Полёт по касательной

Интервью с Вероникой Долиной
(публикуется в сокращении)

Имя Вероники Долиной известно любителям авторской песни разных поколений. Каждый её приезд в Америку становится событием, которое предвкушают и о котором долго помнят. На этот раз Вероника привезла программу «Дама без горностая», включившую новые песни и стихи.

– Вероника, необходимо ли Вам каким-то особым образом настраиваться перед выступлением?

– Я старинный спортсмен в этом виде спорта. Поэтому с доверием и фатальностью отношусь к самому факту приезда куда-либо по назначенному адресу. А приехав, уж точно стараюсь…

– Зависит ли эмоциональный настрой от того, где именно Вы выступаете: в московском зале или небольшом кафе какого-нибудь американского городка?

– Пожалуй, нет. От публики зависит немало, но эта составляющая не рвёт каких-то сосудов, проникающих в сердце концерта. А тут ведь насыщенное кровоснабжение, и всё имеет значение, включая взаимоотношения наших президентов и выборы Папы Римского.

– Вы шутите?

– Нет, я абсолютно серьёзно.

– А Вы можете пояснить, каким образом политика или выборы Папы могут повлиять на эмоциональный настрой артиста?

– Ну что вы! Я – часть климата, часть обстановки, я чрезвычайно чувствительна. Поэт – это же всегда мембрана на макушке, и события мирового значения вроде выборов Папы Римского или пришествия челябинского метеорита ему не стоит пропускать мимо себя.

– По себе знаю, что читатели (в Вашем случае – слушатели), с готовностью отождествляют придуманный автором образ – с личностью самого автора текста. Насколько реальная Вероника Долина близка созданному ею стихотворному образу?

– Знаете, время что-то показывает, что-то таит, а вы хотите, чтобы я вот так взяла и открыла карты?

– Честно говоря, очень на это надеюсь.

– Нет, пока это невозможно.

– Тогда попробую задать вопрос иначе. Вот эти Ваши стихи:

 

Пусть в комнате твоей

сегодня душно,

Запомни – ты прекрасна,

ты воздушна,

Ты только струям воздуха

послушна,

Не бойся, всё с тобой произойдёт!

 

Этот летящий, воздушный женский образ имеет отношение к тому, какой Вы видите себя?

– Да, лёгкое подпрыгивание мне тоже присуще. Хотя не всякий день так подпрыгнешь, чтобы полететь. Но хочется…

– Вы так часто обращаетесь к теме средневековья, что кажется, Вы тоскуете по той эпохе.  Вот например:

 

Любовь – необнаруженный циан.

Подлитый в чай, подсыпанный

в посуду…

Судьба – полуразрушенный

цыган,

Подглядывающий за мной

повсюду.

 

А прикроватных ангелов, увы,

Насильно не поставлю

в изголовье,

Где лютневый уют, улёт любви

И полное средневековье…

– Да, так получилось, я действительно полюбила ту эпоху.

– Страшноватое, однако, время. Гарью костров попахивает через века. Тосковать по средневековью – это уж, простите, смахивает на мазохизм.

 

– Костры, потом печи… А какое время комфортно стелется для еврейских людей? Нам никто ничего не обещал. Это Антон Павлович Чехов что-то там про небо в алмазах говорил, а скромному еврейскому человеку даже этого не обещано. Нам так, по чуть-чуть.

– Но Вас уж совсем на экстрим потянуло, в эпоху, когда и на скромного, и на совсем нескромного еврейского человека была объявлена особая охота.

– Да ничего не особая. Зато какой культ индивидуальности и какая последовательность в служении культам! Мне эстетические принципы средневековья действительно импонируют.

– Назовите хоть один.

– Поэзия и музыка как полная доминанта, слитность поэзии и музыки, почтение к творческому человеку, когда художник вознаграждается, живописец нанимается, поэт, переписчик поэзии, музыкант – уважаемый человек даже при невеликом феодале.

