. Будучи человеком уже холостым, вел он образ жизни плейбоя, имел большой успех у женщин и множество интрижек в высшем обществе. Однажды, на свою беду, положил он глаз на двадцатилетнюю черную танцовщицу Лaвинию Вильямс из Американского негритянского балета. Она посещала его студию, показывала там чудеса соблазнительной грации, и Лев Сергеевич устоять не смог. В конце 1937 года он послал шифровку своему шефу Берзину с просьбой разрешить жениться на Лавинии. Не знал он, что в те самые дни из его бывшего шефа на Лубянке зверски выбивали фантастические признания. В Разведупре было не до Термена, шла «большая чистка», из-за границы отзывали резидентов и расстреливали. Ответа Лев Сергеевич не получил и, решив, что молчанье есть знак согласия, отправился в советское посольство, и там зарегистрировал брак с Лавинией, получив свидетельство о браке, тоже №1.

В те времена женитьба белого на негритянке в Америке была неслыханной дерзостью, а в высшем свете, где вращался наш герой, даже моральным преступлением. Перед ним закрылись многие двери, бывшие приятели и знакомые отказывались пожимать ему руку, не отвечали на звонки; рвались контракты, дела быстро покатились вниз, деньги кончились, росли долги. Новое начальство в Москве об этом узнало, обозлилось на него за такой идиотский поступок, решило, что шпионской карьере Термена пришел конец, и его отозвали. Осенним утром 1938 года в его роскошной нью-йоркской квартире появились два дюжих молодца из Амторга, выдернули его из любящих Лавининых рук (впрочем, он особенно и не сопротивлялся) и увезли в порт. Под видом помощника капитана провели на советский пароход «Старый большевик» и спрятали в потайном отсеке.

На этом и закончилась его десятилетняя американская эпопея.

Пришел пароход в Ленинград; там Термена никто не встретил, багажа с собой никакого у него не было. Хотел сразу пойти к своим родителям, что тогда жили в чудной пятикомнатной квартире на улице Марата, дом, 50, кв. 4. Их не «уплотняли» — все же был сын закордонным резидентом. Но на подходе к дому к нему подошли три хмурых товарища и настоятельно «посоветовали» туда не ходить. Понял Лев Сергеевич, что дальше будет хуже, и попытался проникнуть на шведский пароход, чтобы уплыть в Европу, но не тут-то было! Клетка захлопнулась. Решил он тогда: надо ехать в Москву к своему начальству, может, там что-то прояснят. На Лубянке его не приняли, но дали направление на жилье в гостинице «Днепр» у Киевского вокзала. Некоторое время перебивался случайными заработками, переводами с английского, пытался устроиться в какую-то студию грамзаписи. Пошел на прием к своему старому знакомому маршалу Ворошилову, чтобы просить помощи и совета. Тот его принял, но от разговора ушел. Проку от этой встречи не было, но последствия были: в марте 1939 г. за ним наконец пришли, арестовали и отвезли в Бутырку.

Однако зэк он был все же необычный, поэтому посадили Термена в какую-то привилегированную камеру с прекрасной библиотекой на иностранных языках. Прочие зэки в той камере были старые большевики и спорили они до полуночи на политические темы. Термен в их споры не ввязывался, читал книжки и этим весьма злил идейных сокамерников. Через несколько дней ему выделили отдельную комнату и велели написать подробный отчет о своей американской работе. Когда отчет был написан, начались допросы, впрочем, по тем меркам довольно цивилизованные: 45 минут допрос, 15 минут отдых, но стоя, с утра до позднего вечера. Хорошо хоть не били – он говорил правду и со всем соглашался. И так несколько месяцев. 8 августа привели его в какой-то большой зал, там за столом сидели три человека (особое совещание). Не понимая еще до конца советских реалий, он думал: сейчас орден дадут за верную службу, но зачитали приговор: по 58-4 статье получил он 8 лет лагеря за «попытку убийства Кирова». Неважно, что он тогда в Америке жил, когда Кирова убили.

Отправили его по этапу на Колыму. Ехали долго, в плацкартном вагоне, по 9–10 человек в одном купе. Политические все время спорили о чистоте идей, чем немало его раздражали. В Магадане Льва сначала отправили на общие работы – возить тачку на каменоломне. Но все же был он изобретатель, и голова работала непрерывно. Придумал что-то вроде деревянного монорельса, чтобы тачку легче и быстрее возить, и стал выполнять по нескольку норм. Награждали его за это повышенной пайкой, и делился он ею с «социально близкими» – уголовниками, которые его за это опекали. Начальство узнало, что он радиоинженер, и перевело его в «придурки»: чинил он для них радиоприемники, сигнализацию, электрическое оборудование. За это позволили жить вне зоны, и он даже за грибами там ходил. А тут появилась на Колыме художественная самодеятельность, тогда Лев из деталей от старых радиоприемников соорудил терменвокс, и его в одну такую музыкальную бригаду включили. Начались концерты радиомузыки, в этот раз для зэков и вертухаев. Коронным номером его было «Болеро» Равеля. Впрочем, на Колыме музицировать ему долго не пришлось. Незадолго до войны пришло из управления лагерей какое-то письмо, и Термена повезли назад, в Москву.

