Потом не исправишь…

Евреи всегда сидят шиву на полу, когда у них горе. Он сидел так уже два дня, не обращал внимания на происходящее и на окружающих. Иногда, когда к нему подходили, не старался даже узнавать. Просто молча кивал и дальше в голове прокручивал начало молитвы. Он не помнил, вернее, никогда не знал ее до конца. Жена иногда подходила, ничего не говоря, молча гладила его по голове и, взглянув на него опять, отходила. Люди приходили и уходили, он не слышал, о чем они говорят. Он вообще ничего не слышал. Мир остановился два дня назад, когда в дверь постучали. Это были люди из специальной команды, которых армия посылает домой к родственникам, чтобы сообщить, что их ребенка больше нет.

Этих людей специально готовят, потому что они приносят в дом горе. Настоящее горе. Равному которому нет на свете.

Они пришли сказать, что Иоси больше нет. Его мальчика больше нет. Он погиб в бою около какого-то арабского села. Офицер осторожно начал рассказывать подробности, но у Нира в этот момент отключился слух. И больше не включался. Он был на похоронах, он прочел поминальную молитву, он посмотрел в последний раз на сына. Все это было, но это был уже не он.

Он сел на пол еще тогда. И понял, что вставать больше незачем. Жизнь кончилась, и жить больше не нужно. Его мальчик, его Иоси, ушел.

Как он гордился, что мальчик попал в элитную боевую часть.

«Мой сын, мой… –  говорил он всем соседям. – Я ведь тоже был в разведке. Сейчас, конечно, не то, – говорил он им. – Но парень пошел по моим стопам».

Когда Иоси приходил домой, то он ему уступал свое место за столом. Мама кормила его первым. А потом он спал. Долго. А Нир, стоя в дверях, опершись на косяк, любовался им. Любовался и гордился.

А теперь его нет. Пуля снайпера разорвала голову его мальчика.

Его малыша.

Нир сглотнул и посмотрел вокруг. Люди, приходившие целый день на шиву, уже разошлись. Жена гремела чем-то на кухне. Она держалась изо всех сил. Лучше, чем он.

«Они сильнее нас в горе», – подумал Нир. Дождался, пока не услышал, что жена легла и уснула. Потом молча встал, подошел к окну и посмотрел на город, лежащий внизу. Решение пришло сразу. Ничего не придумывалось. Сразу. Он зашел в комнату, открыл сейф и достал из него пистолет. Годами он лежал там, Нир доставал его раз в несколько месяцев, чтобы смазать. Надел привычные джинсы, майку, сверху куртку и засунул за пояс пистолет. Протянул руку к сейфу и забрал еще две обоймы. Взяв ключи от машины, он тихо, стараясь никого не разбудить, прикрыл входную дверь.

Посидев с минуту в машине, он включил зажигание и поехал по ночному городу, держа курс на выезд. Ему не нужен был навигатор. Он прекрасно знал, куда он едет, зачем, и те места он знал и помнил еще по армейским временам, когда люди пользовались бумажными картами, а не гаджетами.

Вскоре показался израильский блокпост. Он приоткрыл окно, проверяющий лениво осмотрел его и спросил:

– Тебе куда, дядя?

– Домой.

– Хорошо, счастливой дороги.

Нир, выскочив на трассу, прибавил газу. Ему была нужна именно та деревня. На арабских территориях. Свернув с дороги, он загнал машину за большие камни, чтобы ее не было видно с дороги. Погасил фары и осмотрелся. Достал из-за пояса пистолет и фото сына. Осмотрелся еще раз. Хорошая позиция, похвалил себя мысленно он. Встал, попрыгал. Гремели ключи, зажигалка, всякая дребедень. Бросив все это на землю, он попрыгал еще раз. Пошел к багажнику. Открыл ящик для инструментов. Набрал горсть гвоздей и шурупов. Очень тихо, как тень, соскользнул вниз к шоссе и замер. Ни звука. Перед поворотом рассыпал все, что было в руке, и еще полил сверху маслом. Мозг работал четко, как тогда, во время службы. Вернувшись на позицию, он занял ее и замер.

Нет винтовки, да где ж ее взять, подумалось ему.

До утра времени много, а надо успеть до утра. Прошел час. Вдруг издалека послышался звук двигателя. Это была старенькая «Субару» с зелеными номерами. Нир приготовился. Машина прошла по гвоздям, ее занесло на масле, она замерла, ударившись о камень. Прошли секунды и из нее, чертыхаясь, вылезли двое мужчин. Вернее, мужчина и подросток. Нир снова скользнул вниз и сзади громко сказал им по-арабски: «Вы двое, подняли руки и не двигаться».

Старший, не поворачиваясь, начал что-то говорить, но Нир, понимая, что у него есть всего минут десять, снова сказал: «Молчать. Слушать меня, повернитесь оба». Они развернулись, не опуская рук. И он увидел перед собой отца и сына.

Нир передернул затвор и, сглотнув, сказал на плохом арабском: «Ты забрал у меня сына. Ты или такой, как ты. Я заберу твоего. Сейчас».

Арабский у него был очень скудным, он говорил рублеными фразами, но видно было даже ночью, что араб его понял, побледнел и упал на колени.

«Меня, меня. Дай ему уйти… дай ему уйти. Тебе не станет легче, тебе не станет», – умолял он.

Нир навел пистолет на пацана и начал снова про себя читать молитву. А парень смотрел на него в упор и ждал. Ждал смерти. Не отводя глаз.

Нир переводил ствол с сына на отца и считал про себя. На счет три. Нет, на пять. И снова сначала.

У него вдруг возник перед глазами сын. Который сказал ему всего один раз. И тогда он понял, что сын вырос. Он абсолютно серьезно и как-то даже жестко ему ответил на вопрос, заданный в шутку, сколько ему удалось положить врагов: «Ни одного просто так. Ни одного. Было за что».

Вдруг очень схватило сердце. Дикая боль. Нир не мог вздохнуть. Туман встал перед глазами. «Больше не могу терпеть», – подумал Нир.

Нир опустил пистолет. Потом, не посчитав ни разу, приложил его к груди и выстрелил.

Ровно через пару минут, как положено, примчался военный патруль. На звуки выстрелов. Они увидели, как пожилой араб, содрав майку с сына, пытается заткнуть рану в груди Нира. Подросток бережно держал у себя на коленях голову раненого.

Солдаты отогнали арабов, усадив их в джип. Скорая забрала Нира, он был жив. Несколько дней реанимации, потом больница, восстановление. Военный дознаватель, приходивший к нему, когда Нир смог разговаривать, уяснил для себя картину, которая развернулась на шоссе той ночью.

Нир, сильно похудевший и осунувшийся, вернулся домой. Целыми днями сидел у окна и почти не общался с близкими.

Они старались его не трогать. В один из шаббатов он подошел к жене и, взглянув на нее, сказал:

– Мне нужно, чтобы ты со мной туда съездила.

Она, не задавая лишних вопросов, спустилась к машине, и они тронулись в путь.

Он привез ее туда, на то самое место. Они поднялись на камни и долго стояли, обнявшись. Он достал из кармана фото Иоси.

С одной стороны, далеко-далеко, виднелись высотки Тель-Авива. С другой стороны, совсем рядом внизу, – арабская деревня.

Там погиб их сын. Их мальчик. Который, как понял Нир, лежа в больнице, пока его вытаскивали с того света, спас его. Не дал совершить то, чего потом не исправишь. Никогда.

Лев КЛОЦ