– А как же Моцарт, которого граф Арко, бывший всего лишь «заведующим кухней» при архиепископе, выгнал пинком под зад? Хотя это случилось гораздо позже, уже в XVIII веке.

– Ну, что поделать, значит, это требовалось в воспитательных целях.

– Интересная интерпретация. В одном из интервью Вы сказали, что презираете общественное мнение. Не страшно «отбиться от стаи»?

–  Вы хотите изобразить меня одинокой чудачкой? Нет, я просто убеждённый НЕпоклонник ширпотреба ни в чём. И в судьбе тоже не получилось объединиться с широкой массой. Я – лёгкий нонконформист. Не то чтобы перпендикулярщик, но к общей лыжне хожу по касательной. Понимаете?

– К сожалению, да.

– Признаюсь, я недолюбливаю общее мнение по уйме вопросов и вполне открыто могу не быть с ним солидарна. Но это не «беловоронизм», а обычный кодекс независимо мыслящего человека.

– А сублимация помогает абстрагироваться от толпы, марширующей по брусчатке?

– Да, и этим я занимаюсь много лет. Я могу заискивать, могу стараться не делать больших промахов, чтобы не подвести себя и своё потомство. Я не дружу с грубой реальностью, и, таким образом, мой инструментарий – что-то вроде сублимации.

– Лет десять назад я была на Вашем концерте и очень хорошо помню фразу о том, что фантазия для Вас – непременное условие существования. А как не перейти грань между фантазией и самообманом?

– (смеётся) Фантазия – это вещь фундаментальная, а самообман – некая придурковатость, которую я недолюбливаю. Фантазия всегда была частью мировой культуры, потому что это и музыка, и литература, и кинематограф. Умение фантазировать – непременный атрибут каждого мало-мальски творческого человека. Но именно фантазирование, а не устраивание себе какого-то оптического инструмента, который бы обманывал собственное сердце или, не дай Б-г, сердца близких людей.

 

И вот уже вхожу в такую реку,

Что самый дальний берег омывает,

Где человек прощает человеку

Любую боль, которая бывает.

 

– Вы как-то признались, что испытываете «ежедневно нарастающую тоску». Это возрастное или житейское?

– Да, я это говорила всегда. Это тоска по высотам и широтам, по качеству жизни, по возможности раскрепостить себя. Такая неутолённость присутствует во мне давно, практически столько, сколько я себя помню.

– И что Вы с этим делаете?

– Какие-то шаги я предпринимаю. Например, будучи ещё совсем молодой, родила детей, потому что это тоже раскрепощение.

– Ну, это как сказать…

– И поездки, путешествия, и домик в Нормандии, где я провожу много месяцев в году.

– К слову, о Франции. На сегодняшнем концерте Вы с любовью и нежностью говорили о своей жизни там и с горечью и сарказмом – о жизни московской. Отчего так?

– Во Франции – высокая концентрация того, что я люблю, в Москве она намного ниже. Конечно, в Москве дети, внуки, другие близкие люди, но обстановка там весьма тяжёлая. Мне гораздо легче дышится во Франции, потому что там множество вещей отвечают моему художественному вкусу. Там другое зрение, другой вкус, слух, другая скорость жизни, и ещё – там много свободы.

– Вы сказали, что в этом рыбацком посёлке становитесь другой.

– Да, благодаря тем пейзажам, книжкам, музыке, той подоплеке французской истории, которую я так ценю. Там возникает ощущение полноценности себя как человека, и оно посещает меня еженедельно, а в Москве – порой раз в году.

– Давайте вернёмся к песне. Много раз фанаты бардовской музыки упрекали меня в снобизме. Они в корне не согласны с моим убеждением, что бард, выступающий не в кругу близких друзей, а на сцене, за деньги, не имеет права быть дилетантом. Что Вы думаете по этому поводу?