В Москве направили его в знаменитую шарашку ЦКБ-29 «Яуза» на улице Радио, 24, где уже работали авиаконструкторы Туполев, Мясищев, Петляков и Бартини. Там он занимался разработкой электронного оборудования для беспилотных самолетов, радиомаяков, неконтактных взрывателей для авиабомб и других военных приборов. Когда началась война, в июле 1941 г. шарашку эвакуировали в Омск. В той шарашке Термен был начальником инженерной бригады. Работа его увлекала, а коллеги – о лучших и мечтать невозможно. У него была феноменальная интуиция, и обычно он никаких расчетов не проводил, а сразу давал указания, как сделать, – и все работало. Однажды понадобился ему хороший специалист, и вспомнил он о своем приятеле по Колыме инженере С.П. Королеве. Попросил начальство, чтобы этого зэка к нему прислали. Шарашке той придавали огромное значение, просьбу немедленно удовлетворили. Королев у Термена работал некоторое время лаборантом, делал деревянные корпуса для приборов, а потом будущего космического конструктора перевели в группу Туполева. Ведущим специалистам той шарашки позволяли в Омске жить на воле, и Термена поселили в один дом с семьей Берии.

Когда война развернулась к победе, Льва Сергеевича перевели в другую шарашку – НИИ под Ленинградом. Там он опять занимался всякими неконтактными системами. У него все было неконтактное – терменвокс, сигнализация, беспилотники, бомбы, радиомаяки. Самой удивительной была система подслушивания, за которую Берия в 1947 году представил Термена к секретной Сталинской премии 2-й степени. Сталин, увидев имя Термена, 2-ю степень зачеркнул и вписал: «1-я степень». Это значило – выход на свободу, премия в 100 тысяч рублей и квартира в престижном доме КГБ. Денег ему, впрочем, не выплатили: сказали, что хватит с него и квартиры.

Летом 1952 года атташе американского посольства в Москве решил послушать радиопередачу из Вашингтона и стал крутить ручку своего коротковолнового приемника. К своему изумлению и ужасу на какой-то волне он вдруг услышал голос своего босса – посла Джорджа Кеннана. Вслушался и понял: прямо сейчас говорят в кабинете у посла, и слышно каждое слово. Кинулся он наверх к кабинету, оттолкнул секретаршу, вбежал и под ошарашенными взорами присутствующих прижал палец к губам: молчок! Все оцепенело замерли, атташе поманил посла пальцем, вышли они во двор посольства, и он рассказал ему на ухо, что слышал каждое слово из его кабинета. У посла чуть сердечный приступ не случился. Кабинетом он пользоваться перестал, совещания стали проводить во дворе, срочно вызвали из Вашингтона специалистов. Прилетела бригада техников из контрразведки, разодрали в кабинете все стены, пол, потолок – ничего. А передачи продолжаются – на приемнике слышно. Проверили каждый предмет в кабинете – чернильницу, стол, телефоны, кресла – ничего. Наконец обратили внимание на висевшую над письменным столом резную деревянную скульптуру, изображавшую герб Соединенных Штатов. Это был подарок послу от пионеров Артека.

В течение многих лет разведка НКВД пыталась проникнуть в посольство США, но это было невероятно сложно. Подсылали «ласточек» – симпатичных девочек из кордебалета Большого театра, чтобы соблазнять морских пехотинцев из охраны посольства, пытались подкупать и шантажировать сотрудников – не работало. Но была и техническая проблема: подслушивающие устройства (жучки) в те годы были громоздкие, требовали источников питания: ну как такую штуку втихаря упрятать в кабинете у посла, да еще на долгое время? Берия запросил совета у академиков А.И. Берга и А.Ф. Иоффе, и те вспомнили об изобретателе, что работал в шарашке. Привезли Термена к Лаврентию Павловичу, и тот спросил: «Можете сделать маленький микрофон, чтобы он был без проводов, без питания, чтобы работал сколь угодно долго, чтобы разговор передавал на большое расстояние и который никакими средствами нельзя обнаружить?» Лев Сергеевич обещал подумать и через некоторое время нашел решение, которое и сегодня поражает своей простотой, элегантностью и эффективностью.

