Поэт трагического сознания

Недавно я пересматривал «Новый мир» за 2014 год и обнаружил небольшую заметку, которую я пропустил, когда читал журнал первый раз. В ней сообщалось о кончине замечательного русского поэта Игоря Меламеда. Я никогда не слышал этого имени, хотя регулярно читаю все стихи, публикуемые в некоторых толстых журналах. Я заинтересовался, как водится, зашел в интернет.

О! Оказалось, материалов море! Говорит о нем и «Википедия». Но главное, разумеется, для познания поэта – его стихи. Я прочитал все, что нашел, массу его стихотворений (все-таки впоследствии оказалось, что его литературное наследие не так уж велико). Мне показалось, есть в его стихах что-то блоковское (Блок – мой любимый поэт с юности). Кроме того, было в его стихах нечто созвучное моим юношеским стихам (был такой грех). Вообще-то не одному мне почудился Блок. Одна из почитательниц Меламеда рассказала такой случай: однажды Меламед прочитал ей стихотворение:

 

Я неожиданно пойму:

какая ночь бы ни нависла –

никто, свою лелея тьму,

не просветляется до смысла.

Никто, в себе лелея мрак,

не прозревает своевольно –

(и т.д., стихотворение довольно большое).

 

Она спросила, чье это стихотворение, он ответил, что, мол, Александра Блока. И она поверила!

Игорь Сунерович Меламед родился во Львове 14 июля 1961 года в еврейской семье (но в декабре 1999 года принял православие). В 1981 году окончил филологический факультет Черновицкого университета, в 1986 году – Литературный институт имени Горького.

Игорь Меламед не был представителем так называемой неофициальной литературы, которых при жизни почти не печатали. Нет, он довольно активно публиковался в журналах «Новый мир», «Октябрь», «Арион», «Континент», в «Литературной газете» и альманахах. Автор книг «Бессонница» (1994), «В черном раю» (1998) и «Воздаяние» (2010). Переводил У. Вордсворта, Д. Донна, С. Кольриджа, Э. По. Основные критические работы – «Отравленный источник» (1995), «Совершенство и самовыражение» (1997), «Поэт и Чернь» (2008).

Работал редактором отдела критики журнала «Юность» (1988–1990) и научным сотрудником в музее Б. Пастернака. Он – лауреат Горьковской литературной премии (2010) за книгу стихов «Воздаяние». Книга «Воздаяние» отмечена также Почетным дипломом премии «Московский счет» (2011) и специальной премией Союза российских писателей «За сохранение традиций русской поэзии» (в рамках Международной Волошинской премии, 2011).

Меламед – поэт традиционный. Он не склонен ни к поиску новых сюжетов и смыслов, ни к поиску форм, предпочитая классические размеры всем другим способам стихосложения. Традиционен не только в способе подачи какой-либо темы, но даже в выборе самих тем, ограничиваясь классическими темами жизни и смерти, счастья и горя, любви и разлуки.

Эстетическая позиция Игоря Меламеда была крайне неудобной для современников: его поэтическая манера восходит к Серебряному веку, огромное поле современной поэзии, на первый взгляд, не существовало для него вовсе.

В своих эссе он яростно отстаивал право поэзии на серьезность. Пожалуй, самый фундаментальный анализ этой стороны творчества поэта содержится в статье Артема Скворцова с многозначительным названием «Нетолерантная эстетика» («Новый мир», 2015, №5). Еще в конце девяностых Меламед сформулировал и решился представить на суд публики ни много ни мало – концепцию поэта, резко полемизирующую с влиятельными литературными теориями, как отечественными, так и западными. В соответствии с ней едва ли не главным бичом современной культуры ему виделась разрушительная тяга творческого человека к самовыражению (!). По Меламеду, истинный художник занят вовсе не самовыражением – он создает совершенные творения, выступая проводником божественной благодати. Идеалом поэтического совершенства автором объявлялась благородная пушкинская гармония, за видимой простотой таящая бездны смыслов и чувств, а значительная часть постпушкинской поэзии подвергалась суровой оценке за отклонение от идеала или даже его искажение.

Религиозные почитатели Игоря Меламеда считают его поэзию образцом религиозного искусства. Однако он никогда не путал поэзию и молитву, никогда, даже метафорически, не говорил об искусстве как о храме, но многие считают, что вся его поэзия, по сути, была разговором с Богом, причем отнюдь не метафорическим…

Первый крупный стихотворный опыт Меламеда – это стихотворение «Бессонница»:

 

Такую ночь, как враг, себе назначь.

Как враг, назначь, прими,

как ангел падший,

где снег летит, опережая плач,

летит, как звук, от музыки отставший.

 

Постоянно присутствующее слово в творчестве Меламеда – «боль». И оно сразу перекрывает все другие слова и образы. Боль будет только нарастать и превратится из метафорической в реальную, физическую, непереносимую…

 

Наступает мутный вечер,

а за ним – ночная тьма.

Ад, наверное, не вечен.

Лишь бы не сойти с ума.

Ибо в это время суток

боль струится через край.

Боже, попадут ли в рай

потерявшие рассудок?..

 

Дело в том, что в декабре 1999 года поэт получил тяжелую травму позвоночника (тогда же и крестился), он тяжело болел. Его возможности были крайне ограничены, из-за множества болезней он практически не выходил из дома, покидая свою квартиру только в экстренных случаях: чтобы выбраться в больницу или в церковь.

Нестерпимая боль была постоянным его спутником с момента травмы, но тема физического и душевного страдания возникает в его творчестве задолго до этого, даже в его юношеских стихах:

 

Как ты там? Легко ль тебе, светло ли?

Больше никогда не будет боли.

Все уже искуплено с лихвой.

Никому не надобно возмездья,

если слышен Моцарт и созвездья

заживо горят над головой.

 

Какой мощный образ: «и созвездья заживо горят над головой»!

Игорь Меламед видел мир погруженным в стихию страдания, но это страдание не было бессмысленным, бесформенным. «Боль», «спасение», «искупление», «воздаяние» – эти слова были в его лирике связаны неразрывно. Но если вскоре после травмы, в 2000 году, у него еще звучат нотки надежды:

 

Я нищ и наг. Ни мудрствовать, ни петь,

ни царствовать я больше не умею.

Но если я увижу Галилею, –

спасибо, что не дал мне умереть, –

 

то спустя 13 лет в своем последнем по времени стихотворении он скажет прямо противоположное:

 

И вот, когда совсем невмоготу,

когда нельзя забыться даже ночью,

– Убей меня! – кричу я в темноту

мучителю, незримому воочью,

зиждителю сияющих миров

и моего безумья средоточью.

 

Между этими стихами – десять лет непрерывной муки, борьбы с болезнью и угасающей надежды на выздоровление. Было очевидно, что его жизнь может оборваться в любой миг… И все же известие о его смерти 16 апреля 2014 года всех застало врасплох, настолько это случилось внезапно, никто не был к этому готов, но интернет отозвался мгновенно.

Игорь Меламед – поэт яркий и самобытный, к тому же хранящий верность традициям русской классики, что в эпоху постмодернистских изысков воспринимается почти как вызов.

Он жил в стороне от так называемой литературной жизни, и его собственная литературная биография давала мало поводов для широкой известности. Но его присутствие в литературном пространстве было и продолжает оставаться постоянным.

Обращенные к вечным темам стихи Меламеда, в отличие от многих современных стихов, имеют больше шансов преодолеть сопротивление времени и стать хрестоматийными.

Евгений Шейнман