– Про дилетантство я знаю очень мало, поскольку судьба мне положила уже 40 лет зарабатывать этим скромным кустарным ремеслом. Но в ладу своей стихомузыки и домашнего артистизма я всегда стараюсь выглядеть сообразно природе, погоде и русскому языку. Дилетантизм в нашем деле, конечно, присутствует, но я давно уж не бываю в тех местах, потому что, в принципе, интересуюсь исключительно профессиональными вещами.

– В тех местах – это на слётах?

– Да, но не из-за какого-то высокомерия или снобизма. Во-первых, меня давно уже туда не зовут. А во-вторых, позвать меня не означает непременно дозваться. Я почти всегда чем-то занята – подробно и углублённо. Позвать меня – означает обеспечить чем-то интересным, а не всякий слёт это обещает. И, если я успеваю прозорливо всмотреться в перспективу какого-то мероприятия, высока вероятность того, что я откажусь.

– Как, однако, дипломатично Вы это изложили. Я думаю, ни для кого не секрет, что сегодня авторская песня переживает не самые лучшие времена, но при этом некоторые барды по своим гонорарам не уступают поп-звёздам. Пример тому – Олег Митяев, о котором Сергей Никитин сказал, что «он с большим ускорением идёт в сторону попсы… потому что вынужден писать то, что нравится его публике, а значит, перешёл в сферу обслуживания».

– Ну да, что-то в этом роде. Возможно, я бы сказала об этом несколько иными словами.

– Получается, барду не пристало хорошо зарабатывать и быть востребованным?

– Не знаю. Я просто занимаюсь стихами. Я не пишу песни на чужие стихи, как, к примеру, этим успешно занимается одарённый специальным и нежным талантом Серёжа Никитин. И, конечно, я не появляюсь на сцене Кремлёвского дворца съездов таким громовым Russian ковбоем из Челябинска, как Олег Митяев. Я, кстати, и к Олегу отношусь с симпатией, и к Серёже – с любовью. Просто это немного другие ремёсла, чем то, какое практикую я.

– С кем из исполнителей авторской песни Вы поддерживаете близкие, дружеские отношения?

– Ну, никто не цепляется за лацканы пиджака другого человека и не целует взасос.

– Я не имела в виду близкие физические отношения.

–  В прежние времена был Булат Шалвович Окуджава. Это было всегда достойно: никаких объятий и панибратства. Но его присутствие всегда позволяло поддерживать уровень и компасную стрелку. Поэтому ниже поэтического уровень концертов, в которых он участвовал, никогда не опускался.

Жил-был Юрий Иосифович Визбор – милейший человек. Его поэзия принадлежала к несколько другому цеху. Я в превосходных цеховых отношениях с Юлием Кимом, я непременно обнимусь с редко встречающейся в природе и времени Новеллой Матвеевой. Но сладких сиропов отношений я уже давно не вижу.

– Вы как-то сказали: «Житейские проблемы меня не колышат». Стоит ли воспринимать эти слова буквально?

– Да, я не очень дружу с реальностью, и потому создала ей некую альтернативу. Да, я не всегда воспринимаю житейские проблемы всерьёз и потому противостою простой житейской пошловатой реальности уже много лет – и не без некоторого успеха.

– Когда о немолодом человеке говорят, что он молод душой, мне очень хочется в это верить, но ведь душа тоже изнашивается и уже не в состоянии с тем же юношеским оптимизмом ожидать счастья, радоваться, стремиться познать что-то новое… Есть ли что-то такое, чему Вы не перестаёте удивляться?

– Есть, и много. Я рыдаю в театре и кино – вся трясусь от слёз. И это не стариковщина – я всю жизнь так плачу. Вот и дети мои реагируют живо и бесстыдно, а я с некоторым испугом это наблюдаю. Правда, уже попривыкла. Мы же не офисные сдержанные люди. А удивить меня можно чем угодно: полотном в музее, свежим стихотворением. Мне очень близки какие-то маленькие литературные впечатления, и книжкой меня удивить ничего не стоит. Я уж промолчу про общечеловеческие радости. Слава Б-гу, удивительного и в природе, и в жизни пока ещё достаточно.