Жучок Термена (код «Златоуст») представлял собой маленький металлический полый цилиндр. С одной стороны на нем была мембрана (диафрагма), как у обычного микрофона. Из цилиндра сбоку торчал хвост-антенна. Вот и все. Внешне похоже на головастика. Ни проводов, ни батарей, никакой электроники. Работал он так. В соседнем здании через улицу от посольства на верхнем этаже освободили две квартиры. Одну слева, другую справа, но закамуфлировали их под жилые: на балконах развешивали белье, в окнах горел свет, иногда играла музыка. В левой квартире установили мощный микроволновый передатчик с антенной-тарелкой, направленной на посольство. В правой квартире была такая же тарелка, но подключенная к чувствительному приемнику. Получался треугольник: передатчик-жучок-приемник. Антенна-хвост на жучке принимала микроволны от передатчика, которые в металлическом цилиндре резонировали. Настройка резонанса зависела от положения мембраны. Разговоры в комнате заставляли мембрану вибрировать, что модулировало амплитуду микроволн, излучаемых той же антенной-хвостом. Это слабое излучение принималось тарелкой в правой квартире напротив посольства, усиливалось, речь электронным образом выделялась, разговор записывали на пленку и немедленно доставляли на Лубянку для перевода на русский.

Но встал вопрос: как секретно установить «Златоуст» в кабинет к послу? С помощью «ласточек» организовали пожар в посольстве, но когда прибыли «пожарные», посол их в кабинет не пустил: пусть все сгорит, но никто не войдет! Вот проблема: жучок есть, а установить его не получается. Тогда разработали операцию «Троянский конь».

В феврале 1945 г. в Крыму проходила ялтинская конференция с участием Рузвельта, Черчилля и Сталина. Ее и решили использовать для внедрения «Златоуста». 8 февраля Молотов пригласил Рузвельта и Черчилля посетить пионерский лагерь Артек, которому как раз удачно исполнилось 20 лет. Там был праздник, и дети хотели отблагодарить Америку за помощь в войне. Расчет был тонок: из Ялты дорога в Артек недлинная, но после бомбежек ухабистая – больному президенту поехать будет тяжело. Скорее всего, чтобы не обидеть детей и Молотова, Рузвельт отправит туда посла. Так и случилось. Американский посол Аверелл Гарриман и английский сэр Арчибальд Керр в сопровождении Берии поехали в Артек. Там по этому поводу было много радости, цветов, танцев, а напоследок дети на английском языке спели американский гимн и поднесли американскому послу подарок – скульптуру герба США, выполненную с невероятным искусством из ценных пород дерева: самшита, секвойи, слоновой пальмы, черной ольхи, сандала. Гарриман был растроган, очарован и сказал, что обязательно повесит этот чудный герб у себя в кабинете. Так и сделал.

В скульптуре ниже клюва орла дерево было утончено, и под ним встроен жучок Термена. Все было так мастерски закамуфлировано, что никакими приборами того времени обнаружить это было нельзя, ну разве что рентгеном, но до этого американцы не додумались.

Посол повесил подарок у себя над рабочим столом, и так более семи лет все разговоры в кабинете читались на Лубянке и в Кремле. Менялись послы, но герб висел в том же кабинете – уж больно был хорош!

Американские и английские специалисты никак не могли понять, как это работает, так и назвали жучок: «Это» (The Thing). Потом все же разобрались, пытались даже скопировать, но ни дальности, ни качества звука, как у Термена, не добились.

Ну разве это не заслуживает Сталинской премии 1-й степени?

На «свободе» Лев Сергеевич продолжал работать в той же конторе. Обеспечивали его всем необходимым, любыми заграничными приборами и деталями. Что он там делал, знать нам не дано, однако можно предположить, что не гладью вышивал. Но жил скучно один в новой квартире. Держали его все время под колпаком в строжайшей секретности. Как и в прошлый раз, испросил позволения начальства жениться. В этот раз ответили сразу: «Можно, но только невеста должна быть из нашего ведомства». В конторе подыскал себе невесту моложе его лет на 25, Марию Гущину, почти что из музыкальной семьи: брат ее на гармошке играл. Родились двойняшки Наташа и Лена. Горевал, что нет у него сына и некому будет передать имя того рыцаря.

Когда перевалило за 70, его отправили на пенсию, но без дела он жить не мог. Одно время переводил на Лубянке техническую литературу и письма, потом сжалились и выделили ему там же под площадью Дзержинского маленькую лабораторию для экспериментов. Через несколько лет его окончательно уволили и даже рассекретили. Тогда устроился он на работу в лабораторию акустики Московской консерватории. Как-то раз Термен осмелился дать интервью американскому журналисту. Самым большим секретом, который он выдал, было то, что он жив и здоров: в Америке считали, что Термен погиб еще в 1938 году. Начальству на Лубянке это не понравилось, лабораторию закрыли, и его из консерватории выгнали. Так что свобода в СССР для него была хуже неволи.