– А какую музыку Вы слушаете в машине?

– Я могу поставить Арво Пярта – конечно, в своих дозировках, могу – Валентина Сильвестрова. Люблю старую немецкую, французскую музыку.

– Как Вы себя ощущаете в Америке?

– Я тут без английского языка, соответственно, чувствую себя как калека или инвалид. Конечно, в силу особенностей слуха, я немного приучена реагировать на английскую речь и понимать её, но всё же, я – франкофон, не выучившийся английскому. (Вероника Долина окончила Московский пединститут по специальности учитель французского языка – З.М.) И потому, воспринимая себя как инвалида, отношусь к себе с жалостью, но стараюсь быть снисходительной.

А если не про язык, то я – абсолютный обожатель Америки, правда, без некоторых её «подробностей». Со времени моего первого приезда сюда в 91-м году проистекло много событий, но я – тот, кто приговаривает: что Америка ни сделает, то и хорошо.

– Как-то неожиданно для меня, в начале нашей беседы, Вам почти удалось увести разговор от музыки – к политике. Так давайте смодулируем в ту же тональность: с точки зрения поэта и артиста, почему между Америкой и Россией такие сложные отношения? Почему даже среди интеллигентных, думающих россиян наблюдается такое негативное отношение к нашей стране?

– Это плоды нашего изоляционизма и нашей нищеты. Когда мало информации, бросить в эту узкую щель зёрна сомнения и ненависти очень легко. Лет 15-20 назад отношения не были идеальными, но они теплели на глазах, и связано это было с Ельциным.

– Которого сегодня ненавидит, по-моему, большинство россиян, особенно пенсионного возраста.

– Ельцин – природный либерал, человек из глубинки, со своей хитрецой и широтой. Массу прагматичных вещей он пропустил, каким-то опасным вещам попустительствовал. Но он был добряк, и в этом смысле такого правителя на Руси давно не было. А уж при моей жизни не было точно, и видать, уж не будет. Вот при Ельцине отношения с Америкой были весьма симпатичными. А сейчас, ну вы же видите, какой крокодил у нас на троне сидит. Какие же отношения могут быть? Люди в остервенении, как бывает при полном царствии несправедливости. А от несвободы и несправедливости человек дичает.

– И как же при такой несправедливости существует Ваша семья?

– Все мои близкие занимаются какими-то вещами в области культуры. Муж снимает кино (режиссёр Александр Муратов – З.М.), старший сын – журналист, кинокритик. Он напрямую влияет на то, какие американские и европейские фильмы проникают на территорию России. Его жена работает в компании IMAX. Мой средний сын снимается в кино, он актёр и режиссёр. Его жена – тоже актриса. Дочка работает на телевидении, снимает документальные фильмы. Младший сын тоже думает идти в сторону кино, хотя прежде не подавал таких заявок. Вот в таком виде мы существуем. Наш дом очень ангажирован: еженедельно через него текут десятки сценариев с обсуждением возможных актёров, композиторов и всяческих прилежащих к этому обстоятельств. При хорошей погоде по дому бегают шесть внуков, двое из них – уже школьники. Такова обстановка большой занятости, которую, в общем-то, каждый себе создал.

– Это и есть Ваша альтернативная реальность.

– Да. А в сторону правителей смотришь… не могу сказать, что с окончательно независимым выражением лица, но для таких, как я, которые занимаются только стихами, нам всё же свойственна более независимая мина.

– Заканчивается Ваш гастрольный тур по Америке. Кроме усталости, каковы Ваши ощущения?

– По человечески и артистически, мне было весьма хорошо. Как всегда, на мои концерты приходят неравнодушные люди, и так здорово наблюдать, как чудесно они реагируют на какую-то мою скромную рифму, как улавливают настроение. С таким теплообменом приятно выступать. Так что я уеду домой вполне удовлетворённая.

– Успехов Вам и новых песен. 

Вела интервью Зоя МАСТЕР

www.zoyamaster.com