Пришел он в Московский университет, и на его счастье зав. кафедрой акустики С.Н. Ржевкин был его бывший ученик еще по давней работе на радиостанции в Детском Селе. Он Льва Сергеевича на работу принял на должность механика 6-го разряда с хорошей зарплатой, и стал наш герой изучать электрические излучения человеческого тела. Именно тогда я с ним и познакомился, так как сам писал диссертацию на похожую тему. Разговаривать с ним было сложно – никогда не понять, говорит он правду или шутит. Все время двусмысленные фразы, недомолвки, увертки. Сказывалась долгая жизнь в двух плоскостях.

На кафедре было ему скучно. Жаловался, что там только и думают о публикациях, званиях, зарплате и хоздоговорах. Не то что в КГБ – вот там была интересная творческая работа! Он постоянно ностальгировал. Нет, не по Америке. По шарашке. Появились новые технологии, на смену вакуумным лампам
пришли транзисторы. Переучиться и угнаться за веком он не мог – возраст не тот. Но хотел изобретать. Наивно верил, что ему все по плечу. Кинулся было в биологию и генетику, где мало что понимал. Непрерывно генерировал новые идеи, многие из которых мне казались тогда и сегодня кажутся сумасбродством и старческой болтовней.

В его голове постоянно мешался свет с тьмой. Так, в 86-летнем возрасте он хвастался, что получил пятый диплом – на этот раз окончил институт марксизма-ленинизма. Когда ему было уже 95 лет, он вступил в КПСС перед самым ее развалом. Говорил: «Я ведь Ленину обещал, но раньше вступить никак не получалось. В Америке не разрешали, в лагере нельзя, в шарашке нельзя, а теперь вот можно». Он думал, что будет жить вечно, говорил даже, что, если читать его фамилию наоборот, получится Не Мрет.

Третья жена давно умерла, дочки ему внимания уделяли мало. Двухкомнатная квартирка стала тесна для разросшейся семьи. Бывшая его контора, то есть КГБ, в ответ на все просьбы помочь с жильем только отмахивалась. Помогла, однако, знаменитая летчица В. Гризодубова, депутат Верховного Совета, и получил он комнатку в коммуналке. Стал опять жить один, тоскливо. Все просил Галеева: «Заберите меня к себе в Казань, я вам много чего напридумываю». Ел он очень мало, но всю еду обильно посыпал сахарным песком, говорил, что это стимулирует мозг. Где-то под 90 надумал опять жениться: все мечтал о сыне и надеялся, что в этот раз получится. Ну не рыцарь ли! И вот чудо – нашел себе невесту почти на 60 (!) лет его моложе, дошли они даже до ЗАГСа, но молодуху ее родители из-под венца вовремя увезли.

В 1991-м смог он, наконец, побывать в Америке; мечтал с Лaвинией увидеться, но она за два года до его приезда умерла на Гаити. Да и вообще почти никого из его американской жизни в живых уже не было. Он всех пережил. С большими почестями его принимали в Стэнфорде и MIT, даже сыграли для него концерт на терменвоксе. Эти инструменты и поныне в Америке выпускают, и на них иногда играют. Впрочем, популярным терменвокс так и не стал. Дело в том, что играть на нем довольно трудно: нет для рук исполнителя опорных точек отсчета, как, например, на рояле (клавиши) или струнных (струны и гриф). Можно, разумеется, в наш век цифровой техники этот чудный инструмент усовершенствовать, но никто пока за это не взялся.

Умер Л.С. Термен 4 ноября 1993 года в возрасте 97 лет.

Вот такие они, эти альбигойцы.

Я не могу понять этого человека. Откуда у великого изобретателя было такое очарование злом? Допустим, что нечасто в жизни он имел свободу выбора, но даже то, что выбирал сам, все равно было обращено к утопии.

Конечно, можно его пятый диплом и вступление в партию списать на старческий маразм, но ведь и в молодости он верил в коммунистическую идею и преклонялся перед Лениным. Пожив в Америке и побывав на Колыме, ничего не понял и не разуверился. Так почему такой умный человек, как Термен, да и многие другие его калибра и сходной судьбы соблазнялись красным жупелом и были верны ему до конца? Не все же они были альбигойской крови!

Может, это было желанием приобщиться к какой-то избранной группе?

Или это «стокгольмский синдром», когда жертва проникается симпатией к палачу?

Или беспринципные люди, чтобы комфортно работать в своей профессиональной скорлупе, готовы служить любой нечисти?

Или ум человеческий не универсален и можно быть мудрецом в чем-то одном, но дураком во всем остальном?

Не знаю ответа…

Веб-сайт автора: www.fraden.com

Яков ФРЕЙДИН